Исламизация Южных морей Самые отдаленные части афро-евроазиатской аграрно-городской зоны соединялись между собой цепью широких морей, через которые пролегали основные пути межрегиональной торговли всей Ойкумены. Руины португальского форта в Малакке. Современное

Во второй половине ХХ века в действующих святилищах хантов и манси было сделано несколько крупных находок бронзовых изделий эпохи средневековья [Гемуев, Молодин, Сагалаев, 1984; Гемуев, Сагалаев, 1986; Тыликова, Бауло, 2001]. Находки, с одной стороны, позволили исследователям увидеть способы применения древних атрибутов в современной религиозно-обрядовой практике коренных народов Западной Сибири, с другой стороны, внесли бóльшую ясность в вопрос об изначальном функциональном назначении, которое придавали бронзовым антропо- и зооморфным изображениям их создатели.

Данная статья посвящена введению в научный оборот целого ряда средневековых бронзовых и серебряных артефактов, обнаруженных в ходе этнографических экспедиций последних лет в Нижнее Приобье (Березовский, Белоярский и Шурышкарский районы Тюменской области).
Домашние святилища обских угров

В связи с тем, что древние бронзовые и серебряные изделия сохранялись в составе атрибутики домашних святилищ хантов и манси, следует сказать о последних несколько слов. Принципы размещения “святых” вещей в определенных местах дома были подробно рассмотрены И.Н. Гемуевым на примере северной группы манси. В соответствии с трехчленным строением вселенной жилище семьи делилось на три сферы в вертикальной плоскости. Чердак дома являлся местом высшей сакральной значимости, символизируя область Верхнего мира. Изображения семейных духов-покровителей и другие предметы культовой атрибутики размещали здесь вблизи фронтона, являвшегося как бы продолжением мула - стены, противоположной входу в жилище. До появления чердака в мансийском жилище сакральную функцию выполняли специальные “полки духов”, примыкавшие к мулу. Пространство у мула в жилище и вне его было запретно для женщин. Снаружи перед мулом вкапывали столб для привязывания жертвенного животного. Еще ранее культовое место размещалось снаружи дома, в некотором отдалении от него, напротив южной стороны - мула. Исчезновение культовых мест такого рода было связано с появлением крупных поселков, приводящим к концентрации в селениях людей (часто иной национальности) и домашних животных. В результате исчезала “чистая земля”, пригодная для обитания богов и духов. “Чистое место” стали создавать искусственно, используя для этого потолок и чердачное пространство. Статус чердака определялся тем, что женщине как существу “нечистому” запрещалось бывать там. Мужчине на чердаке, месте обитания богов и духов, позволено было лишь совершать умилостивительные обряды (кормление, одевание и переодевание духов, добавление к имеющимся у них “богатствам” новых подарков и т.д.). Таким образом, в вертикальной плоскости в жилище манси выделяются три зоны - верхняя (чердак и соответствующая ему “святая” полка), жилое человеческое пространство и область нижнего мира (под полом) [Гемуев, 1990, с. 13 - 20].

Выше приведенные построения полностью относятся и к жилищам северных (в нашем случае: березовских, сынских и нижнеобских) хантов. В настоящее время они представляют собой бревенчатые избы русской постройки. Лишь в ряде поселков (Юхан-курт, р. Малая Обь; Вытвожгорт, р. Сыня; Вершина Войкара, р. Войкар) сохраняются единицы уже нежилых (“старинных”) домов, в которых отсутствуют потолки и вдоль стен размещены нары. В этом случае “святые” сундуки стоят на задних верхних нарах. В современных домах семейные фетиши хранятся одновременно в двух местах. Первое располагается в жилой комнате, где в правом (реже, левом) углу на высоте ок. 1,5 м от пола делается т.н. “святая” полка. На ней, укрытые занавеской, стоят небольшие сундучки или чемоданы, берестяные коробки и даже стеклянные банки, в которых находится семейная атрибутика и изображения духов-покровителей. Эта священная половина дома именуется мул тахи, а приклад для духов - ел пунты от [Лапина, 1998, с. 103, 105]. Второе место хранения ритуальной атрибутики - чердачное помещение. Здесь накапливаются вещи, принадлежавшие предыдущим поколениям обитателей дома. Сундуки, ящики и чемоданы устанавливают на дощатом помосте у задней стены. На пересекающих помещения перекладинах вывешивают шкуры принесенных в жертву животных. Лишь в праздничные дни и при проведении обрядов мужчины имеют право вынимать священные реликвии. В иной ситуации прикосновение к ним влечет наказание со стороны высших сил - человек может получить ранение в руку или остаться без пальцев [Там же, с. 20, 70].

Следует заметить, что изготовление “святого” сундука (ящика) сопровождала достаточно сложная процедура. Необходимость начала этой работы нередко определял шаман в процессе камлания. Если не было возможности приобрести фабричный сундук, то ящик делал мужчина - хозяин дома. Он же выстругивал стрелу, которую клали поверх крышки. Первые атрибуты для хранения внутри сундука (жертвенные покрывала, халаты для медвежьих плясок и духов-покровителей, подарки богам) готовила пожилая женщина. Если в поселке не было умелых людей, их привозили из соседних мест: Простой человек за это даже не сядет. Не умеешь - так криво сделаешь, тогда и в доме, и у детей твоих плохо будет, могут умереть они (Е.Д. Молданова, п. Ванзеват). Когда ящик “заканчивали”, устраивали жертвоприношение. Платки, халат, покрывала клали на спину лошади или оленя, поверх всего ставили сам ящик. Перед тем, как забить животное, ящик убирали. В дальнейшем он стоял на улице рядом с тем местом, где накрывали стол. После жертвоприношения ящик относили в дом и ставили в “святой” угол.

У березовских хантов наблюдается достаточно стойкая традиция, когда “святые” сундук или чемодан содержат подарки, поднесенные лишь одному духу-покровителю - Ай-ас-ики “Малой Оби старику”, Ем-вож-ики “Священного города старику”, “деревенскому богу” и пр. У ближайших соседей - северных манси - подарки богам чаще складывали в общий сундук.

Кульминацией функционирования домашнего святилища является жертвоприношение для умилостивления богов и духов-покровителей, в ходе которого молят о даровании благополучия членам семьи. Хозяева дома вынимают из стоящих в “святом” углу чемоданов и сундучков халаты и платки, развешивают их на гвозди, вбитые под балки потолка; здесь они находятся три дня. Жертвоприношение традиционно происходит у задней стороны дома, где установлен небольшой столб. Однако, в последнее время в ряде поселков животное чаще привязывают к отверстию, просверленному в бревне углового венца. Таким образом специально подчеркивается, что животное приносится в жертву ради благополучия живущих в данном доме людей.

На время чтения молитвы на спину животного возлагают часть платков или халатов; просят, чтобы бог принял жертву, спас от беды, сохранил детей и внуков. Чемоданы или сундуки со “святыми” вещами устанавливают на маленькие деревянные санки, открывают крышку. Рядом ставят рюмку водки и (после разделки туши и варки) большие чашки с мясом. Кроме этого, жертвенную еду ставят перед сундуками на чердаке и внутри дома на “святую” полку. Вновь поднесенные платки после жертвоприношения в течение двух дней висят дома, после чего их относят в сундук, стоящий на чердаке.
Находки кладов

В домашних святилищах хантов и манси в качестве культовых атрибутов нередко выступают образцы древнего бронзолитейного и серебряного производства - фигурки людей и животных. Тем не менее, их присутствие среди современных вещей порой неожиданно для исследователя. Далеко не всегда удается выяснить - как они появились в данном жилище, какие обстоятельства сопровождали столь необычную находку. Причина неинформированности хозяев во многом обусловлена традицией. Дело в том, что в домашних святилищах вещи накапливались в течение многих поколений, при этом сын мог увидеть атрибуты отца лишь после его смерти. Чаще всего люди продолжали класть новые дары духам-покровителям поверх предыдущих, не интересуясь, что находится на дне сундука. Свою роль сыграло и общепринятое правило: “Не бери (не вынимай) того, что не тобой положено”. Поэтому находка образцов древнего литейного производства часто оказывается в равной степени неожиданной как для этнографа, так и для присутствующего при этом хозяина святилища. К счастью, другая часть бронзовых и серебряных фигурок до сих пор продолжает играть роль в обрядовой практике и потому информация о ее находке в прошлом сохраняется. Чаще всего древнюю бронзу находили в береговых обвалах или на местах древних поселений, в разных рассказах эти события относятся к концу XVIII в., второй половине XIX в. и к 1930-м гг. Последняя дата, очевидно, связана с тем периодом, когда Советская власть повела активную борьбу с местными религиозными культами и, в частности, с шаманизмом. Одни люди прятали “святые” атрибуты в тайге или на болоте, другие (весьма скоро) их там же и находили.

Отношение к таким находкам определялось убеждением, что они некогда были изготовлены легендарными богатырями-предками. Путешествовавший по Западной Сибири в конце XIX в. финский ученый У.Т. Сирелиус записал сообщение своего информатора с Васюгана о том, что “остяки раньше сами изготовляли железо, т.е. латунь... Инструменты для изготовления у них будто бы отнял царь... По рассказам старика, на берегу р. Коймеган находили предметы из латуни, изготовленные старыми некрещеными остяками, а именно лошадь, полую внутри, с четырьмя ногами... Когда кто-нибудь такое находил, то выбрасывал, ибо опасались, что нашедший умрет, если принесет эти предметы домой” [Сирелиус, 2001, с. 107].

Иное отношение к судьбе находок было у манси, о чем повествует ряд рассказов, записанных А. Каннисто в начале XX в. Так на Северной Сосьве клад (укрытые сокровища) узнавали по горящему огоньку, и в этот огонь полагалось прыгнуть. Если же у огня сидел старик-сторож, его нужно было сбить с места ударом руки слева направо, тогда огонек угасал, старик валился на землю, одновременно с этим открывалась крышка клада. Денег можно было взять только горсть, но и с пустыми руками возвращаться было нельзя. Остальные деньги забирали на следующий день. После этого устраивали жертвоприношение: часть мяса съедали на месте находки, остатки уносили домой. Кости собирали в шкуру жертвенного животного и клали в яму, где был найден клад. В д. Шайтанской клад был зарыт на глубину семисаженного поводка для оленей. К нему вела “денежная лестница”, возле клада стояли золотые стулья и медный котел, заполненный до краев деньгами и воинскими доспехами. Чтобы получить сокровище, было необходимо принести человеческую жертву - девочку 7 - 8 лет или мальчика. Им отрезали кончик пальца, укалывали иглой голень ноги и пускали бежать; кровавые следы приводили к кладу. Другой клад был обнаружен у юрт Тоболдиных (низовья Северной Сосьвы). Однажды старик и старуха увидели горящий огонь. Он почти погас, когда старуха стала бить по нему топором. Старик сломал крючковатую березу, и они вдвоем вытащили медный котел, полный денег. Когда они снова пришли к тому месту, чтобы принести в жертву теленка, отверстие в земле закрылось. Вскоре старик и старуха умерли. Еще одно место нахождения клада было известно у юрт Резимовых. Чтобы поднять сокровища на поверхность земли, здесь необходимо было принести в жертву пеструю корову, тогда можно было получить столько денег, сколько вместит шкура животного. На Верхней Лозьве два охотника шли вдоль берега реки, нога одного из них провалилась под землю. Когда охотник вытащил ногу, то в образовавшейся яме увидел много сундуков, по обеим краям ямы стояли два леших. Для поднятия клада требовалась человеческая жертва. На Нижней Лозьве для этого приносили в жертву человека, белую лошадь или собаку .

Рассказы о находках кладов бытуют и у современных хантов. Достаточно характерным является предание сынских хантов “Денежной девушки мыс”:

Рассказывают, что это было очень-очень давно. Жили муж с женой и была у них единственная, любимая дочь, для нее они копили богатство, но девушка заболела и умерла. Родители сильно оплакивали дочь и все, что они накопили, решили отдать своей дочери: насыпали полную сорочку монет и положили в гроб тело умершей дочери. Сделали это тайно, чтобы никто не видел. Похоронили девушку на мысу на правом берегу реки Несь-юган. Проходили годы, не раз вырастал лес, его вырубали, а он снова вырастал... Разрушилось со временем деревянное надгробие, сгнили доски, скоро и следов не осталось, только небольшая полянка, поросшая травой. Стали замечать люди, что на этом мысу на полянке, если попрыгать, слышится звук, напоминающий звон монет. Многие искали спрятанные сокровища, но только в особые дни доброму и нежадному человеку раскрывала свои двери земля, выходила девушка и дарила человеку золотые и серебряные монеты. С тех пор и называют этот мыс Охан эви нел тай “Денежной девушки мыс” (Запись Е.И. Тыликовой от А.И. Конкиной, п. Овгорт).

У сынских хантов при находке клада приносили в жертву оленя, при этом часть крови животного выливали на место клада. Прабабушка одного из информаторов в свое время нашла в земле клад. Но тогда пожадничали, не принесли жертву, и клад разошелся по рукам, почти все пропало. Найденные - “посланные свыше” - вещи считались родовым имуществом, они переходили в категорию “святых” вещей, их нельзя было класть с умершим в могилу или продавать. Этим и объясняется сохранение древних бронзовых и серебряных изделий на протяжении десятков лет в хантыйских семьях.
Описание находок

1. Фигурка всадника на коне (рис. 1). Бронза, литье. Таежное Приобье, VIII - X вв. Размеры 5,5 x 5 см. Всадник сидит на коне боком, лицом и ногами к зрителю. Левой рукой держит узду коня, показанную цепочкой круглых, рельефно переданных бугорков. Аналогичным способом выполнен шлем, рельефной полоской - пояс. Лицо круглое, глаза и рот широко раскрыты. Фигурка коня расположена на специальной платформе. На изделии имеются следы позднейшей доработки: тщательно выпилены уши коня. Всадник был обнаружен в 1990 г. в п. Турват-пауль в верховьях Северной Сосьвы. На задней (священной) стороне жилого дома была устроена полка, на которой находился чемодан с изображениями трех семейных духов-покровителей. Внутри “головы” одного из них, обозначенной узлом из нескольких платков, и был завязан всадник [Гемуев, Бауло, 1999, с. 18]. О похожем случае использования древних артефактов в обрядовой практике манси писал в 1930-гг. В.Н. Чернецов: “...в Нерге один старик поехал однажды с сетками, и в одну сетку попалась фигурка человека на лошади из бронзы. Он решил, что это Вит хон пыг (сын Водяного царя - Авт.), взял ее и сделал домашним идолом” [Источники.., 1987, с. 242].
Следует обратить внимание на левую часть фигурки: на первый взгляд, правая рука всадника лежит на крупе животного. Но в этом случае непонятно, почему за четырьмя ногами коня следуют еще две “опоры”? Бронзовая фигурка выполнена достаточно аккуратно, чтобы считать это литейным браком. Возможно, что автором показана убитая лисица, которую охотник везет на крупе коня - тогда то, что можно было принять за кисть руки, скорее и есть лисья голова. Известно, что у обских угров существовала традиция изображать Мир-сусне-хума (младшего сына верховного бога Нуми-Торума, культурного героя) на коне, круп которого покрыт лисьей шкурой [Прыткова, 1949, с. 378]. В данном случае можно говорить о том, что бронзовая фигурка всадника отражает представления древних обитателей Западной Сибири об облике и “экипировке” Мир-сусне-хума.

2. Бронзовая антропоморфная фигурка (“вождь”). Таежное Приобье, VIII - X вв. Отлита в плоской односторонней форме. Размеры 6,7 х 2 (вверху) и 3,2 (внизу) см. В руках, сведенных на поясе, чаша. Плечи рук закрыты широкими пластинами. Голова вытянутая, лоб, глазницы и нос выдаются над плоскостью лица, создавая впечатление надетой маски. Голова покрыта убором, косы (с кистями на концах) которого спускаются с двух сторон. На шее гривна. “Вождь” одет в длинную рубаху, из под которой видны двупалые конечности. Фигура с двух сторон фланкирована узкими полосками металла. На оборотной стороне изделия в районе головы имеется петелька для подвешивания (рис. 2, а). Обнаружена в 2000 г. в п. Анжигорт (р. Малая Обь). На чердаке дома в “святом” сундуке находилась фигура женского духа-покровителя. Ее сердцевиной являлась указанная фигурка, “одетая” в маленькую распашную шубу из белого оленьего меха. Поверх шубы было накинуто 10 - 12 больших платков, перевязанных несколькими шерстяными поясами. Одеяние дополняли миниатюрные рукавицы со стилизованными изображениями медведей - достаточно необычная деталь костюма для божества (рис. 2, б). Очевидно, что найденная бронзовая фигурка была определена ее новым хозяином как изображение легендарного богатыря-предка и в качестве предка-покровителя продолжила свою “службу”. Несколько неожиданная смена пола при этом может быть объяснена либо косами “вождя”, которые могли ввести в заблуждение ханта-рыболова, либо тем, что с течением времени фигурка перестала быть видна ее хозяевам под многочисленным слоем платков и некогда бесполый дух стал восприниматься как женская фигура.
Рис. 2а: Хантыйский дух-покровитель: а - сердцевина изображения - бронзовый “вождь”
3. Бронзовая полая фигурка медведя (рис. 3, а). Размеры 6,5 x 4 см. Отлита в двусторонней форме с сердечником, полирована. Медведь стоит на плоском, рифленом основании; верхняя часть спины и передние лапы орнаментированы псевдовитым кантом; торс украшен рельефными валиками. На спине отверстие. Найдена в 1998 г. в п. Тугияны (р. Обь). Находилась в доме внутри “святого” сундука в свертке из нескольких узких длинных лент светлой материи. В мифологии обских угров медведь (Священного города Старик) являлся одним из крупнейших божеств, местом его пребывания считались Вежакарские юрты на Оби. Практически любое объемное изображение медведя, будь то русская игрушка или даже стеклянная винная бутылка в виде животного, воспринималось хантами и манси в качестве облика этого духа-покровителя и попадало в состав культовой атрибутики. Проезжавший через Сибирь в Пекин в конце XVII в. посланник И. Идес описал случай, когда к ним на судно пришли остяки и увидели медведя - игрушку с заводным механизмом. Когда ее завели, остяки совершили обычные для верующих обряды и просили продать медведя, чтобы сделать из него “шайтана” [Идес, Бранд,1967, с. 94]. Нередко таким фигуркам подносили в качестве дара первые лесные ягоды, т.к. медведь - ягодник.
4 - 5. Изображения медведей (п. Ясунт, р. Ляпин, материалы 1999 г.). Первая бронзовая фигурка отлита в двусторонней форме с сердечником, полирована и состоит из двух медведей (рис. 3, б). Размер 7 x 4,3 см. Бóльшая фигура, означающая, по всей видимости, медведицу, стоит на плоском основании, которое выполнено в виде фигурки медвежонка, повернутого лицом к матери. Медведица раскрыла пасть и языком вылизывает мордочку медвежонка. Обе фигуры украшены рельефными валиками, спина медвежонка срезана. В спине медведицы отверстие.
Вторая медвежья фигурка - бронзовая, полая внутри (рис. 3, в). Размеры 6,5 x 4 см. Медведь стоит на плоском, рифленом основании; от передних лап к голове основание загибается дугой. Торс медведя украшен рельефными валиками. Задние лапы сливаются с нижней частью спины. На спине отверстие.

Данные фигурки хранили в составе “святых” вещей в сундуке на чердаке дома. Лежавшая под крышкой красная лента была завязана на концах и в середине в три узла. В первом находились серебряные монеты середины XIX - начала XX вв., во втором - фигурка медведя, медные и серебряные монеты выпуска 1870 - 1932 гг., в третьем - двойная фигурка с привязанной 10 коп. монетой выпуска 1813 г.

Все вышеописанные фигурки медведей по аналогичным находкам в Западной Сибири [Зыков и др., 1994, с. 95] могут быть датированы X - XII вв.

6. Зооморфная пронизка. Отлита из бронзы в двусторонней форме с сердечником, полирована (рис. 3, г.). Размеры 4,6 x 3,7 см. Перед нами, скорее всего, фигура медведя, рвущего зубами добычу. На спине животного отверстие. Нижняя часть изделия отломлена, в месте слома - три выступа, которые можно трактовать как фрагменты головы и лап фигуры неизвестного зверька. Можно, впрочем, предполагать, что данные выступы служили перемычкой к основной части рукояти ножа или посоха, а фигура медведя была ее навершием. Подобные экземпляры бронзового литья найдены в ряде могильников Западной Сибири и датируются VIII - XI вв. [Зыков и др., 1994, с. 91].
Пронизка обнаружена в хантыйском п. Юхан-курт (р. Малая Обь; материалы 1999 г.). Завязанная в суконную ленту, она хранилась в составе приношений семейным духам-покровителям.

7. Бронзовая фигурка козла, стоящего на горизонтальном основании (рис. 4). Таежное Приобье, IX - XI вв. Размеры 6,6 х 4,5 см. Отлита (с браком) в двусторонней объемной форме с сердечником. Нижняя часть живота с обратной стороны украшена полоской перлов. Между рогами и на спине отверстия. Фигурка была подвешена в связке из лисьих шкур на чердаке одного из домов п. Ямгорт (р. Сыня; материалы 2001 г.). Обские угры приносили в жертву духам-покровителям разных рангов лисьи шкуры, в данном случае подарок был увеличен за счет необычной и древней находки.
8. Бронзовая подвеска (п. Мужи, р. Малая Обь, материалы 2001 г.). Прикамье, XIII - XIV вв. Размеры 8,2 х 9,7 см (рис. 5). Основа подвески в виде сопоставленных голов коней выполнена отливкой в плоскую одностороннюю форму, полирована. В “головах” круглые отверстия, в нижней части пять отверстий, в которые вставлены трех- и пятизвенные цепочки с лапчатыми привесками (одна утеряна в последние годы). Подобные подвески широко известны по находкам в Прикамье [Оборин, Чагин, 1988, с. 143]. Была найдена в составе клада, в настоящее время используется как деталь мужского охотничьего пояса.
9. Изображение гуся (рис. 6). Хранилось на дне “святого” сундука в п. Оволынгорт (р. Сыня; материалы 2000 г.). Отлито из белой бронзы в объемной двусторонней форме с сердечником. Таежное Приобье, X - XII вв. Размеры 10,5 х 9 см, ширина в нижней части 2,2 см. Это одно из наиболее крупных объемных изделий средневекового западносибирского литья. Литник обломан. Ряд линий доработан ножом. Бока туловища украшены двумя псевдовитыми шнурами и двумя рельефными валиками. В спине имеется отверстие. Показаны уши, большой широкий плоский клюв, глаз обведен глубоким желобком. Клюв и грудь птицы соединены рифленым столбиком. Грудь гуся выполнена в виде широкого птичьего клюва, что, вкупе с рядом расположенным “глазом”, позволяет предполагать наличие в одной фигуре и второго образа. В этом случае рифленый столбик мог означать хохолок птицы.
Массивность фигурки гуся, возможно, подчеркивает особую значимость этого животного в мифологических представлениях древнего населения Западной Сибири. Медный Гусь к моменту прихода русских людей в Сибирь являлся одним из трех наиболее почитаемых местным населением идолов: “Гусь боготворимый идол их бяше, изваян от меди в подобие гуся; име скверное жылище в юртах Белогорских при великой рыке Обе” [Новицкий, 1941, с. 60]. Хорошо известно, что одним из обликов крупнейшего божества региона Небесного всадника Мир-сусне-хума/Мув-верты-ху была птичья - гусиная - ипостась. Во время смутного периода в минуты опасности богатырь принимал вид гуся и улетал прочь, “этим и объясняются так часто встречающиеся среди священных предметов изображения гусей, сделанные из золота, серебра или другого металла” [Гондатти, 1888, с. 18 - 19].

10 - 11. Две фигурки птиц (сборы 2001 г.). Отлиты из серебра в одной двусторонней объемной форме с сердечником, поверхность полирована (рис. 7, а). Размеры 4,5 х 2,8 см. Птица стоит на полукруглом основании, соединяющем клюв и лапы, часть основания украшена перлами. Крылья и хвост разделаны валиками, глаза обведены глубоким желобком. На спине отлита трубочка. Нижняя часть спины передана косыми валиками. Аналогичным способом оформлены гривы и хвосты конских фигурок IX - XII вв. из п. Овгорт [Сокровища Приобья, 1996, с. 69]. Похожая фигурка птицы из Ишварских юрт на Малой Оби опубликована В.Н. Чернецовым [Чернецов, 1957, Табл. XVIII, 6]. Описываемые вещи были найдены в конце 1930-х гг. в п. Ямгорт (р. Сыня) в составе клада, который включал серебряный ритон [Бауло, Маршак, 2001] и около 20 бронзовых фигурок (в том числе несколько лошадок). В последние годы хозяйка (п. Пословы, р. Малая Обь) держала “птичек” в мешке для хранения швейных принадлежностей (тутчан).
12. Бронзовая фигурка птицы. Размеры 3,6 х 3 см (рис. 7, б). Отлита в двусторонней форме с сердечником, полирована. Глаза обведены глубоким желобком, крылья и перья переданы валиками. На спине и в лапках (для подвески) отверстия. Похожие полые пронизки VI - VIII вв. известны по находкам в Пермской области [Оборин, Чагин, 1988, с. 73]. Найдена в составе клада. Хранилась в лабазе в берестяной коробке среди женских “святых” вещей (п. Вершина Войкара, р. Войкар, материалы 2001 г.).
13. Серебряная фигурка птицы - “орла” (п. Овгорт, р. Сыня, материалы 2001 г.). Размеры 7,8 х 3,2 см. Отлита в объемной двусторонней форме с сердечником, поверхность полирована. Сквозная полая трубка, в середине которой находится фигурка птицы, на обеих концах имеет вздутия с тремя отверстиями. Трубка орнаментирована имитацией витого канта с рядом выпуклых прямоугольников между витками. Когти лап птицы оформлены в виде кольца, крылья и хвост разделаны валиками, в центре крыльев орнамент из перлов. Наиболее близкая аналогия (бóльших размеров) - бронзовая пронизка с фигурой птицы IX - XII вв., также найденная в п. Овгорт [Сокровища Приобья, 1996, с. 68]. Находка в ряду многочисленных бронзовых изделий западносибирского средневекового литья трех серебряных фигурок птиц (№№ 10, 11, 13) достаточно необычна. Известны единицы серебряных блях, относящихся к древним культурам Нижнего Приобья [Сокровища Приобья, 1996, с. 78 - 79]. Возможно изделия из “священного” металла отливали для представителей уже сложившейся местной знати.
“Орел” был найден в составе клада: во второй половине XIX в. прапрабабушка нынешнего хозяина фигурки ехала с мужем на лодке по р. Сыня из одного поселка в другой. По пути сделали остановку, вышли на берег и заметили, как в траве что-то блеснуло. Подрыли землю и нашли клад: несколько медных котлов, серебряное блюдо, “орла”, шумящую подвеску (см. ниже, № 15). В последние годы фигурка используется как деталь (оберег) мужского охотничьего пояса: она перешла к сыну с пояса отца и в дальнейшем будет передаваться по наследству (рис. 8). Пояс обычно хранится на “святой” полке в сенцах дома (в данном случае локальная традиция запрещает хранить вещь внутри жилого пространства, найденную в составе клада - “вне дома”). Особое отношение к фигурке вытекает, кроме прочего, из того, что предок-покровитель данной семьи выступает в образе птицы (кукушки).

14 - 15. Бронзовые подвески. Найдены в составе двух разных кладов. Первая в виде птицы, размеры 2,3 х 2,5 см (рис. 9, а). Отлита в двусторонней форме с сердечником, полирована. Орнаментирована валиками. Похожая “уточка” XIII - XIV вв. была найдена на Сайгатинском I святилище [Зыков и др., 1994, с. 97, № 144]. Вторая - шумящая подвеска, ее размеры 4,5 х 3 см (рис. 9, б). Щиток отлит в односторонней подтреугольной форме, в нижней части три круглых отверстия для продевания, в верхней одно для крепления. Подобные подвески были широко распространены в Западной Сибири во второй половине I тыс. н.э. [См. напр.: Чернецов, 1957, Табл. XXVIII, 1 - 5, 8]. Описываемые экземпляры используются в современной практике в качестве украшений и оберегов на женских мешках для хранения швейных принадлежностей (п. Вытвожгорт, р. Сыня; материалы 2001 г.).
16. Бронзовая антропо-зооморфная фигура (п. Вершина Войкара, сборы 2001 г.). Размеры 17,2 х 2,1 см. Отлита в плоской односторонней форме, литник не убран (рис. 10). Подобные находки весьма немногочисленны и датируются последней четвертью I тыс. до н.э. [Зыков и др., 1994, с. 131] или же второй половиной I тыс. до н.э - первой четвертью I тыс. н.э [История северной цивилизации, 2001, Каталог № 22, 24].
Предмет по форме представляет собой узкую фигурку рыбы с выделенными плавниками и хвостом. Вместе с тем, центральный образ - вытянутая антропоморфная личина в шлеме, длинный нос, глаза, рот и края головного убора которой показаны валиками. Безусловно, перед нами образ “богатыря-рыбы” или, скорее всего, Водяного царя, известного в обско-угорской мифологии под именем Вит-хона, хозяина водных просторов, рек и озер. Устья рек, каменистые перекаты и глубокие омуты связывались в религиозном сознании манси и хантов с грозным Вит-хоном и его дочерью Вит-хон-Аги. Жертвоприношения Водяному царю совершали на крутых берегах рек, рядом с большими глубинами [Гемуев, Сагалаев, 1986, с. 101 - 103]. Описываемая фигурка хранилась в разрушенном временем “святом” лабазе, представляя собой сердцевину изображения духа-покровителя, который был “одет” в несколько подпоясанных халатов (на момент находки они практически сгнили). Между халатами были обнаружены серебряные и медные монеты выпуска 1752 - 1801 гг.; скорее всего, именно в это время фигура была найдена и превращена в семейного покровителя.

17. Бронзовая зооморфная фигура (п. Оволынгорт, р. Сыня, материалы 2000 г.). Таежное Приобье, VIII - X вв. Размеры 10 х 2 см. Выполнена в технике плоского литья. Представляет собой вытянутую фигуру животного (рыбы?) с крупной головой и коротким хвостом (рис. 11). Спина вдоль позвоночного столба украшена кантом из перлов, бока рифленые. В мифологии манси известны персонажи, сочетавшие в своем облике черты реальных животных и фантастических существ (например, рогатая щука). К их числу относятся таинственные обитатели водных глубин, не имеющие собственных имен. Чаще всего их называют куль “черт” или ялпынг-уй “священный зверь”. Последнего в ряде мест описывали как животное с длинным, округлым телом, заостренной головой и гребнем на спине [Гемуев, Сагалаев, 1986, с. 103]. Возможно, в данной бронзовой фигурке древний сибирский мастер выразил свое представление об одном из необычных речных обитателей. Найденный много позже момента своего изготовления ялпынг-уй был легко опознан и, вместе с преподнесенным ему лоскутом материи, положен к “святым” атрибутам в культовый амбарчик. В дальнейшем к нему обращались с просьбами о содействии в рыбной ловле и защите от несчастных случаев на воде.
18. Бронзовая рукоять ножа (п. Анжигорт, материалы 2000 г.). Размеры 10 х 3,5 х 1,5 см. Отлита в двусторонней форме с сердечником, полирована (рис. 12). Втулка граненая, в середине рельефный валик, за ним вытянутый с закруглением в верхней части лепесток с “перлами”, ограниченный двумя псевдовитыми кантами. Во втулке сохранился фрагмент железного лезвия, покрытый ржавчиной. Завершает декор рукояти фигурка птицы. Подобные изделия, изготовленные в Таежном Приобье в IX - XII вв., неоднократно описаны в литературе [Зыков и др., 1994, с.91, 104; Сокровища Приобья, 1996, с. 59 - 63, Тыликова, Бауло, 2001, с. 132, и др.]. Ритуальные ножи и кинжалы с рукоятями, украшенными изображениями зверей и птиц, скорее всего, использовали в древности жрецы при заклании жертвенного животного. Найденные спустя много лет в обвалах берегов рек или на месте старых городищ, они воспринимались как оружие легендарных богатырей и в этом качестве попадали в состав культовой атрибутики. Описываемая рукоять ножа лежала на дне “святого” сундука на чердаке дома.
19. Пряжка с изображением головы козла и двух пушных зверьков по бокам (п. Ямгорт, материалы 2001 г.). Бронза, литье (рис. 13). Размеры 9 х 4,5 х 1,5 см. Изделие с неподвижным приемником отлито в односторонней форме, наружная сторона полирована. Щиток, значительно согнутый вдоль длинной оси, с трех сторон обведен псевдовитым кантом. Орнамент на большей части рамки приемника стерт. Подобные пряжки с изображениями различных животных изготавливали в Западной Сибири в VIII - XIII вв. [Чернецов, 1957, с. 207 - 208; Финно-угры и балты.., 1987, с. 319, 339; Зыков и др., 1994, с. 135 - 136, и др.]. Пряжка из Ямгорта являлась вложением в “голову” духа-покровителя, которого “держали” в “святом” сундуке на чердаке дома. По праздникам семейное божество угощали, подносив к его “лицу” куски рыбы или мяса. В связи с этим лицевая сторона пряжки покрыта значительным слоем жира.
20. Медная литая бляшка (п. Хорьер, р. Сыня, материалы 2000 г.). Диаметр 5,7 см. Лицевая сторона оформлена тремя концентрическими кругами, оборотная - гладкая. На ней еще в древности было выгравировано семиголовое чудовище, стоящее над фигурой неизвестного животного (рис. 14); оставшееся пространство многократно заштриховано (следы многочисленных магических ритуалов). В Усть-Полуе (вторая половина I тыс. н.э.) найдено несколько подобных бронзовых дисковидных бляшек (диаметром 4 - 5 см), украшенных концентрическими окружностями, на обратной стороне которых имеются гравированные антропо- и зооморфные изображения [Чернецов, 1953, с. 135 - 137]. В краях бляшки из Хорьера пробиты два отверстия, сквозь одно была пропущена нить, крепившая изделие к жертвенному платку. Хранилась в качестве дара божеству в культовом амбарчике на поселковом святилище.
Заключение

Находки обскими уграми образцов древнего бронзолитейного и серебряного производства, как видим, происходили в последние двести-триста лет нередко. Их воспринимали либо как материальные свидетельства существования легендарных богатырей предков, либо как абстрактное послание свыше, знак удачи и особой благосклонности к человеку со стороны небесных сил. В любом случае их дальнейшая судьба была связана с семейными священными атрибутами. Одна часть металлических изделий осела на дне “святых” сундуков и со сменой поколений оказалась вне рамок внимания людей, другая - прямо или опосредовано (через фигуры духов-покровителей) до сих пор продолжает играть важную роль в ритуально-обрядовой практике хантов и манси. В зависимости от многих обстоятельств (способа находки, характера изображения и пр.) по-разному сложилась конкретная судьба археологических артефактов. Их стали почитать как изображения божеств (всадник, “вождь”, медведи, гусь, “богатырь-рыба”, ялпынг-уй) или их атрибутов (рукоять ножа), использовать в качестве оберегов на мужских охотничьих поясах и женских швейных мешках (серебряный “орел”, птицы, коньковая и шумящая подвески), с их помощью удорожали жертву (зооморфная пронизка, фигурка козла, медная бляшка). Подобный феномен свидетельствует о наличии многих точек соприкосновения двух культур - археологической и этнической - на одной территории.

Список литературы:

Бауло А.В., Маршак Б.И. Серебряный ритон из хантыйского святилища // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2001. - № 3. - С. 164 - 172.
Гемуев И.Н., Бауло А.В. Святилища манси верховьев Северной Сосьвы. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 1999. - 240 с.
Гемуев И.Н., Молодин В.И., Сагалаев А.М. Древняя бронза в обрядности манси // Проблемы реконструкций в этнографии. - Новосибирск: Изд-во ИИФФ СО АН СССР, 1984. - С. 62 - 80.
Гемуев И.Н., Сагалаев А.М. Религия народа манси. Культовые места XIX - начало XX в. - Новосибирск: Наука, 1986. - 190 с.
Гондатти Н.Л. Следы языческих верований у инородцев Северо-Западной Сибири. - М.: б.и., 1888. - 91 с.
Зыков А.П., Кокшаров С.Ф., Терехова Л.М., Федорова Н.В. Угорское наследие. Древности Западной Сибири из собраний Уральского университета. - Екатеринбург: Внешторгиздат, 1994. - 159 с.
Идес И., Бранд А. Записки о русском посольстве в Китай. - Иркутск: Наука, 1967. - 404 с.
История северной цивилизации. Каталог выставки. - Спб.: Изд-во “Методологический консультационный центр”, 2001. - 17 с.
Источники по этнографии Западной Сибири. - Томск: Изд-во ТГУ, 1987. - 280 с.
Лапина М.А. Этика и этикет хантов. Томск: Изд-во ТГУ, 1998. - 115 с.
Новицкий Гр. Краткое описание о народе остяцком. - Новосибирск: Новосибгиз, 1941. - 107 с.
Оборин В.А., Чагин Г.Н. Чудские древности Рифея. Пермский звериный стиль. - Пермь: Пермское книжное изд-во, 1988. - 184 с.
Прыткова Н.Ф. Жертвенное покрывало казымских хантов // СМАЭ. - 1949. - Т.11. - С. 376 - 379.
Сирелиус У.Т. Путешествие к хантам / Перевод с нем. и публикация Н.В. Лукиной. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. - 344 с.
Сокровища Приобья. - СПб.: Гос. Эрмитаж, 1996. - 228 с.
Тыликова Е.И., Бауло А.В. Древности Нижнего Приобья в фондах Овгортского краеведческого музея // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2001. - № 1. - С. 127 - 134.
Финно-угры и балты в эпоху средневековья. - М.: Наука, 1987. - 510 с.
Чернецов В.Н. Бронза усть-полуйского времени // МИА. - 1953. - № 35. - С. 121 - 178.
Чернецов В.Н. Нижнее Приобье в I тыс. н.э. // МИА. - 1957. - № 58. - С. 136 - 246.
Kannisto A. Materialien zur Mythologie der Wogulen // MSFOu. - Helsinki, 1958. - Vol. 113. - 444 S.

Вернувшись из экспедиции, мы обсуждали с коллегами результаты полевых работ, новые открытия. В числе прочих новостей я узнала, что очень удачный сезон нынче у С. Г. Пархимовича, обнаружившего вместе со своим товарищем И. А. Бусловым древнее святилище на Андреевском озере. И это было тем замечательнее, что, во-первых, на Андреевских озерах в течение многих десятилетий археологи исследовали поселения и могильники первобытной эпохи, а о святилищах никто не слышал. Во-вторых, святилища - всегда редкость. Места общения с богами и духами оберегали от вторжения чужаков, располагая их в неприметных и внешне удаленных районах. На поверхности капища обычно не имеют никаких признаков и обнаруживаются лишь случайно, не поддаваясь целенаправленному археологическому поиску.

Маленькая экспедиция базировалась в музее-заповеднике. Отряд представлял собой тесную компанию археологов, их друзей, домочадцев, нескольких студентов и школьников. Как раз, когда мы там появились, группа направлялась на раскоп с лопатами в руках. Навстречу нам вышел Сергей Григорьевич Пархимович, худощавый, бородатый, улыбчиво-сдержанный, с внешностью бывалого таежного путешественника. Есть что-то общее в облике геологов, изыскателей, археологов, проведших многие годы на Севере. Он «болеет» Севером давно, прошел тысячи километров вдоль таежных рек, открыл не одну сотню затерянных в лесах древних памятников. А благодарная за преданность богиня Археологии не обделяет его удачей.

Верный своей теме - изучению культуры обских угров накануне присоединения к России, он, оказывается, и здесь не отступил от нее. Собранные в дорожной пыли бусы, обломки серебряных пластинок и зубы животных потому и заинтересовали его, что мелькнула мысль о сходстве этих вещей с частыми на Обском Севере находками на святилищах. Да и место подходящее: небольшой холм на берегу озера.

Догадка Сергея Григорьевича подтвердилась в первый же день раскопок. Не успели снять дерн в разведочной траншее, как обнаружился средневековый культурный слой, насыщенный пережженными костями и находками. Постепенно выявились четыре крупных скопления костей животных: ноги, зубы, челюсти, принадлежавшие лошадям, волку, медведю и лосю, располагавшиеся примерно на одинаковом расстоянии друг от друга. Костные отбросы каждого посещения были сгребены в кучу, а рядом с ними находились скопления из предметов вооружения и украшений. Там были железные наконечники стрел, два копья, бронзовые бляхи-пуговицы, подвески-«бубенчики», обрезки бронзовых и серебряных пластин, поясные накладки, личины идолов и сосуды. О лопатах на время забыли, сосредоточенно сантиметр за сантиметром расчищая землю ножом и кистью.

Длинные и тонкие серебряные полоски с отверстиями на концах - мои давние «знакомцы». Сначала было не понятно, как они использовались. Но вот 12 лет назад к нам в университет приехала посоветоваться сотрудница Ямало-Ненецкого окружного музея: стоит ли покупать у местного краеведа-любителя коллекцию древностей, собранную им в Приобье? Больше всего из этого замечательного собрания художественных изделий мне запомнились длинные серебряные полоски одинакового размера с царапинами от гравировки. Стоило сложить их в определенном порядке, как разрозненную мозаику, и получилось блюдо с изображением шаха на парадной дворцовой охоте. Знаменитые сасанидские серебряные блюда с гравировкой! Они доставлялись на Урал и в Сибирь из Ирана в обмен на пушнину и хранились веками. Кстати, из находок на Оби и в Прикамье почти целиком состоит собрание художественного серебра отдела Востока в Эрмитаже. Обские угры использовали серебряные блюда в культах, подвешивая на священное дерево, а потом, видимо, некоторые экземпляры попадали в переделку, и богатырь мог позволить себе изготовить из него украшение панциря.

А вот опять интересная находка! Все сгрудились возле студента, расчищающего кистью маленький почерневший кружочек с узором или надписью. Постепенно становится ясно, что это монета - серебряный дирхем, который хозяин носил как подвеску. С обеих сторон сохранились надписи арабским шрифтом. Потом, после реставрации, Сергей Григорьевич установит, что чеканена она Пух ибн Насером около 950 года. И стало быть, памятник возник во второй половине Х века.

С таким же удовольствием, как и красивое бронзовое украшение или личину, изображение могущественного духа из пантеона обитателей здешних мест, берет в руки археолог узорчатые черепки. Только они помогут ему решить главную задачу и установить, кому принадлежало святилище. На керамике древнемансийских памятников имеется одна очень выразительная особенность: орнамент из отпечатков толстой веревочки или палочки, грубо имитирующих шнур. На горшках с Песьянки они есть.

Наконечники стрел (Святилище Песьянка).

Значит, святилище на Андреевском озере принадлежало древним манси. А скопления вещей - это остатки разрушившихся от времени амбарчиков, хранивших изображения духов и фетиши. Похоже, что здесь главными фетишами были копья. В поклонении им находил выражение культ боевого и ритуального оружия. Например, в окрестностях Пелыма, по сообщению Григория Новицкого, манси «… боготворяху едино копие, еже имеяху за настоящего идола, древностью от старейшин своих почитаемо. Егдо Оо в жертву сего скверную приведется скот каков, обычно же лошадь… Зловерием же своим мнят, яко сей их боготворимый в сем копии дух утешается приношением богоугодной жертвы». Из записок Г. Ф. Миллера известно, что в Большом Атлыме «… шайтаном служили два копья железные», хранившиеся в берестяном кошеле. Очень похожи находки с Песьянки на содержимое амбарчика, осмотренного И. Н. Гемуевым близ Саранпауля. Там тоже были копье, наконечники стрел, монеты, изображения животных, посуда.

В прошлом у манси были культовые места, где поклонялись предку - покровителю селения, которому придавались богатырские черты. Поэтому ему сопутствовали холодное оружие, панцирь, шлем. В центре площадки стояли деревянные изваяния с изображеним духа-покровителя и его супруги; амбарчики с приношениями; деревья, к которым привязывали подарки и вешали черепа жертвенных животных и медведя. Поодаль было кострище, а на краю - священный песок, на который не могли ступать женщины, обходившие его по воде. Побывавший еще в XVIII веке у манси В. Ф. Зуев отмечал, что «… все места, кои в лесу богам отведены… в таком святом у их почтении пребывают, что не только ничего не берут, но и травки сорвать не смеют…. пределы его границ проедут с такой осторожностью, чтобы и близко под берег не проехать, веслом до земли не коснуться».

Вот таким «золототравным, святым местом» - «Ялпын-ма» и была Песьянка.

Приехав в профилакторий судостроительного завода на Пышме, проходим через пахнущий смолой островок соснового бора и вступаем на цветущую поляну. Кругом все ухожено, бережно сохранен уголок леса, обступившего красивый изгиб реки. Подходим ближе к берегу, и взору открывается вид на приподнятую овальную площадку, окруженную высоким (до 4 метров) валом и снаружи - рвом. В том месте, где на валу виден прогиб, вероятно, был въезд в городище. О такой маленькой крепости рассказывается в мансийской сказке: «В старые времена был городок. С каким бы оружием ни пришел враг, в городок тот войти не может, городок на вершине горы стоял. Снаружи железным (преувеличение - Н. П. М.) частоколом огорожен был. С какой бы стороны враг с луком и стрелами ни пришел - внутрь не попадет».

Это известное Богандинское городище Х-XIII веков. Оно прекрасно сохранилось, ужившись с новыми постройками, благодаря уважению к истории и культуре работников профилактория. Не видно только западин от землянок, на их месте - песочницы и скамейки, исказившие, конечно, внешний вид, но, думаю, не испортившие памятника. Выглядит это нелепо, но, согласитесь, преклонение перед древностью, свойственное высокоцивилизованным нациям, у нас редко встретишь.

Богандинское городище.

Очень похожи на Богандинское другие городища: Барсучье, Ипкуль 12, Андреевское 3, Дуванское 1. Они относятся к так называемой юдинской культуре (по Юдинскому городищу в Свердловской области) и являются древне-мансийскими. Территория юдинской культуры охватывает среднюю часть лесного Зауралья в бассейнах рек Туры и Тавды. Лучше всего изучен Туринский район. Здесь городища размещаются в 20–30 км друг от друга, как пограничные заставы, образуя единую оборонительную линию. Их строили на высоких берегах рек и озер. Укрепления состояли из срубов размерами около 3 м, засыпанных землей, - перед ними выкапывали ров шириной 2–3 м, на дне которого ставили частокол.

В местах сезонных промыслов сооружали легкие каркасно-столбовые жилища и чумы. На постоянных поселениях жили в полуземлянках с шатровым перекрытием на центральных столбах или в срубных жилищах. Такие постройки раскопаны на Андреевском 3 и Дуванском I городищах. Вдоль стен устраивали земляные или деревянные нары, промазанные глиной, а в центре - сначала открытые кострища, а потом научились делать глинобитные очаги-чувалы.

Древние манси хоронили своих умерших в грунтовых могильниках на высоких открытых мысах. На ранних этапах наряду с трупоположением практиковали кремацию. В X–XI веках умерших сжигали на территории могильника, а прах с золой и угольками, целыми и сломанными обгоревшими вещами, зубами лошади помещали в небольшие лунки. Позднее стали выкапывать большие могильные ямы и ссыпать туда остатки сожжения и инвентарь. В конце XI–XII веках утвердилась традиция положения тел умерших в овальные ямы в деревянных и берестяных гробовищах. Но в целом обряд погребения еще не устоялся. Покойников клали головой то на юг, то на запад, то скорченно, то вытянуто, а иные находились даже в полусидячем положении. Культ огня проявился в засыпке ям углями костра.

Очевидно, умершему собирали все его личные вещи, причем в могиле они обычно целые, а в засыпке и у края ям - сломанные. Можно предположить, что последние бросали позже или приносили на поминки, и чтобы они непременно попали по назначению, их ломали, освобождая душу вещи. С обрядом трупоположения связаны остатки кострищ, в которых находили обожженные конские черепа, глиняные горшки, бронзовые котелки, браслеты, перстни, шумящие подвески. На умерших надевали нарядную одежду по сезону (на некоторых скелетах сохранились остатки меха). Летняя и верхняя одежда была распашная, типа длинного кафтана. Горловина ее и полы по низу украшались бубенчиками, крестовидными бляшками, бронзовыми бусами. Застегивался кафтан от шеи до колен на крупные металлические пуговицы, перетягивался кожаным поясом с пряжкой, спереди к нему крепились кисти из пронизок и подвесок. Набор украшений диктовался строгим каноном: пуговицы имели одинаковый рисунок, подвески с изображениями - один сюжет, если были браслеты, то обязательно одинаковые. У пояса также находят нож и колчан со стрелами.

Древнемансийские украшения (бронза, серебро):

1, 13 - подвески; 2, 9, 10 - пряжки; 3, 5,6 - поясные накладки; 4 - бляшка; 7 - навершие кресала; 8 - шумящая подвеска; 11–12 - пуговицы с петлей на обороте.

Мужские и женские украшения различались мало. Те и другие носили серьги, височные кольца, на груди - пронизки и подвески с изображениями зверей. Меховую одежду можно представить по маленьким глиняным фигуркам, найденным на городищах Жилье и Андреевское 4. Они представляли собой сидящего человека, одетого в парку. Всю фигурку покрывали наколы палочкой или отпечатки гребенчатого штампа, передающие орнамент. Ясно видно, что одежда имела капюшон, надевалась через голову, украшалась каймой по обшлагам рукавов и подолу. Изображены также меховая обувь и штаны.

Рассматривая археологические находки, отметим, что ассортимент предметов, использовавшихся в обиходе древних манси, довольно велик. Из орудий труда чаще всего встречаются железные топоры, тесла, мотыжки, ножи. Причем часть ножей имела литые бронзовые орнаментированные и с изображением зверей рукояти. Пользовались костяными рыбочистками, кочедыками, шильями, вязальными иглами. В рыболовстве употребляли гарпуны и железные крючки. Охотились с луком и набором железных и костяных стрел, разнообразных по форме и величине, а следовательно, и по убойной силе, они предназначались для определенных видов добычи. На медведя ходили с копьями, известно, что они имелись у манси еще в XIX веке. Огонь высекали кресалами, которые выменивали у новгородцев.

Очень популярны были металлические украшения, привозные и местные. Для древнемансийских мастеров характерны белые (оловянистые) сплавы бронзы, рельефный орнамент из жемчужин, шнуров, желобков, зигзагов и изображений животных. Самым излюбленным сюжетом была голова медведя, распластанная между лапами. Она встречается на пряжках, пуговицах, браслетах. Несомненно, изображалась одна из сцен медвежьего праздника, характерного для угров. Перстни, бусы, серьги в основном импортные, из славянских земель и Волжской Болгарии. Шумящие подвески и пронизи доставлялись из Прикамья. Местными изделиями были круглые серебряные или медные пластины с гравировкой и чеканкой. На них наносили изображения людей-богатырей в виде коня, бобра, лося, зайца, гуся, утки, лебедя.

Медведь, лось, заяц, лягушка известны нам как тотемные образы предков двух взаимобрачующихся половин - фратрий у угорских народов. Общепризнанно представление о медведе как зверином прародителе людей из фратрии Пор. Тотемный облик прародительницы фратрии Мось - зайчиха. Этот образ распространен у хантов и северных манси. А в образе гуся представляли сына прародительницы фратрии Мось Совыр-Ная, в человеческом облике его видели как всадника на белом коне. Отдельные подразделения внутри фратрий также вели свое происхождение от животных. Осознавая тесную связь с природой и ощущая себя как ее малую частицу, они могли объединять себя не только с большими и сильными, но и малыми, скромными зверьками, а то и с птицами или земноводными. Так, дочь могущественного бога Торума, бывшая прародительницей одного из подразделений фратрии Мось, представлялась в виде лягушки. Потомки ее носили название «нярас-махум» - «лягушкин народ». Другие дети и внуки Торума, между которыми была поделена территория расселения обских угров, также почитались в виде разных представителей животного мира. Гравировки на металлических дисках, хранящихся в Ханты-Мансийском музее, наглядно представляют это деление. На них изображены человеческие фигуры с зооморфными наголовьями. Среди них видны: женщина-растение, женщина-косуля, женщина-медведь, женщина-сова, мужчина-медведь, мужчина-филин.

Изображение животных на деталях костюма, видимо, являлось символом данной семейственно-родственной группы. А помещение их в могилу призвано было способствовать возрождению, т. е. возвращению в ту же группу. Ведь по представлениям обских угров человек обладал четырьмя душами, и четвертая как раз имела облик животного, птицы или растения - предка того коллектива, к которому относился умерший.

Средневековый сосуд (окрестности Тюмени).

В обиходе у них преобладала еще глиняная посуда, украшенная мелкозубчатым штампом и шнуром, использовалась плетеная и берестяная утварь, но постепенно они стали заменяться медными котелками.

Бляхи из Загородного сада.

Два таких котелка и медные гравированные бляхи были найдены в разрушенных курганах в Загородном саду г. Тюмени. Обстоятельства находки не вполне ясны. Поэтому трудно определить, что это было: святилище или кладбище? Если последнее, то курганный характер его необычен и может связываться с влиянием южных соседей, населения лесостепи. К сожалению, часть сквера теперь разрушена, а оставшаяся очень мала и весьма активно посещается горожанами, поэтому заложить раскоп, не помешав им, трудно. Так этот вопрос и останется нерешенным, пока не представится возможность провести работы в ходе благоустройства, если такое будет (ведь сквер сильно запущен), или не поможет весомая случайная находка.

В прошлом манси широко расселялись по обе стороны Урала, занимая западные предгорья от верховьев Печоры на севере до реки Уфы на юге. На восточных склонах они проживали в лесной полосе от Сосьвы и Ляпина на севере до Пышмы на юге. О давнем проживании манси в лесном Зауралье говорят записки путешественников и местные географические названия, восходящие к мансийскому языку. Границей распространения древнемансийской топонимики служит на юге р. Пышма, которая одновременно является и южной границей распространения молчановских и юдинских памятников.

Центром этнической территории южных манси, видимо, была река Тура. Здесь помимо юдинских древностей открыты и более ранние памятники так называемого молчановского типа VII–IX веков до нашей эры.

Городища были устроены на мысах, дюнах и у края береговых террас, окружены валами и рвами. Для несения дозора на валах ставили сторожевые башни, центральный проезд защищали специальными предвратными укреплениями. Самая сильная фортификация наблюдается на Андрюшином городке, расположенном близ Второй переймы Андреевского озера. Подсыпка вала его производилась четыре раза, и сейчас в разрушенном виде он имеет высоту местами до 4 м. Раскопки, начатые основателем Тюменского краеведческого музея И. Я. Словцовым и продолженные выдающимся ученым-угроведом В. Н. Чернецовым, показали, что, хотя виден один ров» на самом деле их было два, дополнительный выкопан в 5 м от основного. С юго-западной стороны построен бастион. На площадке прослеживаются следы 36 жилищ - полуземлянок. Раскопками изучались также городища Жилье, Дуванское 1, поселения Придуванское, Дуванское 2а.

План городища Андрюшин городок: А-Б - разрез бастиона.

К сожалению, в течение многих десятилетий разрушались эрозией берега и распашкой, а теперь уже не существуют Антипинское, Решетниковское и Молчановское городища (последнее дало название культуре предков манси), очень мало данных о городище Мулаши. В 50-е годы близ дер. Молчановой был найден клад из нескольких медных клепаных котлов с ушками для крепления дужки, четырех браслетов с изображением медведя, латунных блях с петельками. Это все, что осталось от древнемансийского городка.

Оригинален погребальный обряд молчановцев, известный по Перейминскому могильнику, что неподалеку от Андрюшиного городка. Там раскопано три кургана с девятью одиночными и коллективными погребениями. Покойники лежали вытянуто на спине головой на север в овальных глубоких ямах. Расположение некоторых находок показывает, что они были украшениями, в том числе костюма. Бусы носили как ожерелье или нашивали на горловину и подол, на пальцы надевали перстни, на запястья - браслеты, бляхи прикрепляли к платью на груди, пряжку, оселок и нож - к поясу. В изголовье ставили сосуды. Этот тип погребения древнейший, восходит к раннему железному веку Притоболья. А позднее, видимо, как результат переселения каких-то племен из Прикамья появились костища. Это памятники, представляющие собой толстый золистый пласт земли с пережженными человеческими и скотскими костями, среди которых находят раздавленные горшки, украшения, наконечники стрел (Юдинское, Тынское, Туманское).

Серебряный браслет из Молчановского клада.

По узорам на посуде вычленяют несколько групп в составе молчановцев: лесные аборигены, в основном с Тавды; лесостепные тюменско-тобольские, а также пришлые уральские племена, сыгравшие главную роль в формировании этнических особенностей предков южных манси.

Погребения Перейминского могильника.

Население занималось коневодством, охотой и рыбной ловлей. Известно о земледелии у вогул на Type и Тавде до прихода русских. Например, Ермак во время своего похода собирал с них ясак хлебом. Домашними занятиями были различные обрабатывающие производства: дерево- и металлообработка, резьба по кости, выделка кож, мехов, гончарство, прядение, ткачество, шитье.

Небольшие поселки были местами проживания нескольких родственных семей. Такой тип расселения сохранился почти в неизменном виде до XVII века, когда был описан у аборигенов Верхотурского и Пелымского уездов под названием «юрт».

Находки с молчановских памятников. Перейминский могильник (1-11) и городище Жилье (12): 1, 2, 4 - пряжки; 3, 10 - подвески; 5 - бляха; 6, 11 - перстни; 7 - браслет; 8 - оселок; 9 - фибула; 12 - антропоморфная фигурка.

В общем балансе хозяйственных занятий преобладали присваивающие отрасли - рыболовство и охота, что ставило благосостояние населения в зависимость от резких колебаний природных условий и не давало возможности накапливать значительные богатства, а тем более превращать их в сокровища. И хотя существовало неравенство, до формирования обособленных слоев общества и устойчивой эксплуатации сородичей не дошло. Но вместе с тем, святилища, клады с оружием, развитое строительство укреплений, фольклор указывают на постоянные воины и большую роль в жизни местных общин военных вождей и богатырей. Войны велись для завладения промысловыми угодьями, имуществом, а также с целью захвата невест.

Орудия труда и оружие древних манси: 1 - копье; 2 - кочедык; 3,4 - ножи; 5 - топор; 6 - топор-тесло; 7 - рыболовный крючок; 8-10 - рукояти ножей; 11 - ложка; 12 - кресало; 1, 3–7, 12 - железо; 2 - кость; 8-11 - бронза.

«На Тавде разразилась война. Тридцать мужчин (из тысячи - Н. П. М.) испугались войны, сбежали, прихватили с собой семь женщин. Приехали на Конду, есть нечего. Они отправились к устью Тапа, в Елушкино», - так рассказывает мансийское предание о давних переселениях, происходивших несколько веков назад. Возможно, что это рассказ о событиях XIV–XV веков, когда усилившиеся южные соседи стали теснить манси, участились конфликты, вооруженные стычки.

А археологическая история южных манси заканчивается еще раньше - в XIII–XIV веках памятниками макушинского типа. Они расположены рядом с юдинскими или на их месте и во всех отношениях отражают преемственность культуры, кроме одного: наблюдается активное заимствование чуждых традиций у лесостепных племен тюркского круга. Появляются вновь погребения под курганами в срубах, сопроводительные захоронения чучела лошади, хиреет собственное искусство, угасает звериный стиль, внедряется мода степняков на наборные пояса, растительные орнаменты. В этих чертах археологи зафиксировали начавшуюся тюркизацию населения Тюменского района. Она происходила в течение жизни нескольких поколений, имела и мирные, и бурные военные эпизоды и сопровождалась в конечном счете переселениями в северные и горные районы Урала. Но в верховьях Туры и на Тавде русские, обосновавшиеся в Зауралье, еще в XVI веке застали мансийские население, пытавшееся удержаться на земле своих предков.

Возвращаемся с Песьянки на остановку автобуса у дач «Мичуринец» вдоль берега Андреевского озера. Пройти надо всего три километра, но сколько на этой дороге вех былого. Вот они, один за другим, древние памятники: Перейминский могильник, Андрюшин городок, Андреевское 3 и 4 городища - еще не прочитанные полностью страницы истории маленького народа. Интересно, а знают ли обрусевшие Петликовы, Першины, Денежкины, Конжаковы, что тюменская земля хранит память об их предках?

ДРЕВНЯЯ РОДИНА ЮЖНЫХ МАНСИ

Святилище Песьянка

Вернувшись из экспедиции, мы обсуждали с коллегами результаты полевых работ, новые открытия. В числе прочих новостей я узнала, что очень удачный сезон нынче у С. Г. Пархимовича, обнаружившего вместе со своим товарищем И. А. Бусловым древнее святилище на Андреевском озере. И это было тем замечательнее, что, во-первых, на Андреевских озерах в течение многих десятилетий археологи исследовали поселения и могильники первобытной эпохи, а о святилищах никто не слышал. Во-вторых, святилища - всегда редкость. Места общения с богами и духами оберегали от вторжения чужаков, располагая их в неприметных и внешне удаленных районах. На поверхности капища обычно не имеют никаких признаков и обнаруживаются лишь случайно, не поддаваясь целенаправленному археологическому поиску.

Маленькая экспедиция базировалась в музее-заповеднике. Отряд представлял собой тесную компанию археологов, их друзей, домочадцев, нескольких студентов и школьников. Как раз, когда мы там появились, группа направлялась на раскоп с лопатами в руках. Навстречу нам вышел Сергей Григорьевич Пархимович, худощавый, бородатый, улыбчиво-сдержанный, с внешностью бывалого таежного путешественника. Есть что-то общее в облике геологов, изыскателей, археологов, проведших многие годы на Севере. Он «болеет» Севером давно, прошел тысячи километров вдоль таежных рек, открыл нс одну сотню затерянных в лесах древних памятников. А благодарная за преданность богиня Археологии не обделяет его удачей.

Верный своей теме - изучению культуры обских угров накануне присоединения к России, он, оказывается, и здесь не отступил от нее. Собранные в дорожной пыли бусы, обломки серебряных пластинок и зубы животных потому и заинтересовали его, что мелькнула мысль о сходстве этих вещей с частыми на Обском Севере находками на святилищах. Да и место подходящее: небольшой холм на берегу озера.

Догадка Сергея Григорьевича подтвердилась в первый же день раскопок. Не успели снять дерн в разведочной траншее, как обнаружился средневековый культурный слой, насыщенный пережженными костями и находками. Постепенно выявились четыре крупных скопления костей животных: ноги, зубы, челюсти, принадлежавшие лошадям, волку, медведю и лосю, располагавшиеся примерно на одинаковом расстоянии друг от друга. Костные отбросы каждого посещения были сгребены в кучу, а рядом с ними находились скопления из предметов вооружения и украшений. Там были железные наконечники стрел, два копья, бронзовые бляхи-пуговицы, подвески-«бубенчики», обрезки бронзовых и серебряных пластин, поясные накладки, личины идолов и сосуды. О лопатах на время забыли, сосредоточенно сантиметр за сантиметром расчищая землю ножом и кистью.

Длинные и тонкие серебряные полоски с отверстиями на концах - мои давние «знакомцы». Сначала было не понятно, как они использовались. Но вот 12 лет назад к нам в университет приехала посоветоваться сотрудница Ямало-Ненецкого окружного музея: стоит ли покупать у местного краеведа-любителя коллекцию древностей, собранную им в Приобье? Больше всего из этого замечательного собрания художественных изделий мне запомнились длинные серебряные полоски одинакового размера с царапинами от гравировки. Стоило сложить их в определенном порядке, как разрозненную мозаику, и получилось блюдо с изображением шаха на парадной дворцовой охоте. Знаменитые сасанидские серебряные блюда с гравировкой! Они доставлялись на Урал и в Сибирь из Ирана в обмен на пушнину и хранились веками. Кстати, из находок на Оби и в Прикамье почти целиком состоит собрание художественного серебра отдела Востока в Эрмитаже. Обские угры использовали серебряные блюда в культах, подвешивая на священное дерево, а потом, видимо, некоторые экземпляры попадали в переделку, и богатырь мог позволить себе изготовить из него украшение панциря.

А вот опять интересная находка! Все сгрудились возле студента, расчищающего кистью маленький почерневший кружочек с узором или надписью. Постепенно становится ясно, что это монета - серебряный дирхем, который хозяин носил как подвеску. С обеих сторон сохранились надписи арабским шрифтом. Потом, после реставрации, Сергей Григорьевич установит, что чеканена она Пух ибн Насером около 950 года. И стало быть, памятник возник во второй половине Х века.

С таким же удовольствием, как и красивое бронзовое украшение или личину, изображение могущественного духа из пантеона обитателей здешних мест, берет в руки археолог узорчатые черепки. Только они помогут ему решить главную задачу и установить, кому принадлежало святилище. На керамике древнемансийских памятников имеется одна очень выразительная особенность: орнамент из отпечатков толстой веревочки или палочки, грубо имитирующих шнур. На горшках с Песьянки они есть.

Наконечники стрел (Святилище Песьянка).

Значит, святилище на Андреевском озере принадлежало древним манси. А скопления вещей - это остатки разрушившихся от времени амбарчиков, хранивших изображения духов и фетиши. Похоже, что здесь главными фетишами были копья. В поклонении им находил выражение культ боевого и ритуального оружия. Например, в окрестностях Пелыма, по сообщению Григория Новицкого, манси «… боготворяху едино копие, еже имеяху за настоящего идола, древностью от старейшин своих почитаемо. Егдо Оо в жертву сего скверную приведется скот каков, обычно же лошадь… Зловерием же своим мнят, яко сей их боготворимый в сем копии дух утешается приношением богоугодной жертвы». Из записок Г. Ф. Миллера известно, что в Большом Атлыме «… шайтаном служили два копья железные», хранившиеся в берестяном кошеле. Очень похожи находки с Песьянки на содержимое амбарчика, осмотренного И. Н. Гемуевым близ Саранпауля. Там тоже были копье, наконечники стрел, монеты, изображения животных, посуда.

В прошлом у манси были культовые места, где поклонялись предку - покровителю селения, которому придавались богатырские черты. Поэтому ему сопутствовали холодное оружие, панцирь, шлем. В центре площадки стояли деревянные изваяния с изображеним духа-покровителя и его супруги; амбарчики с приношениями; деревья, к которым привязывали подарки и вешали черепа жертвенных животных и медведя. Поодаль было кострище, а на краю - священный песок, на который не могли ступать женщины, обходившие его по воде. Побывавший еще в XVIII веке у манси В. Ф. Зуев отмечал, что «… все места, кои в лесу богам отведены… в таком святом у их почтении пребывают, что не только ничего не берут, но и травки сорвать не смеют…. пределы его границ проедут с такой осторожностью, чтобы и близко под берег не проехать, веслом до земли не коснуться».

Вот таким «золототравным, святым местом» - «Ял-пын-ма» и была Песьянка.

«Вогулы едут!» - даже испугал меня неожиданным возгласом Василий.
Я взглянул по направлению его указательного пальца и заметил вдали тундры шевелящиеся серые пятна. Но вот пятна становятся ближе, я ясно вижу две четверки оленей, запряженных в двое саней, на которых с длинными палками в руках восседает по человеку. Люди одеты в совики. Теперь вся окружающая картина приняла осмысленный вид: она, так сказать, оживилась. Серые олени, серые совики на дикарях так гармонировали с серыми камнями, с серым мхом и составляли со всей обстановкой одно целое. Только теперь мне стала понятна дикая красота уральских тундр.

Н.П.Белдыцкий

Прикамский север – это значительная часть двух больших районов – Чердынского и Красновишерского , мест уникальных как в географическом, так и историческом отношении. Огромный регион, который в XIX веке раскинулся от Косы и Юрлы до Верхней Печоры, носил название Чердынского уезда. Именно через эти земли пришло на территорию Чердынского Урала русское население - пришло не на пустое место и не в безлюдную глушь: почти весь северо-восток, с верховьями таких рек, как Колва , Березовая, Вишера и Печора, а также реками Лозьва и Северная Сосьва, составляли земли чердынских (вишерских) манси, рассеянных на этой огромной территории в XVII – XX вв. Именно здесь проходят маршруты туристических походов и экспедиций нашего турклуба «Кемзелка». Здесь столетиями жили рядом русские и манси, взаимодействуя друг с другом и приобретая друг у друга навыки жизни в суровых природных условиях Северного Урала . Сегодня на западном склоне Урала живет лишь одна семья манси – Бахтияровы. Однако остались мансийские названия мест, рек, гор и ручьев, перегонные оленьи тропы, охотничьи знаки, а в северных деревнях охотники до сих пор пользуются приемами охоты и рыболовства, перенятыми у манси. И мы, живя в условиях севера, иногда сами того не замечая, пользуемся бытовыми или иными навыками этого народа. Встречи с семьей Бахтияровых, с беседы со старожилами верховий Колвы и Вишеры не могли не вызвать у нас интерес к народу манси, к его материальной и духовной культуре.

Сначала наша работа сводилась лишь к сбору артефактов (предметов быта, одежды, изделий и т.д.), фото- и видеосъемке интересных краеведческих и природных объектов, потом захотелось узнать об этом больше. Мы задались целью выявить взаимовлияние русского населения Чердынского края и чердынских манси в хозяйственной и бытовой сфере.

В основу работы положены наши собственные многолетние наблюдения, фото- и видеоматериалы, беседы с местным населением, полевые записи, а также предметы быта, собранные в ходе экспедиций по Северному Уралу участниками турклуба «Кемзелка» села Покчи в течение 5 лет.

МАРШРУТЫ ПОХОДОВ И ЭКСПЕДИЦИЙ

Работая в течение ряда лет над сбором материалов по истории чердынских вогул, мы использовали, помимо фактологического материала, и литературные источники по этой теме. Следует сказать, что этот вопрос, с нашей точки зрения, слабо представлен в современных работах, отражающих жизнь небольшого народа манси. Причины, видимо, лежат в малочисленности этого народа, в относительно слабом его хозяйственном соприкосновении с русским населением Чердынского края, в отличие от коми-зырян или коми-пермяков. Чердынские манси, их культура привлекают внимание путешественников и исследователей еще в XVIII веке. Но наиболее подробное описание жизни и быта чердынских вогулов мы нашли в работах, опубликованных в конце XIX - начале XX века: это статьи А.Е. Теплоухова «О доисторических жертвенных местах на Урале» и «Чудское жертвенное место на реке Колве», опубликованные в записках УОЛЕ в Екатеринбурге в 1880 году, «Словарь географическо-статистический Чердынского уезда», составленный И.Я. Кривощековым, а также статьи Н.П. Белдыцкого «По Чердынскому Уралу на оленях» и «Река Вишера и вишерцы», представленные в «Ежегоднике Пермского губернского земства» от 1916 года.

Особенно следует отметить статьи нашего земляка, писателя и публициста Н.П. Белдыцкого, составленные в форме путевых заметок . Яркость и образность, точность в деталях, легкость и простота художественного изложения придают его запискам особую значимость. Ценность их еще и в том, что он сам был живым свидетелем не столь уж далекой эпохи. Нам, кто неоднократно бывал в местах, описанных автором, было интересно совершать путешествие по страницам его очерка и узнавать знакомые и пройденные когда-то места.

Из современных исследователей большое внимание изучению истории, этнографии и культуры манси уделяет Г.Н. Чагин, доктор исторических наук, профессор Пермского государственного университета.

ВИШЕРСКИЕ МАНСИ НА ТЕРРИТОРИИ ЧЕРДЫНСКОГО УЕЗДА

Я тем временем с любопытством рассматривал дикарей. Их одеяние состояло из облезлых совиков, подпоясанных кожаным поясом, на котором висел нож с ручкой из оленьего рога. На ногах надеты «гамаши» - род котов из оленьей кожи. Черные волосы заплетены в несколько косичек с красными лентами. На лицах нет и признака растительности. Глаза с косым разрезом, маленький нос, - не придавали этим детям пустыни особенной красоты… По-русски они не знали ни одного слова.

Н.П. Белдыцкий

Территория Чердынского уезда включала в себя значительную часть современного Коми округа (Юрла, Гайны, Коса), нижней Печоры и ее притоков (южные районы Республики Коми), а также значительную часть Поясового хребта Уральских гор (рек Ушма, Пурма, Большая и Малая Тошемки). Вся северо-восточная часть этого огромного региона являлась традиционными землями проживания, кочевок и охоты чердынских вогулов.

Вишерские, а точнее чердынские манси еще каких-нибудь 100 – 120 лет воспринимались как «дикая», но вполне обычная часть населения Чердынского уезда, с которой у колвинских и вишерских жителей всегда были тесные контакты. Группа вишерских манси была немногочисленной: в 1897 году в верховьях Вишеры их насчитывалось всего 79 человек. По разным данным, число чердынских вогулов в XVIII – XX веках колебалось примерно от 120 до 50 человек, и это на огромной территории около 3200 кв.км, т.е. в среднем 1 человек на 50 – 70 кв.км. Вероятно, такая стабильная цифра скорее всего связана с биологическими ресурсами горно-таежного Урала, со спецификой основных занятий чердынских вогулов: охотой, рыболовством и оленеводством – то есть с такими сферами жизни, которые замыкаются на природной среде, а значит, крайне традиционны и консервативны.

Поселений или кочевий чердынских манси было немного. Они состояли из одного «чума», т.е. семьи, включающей в себя от 6 до 12 человек. Большие поселения просто не смогли бы себя прокормить рыбой, зверем, дарами тайги, а потому пришлось бы уходить все дальше в тайгу или осваивать новые охотничьи угодья, чтобы не мешать друг другу. Надо заметить, что жители верхней Колвы, Уньи и нижней Печоры придерживались примерно такого же типа хозяйствования (охота, рыбалка, очаговое земледелие), какое вело мансийское население.

Русские поселения также состояли из 2-3 семей, в которых все являлись родственниками. Примерами могут служить деревни Дий, Талово, Усть-Сусай, Сурья (Егорово) на Колве; Лыпья на Вишере ; Усть-Унья, Бердыш на реке Унье, где проживали люди одной фамилии: Пашины, Собянины, Черепановы. Русские хозяйственно и культурно соприкасались со значительно более широкими группами коми-пермяков, коми-зырян и коми-ижимцев. Однако никто из них так не обогатил русское население навыками взаимоотношений с природной средой, как манси, несмотря на их малочисленность.

ТРАДИЦИОННЫЕ ТИПЫ ЖИЛИЩ

Мы достигли старой избушки на берегу Почмога (Посьмак) и решили в ней заночевать. Когда я слез с саней, то в первую минуту прямо сел на мокрую землю: ноги отказались служить. Кое-как добрался я до избушки. Там стояла железная печка. Через минуту веселый огонек осветил закоптелые стены избушки и наполнил ее живительным теплом. Эта лесная грязная изба в настоящую минуту показалась мне краше всякого дворца.

Н.П. Белдыцкий

У манси существовало два типа традиционных жилищ: изба и полуземлянка. Мансийская изба – это с виду неказистое сооружение, часто срубленное из тонких брёвен, примерно 3х4 метра. Вход располагался с севера или с востока, непременно небольшой, с высоким порогом. Войти в такую избу можно только согнувшись. Одно, изредка два небольших окошка освещают внутренность этого жилища. Крыша из колотых еловых плах держится на корневых стропилах («курицах»), что явно является заимствованием с типично русской северной избы. В этом нехитром сооружении есть одна характерная особенность, которую позаимствовали русские охотники, - это отсутствие потолка и замена его ребром жёсткости из брёвен. Такое устройство не дает снежному покрову, достигающему иногда 2-3 метров, раздавить избушку.

Основные элементы вогульской избы:

1 – ребро жесткости из бревен;
2 – «колотье» на крышу;
3 – «курицы»;
4 – выход трубы «чувала» или печи;
5 – бревна или плахи, закрывающие вход.

Небольшая железная печурка в углу и нары по обеим сторонам стен составляют скромный интерьер мансийской избы, дополняемый иногда парой небольших полочек под нехитрый столовый инвентарь. Пол часто земляной или из тех же колотых плах.

Изба обычно рассчитана на одну семью. Таких изб в вогульских поселениях было 2 – 4, но не более. Избы располагались на берегах рек и ручьев.

В мансийской избе

Второй тип жилья - это полуземлянка. Такие строения, хоть и редко, встречаются в верховьях Колвы и Уньи. Сооружение до того сливается с окружающим ландшафтом, что обнаружить его бывает непросто. Полуземлянки обычно выкапывали на склоне речного обрыва или холма. Сначала в такую яму по углам закапывали четыре вертикальных бревна, за которые после горизонтально укладывали бревна. У русских промысловиков в такую яму устанавливался сруб, у манси же бытовал бессрубный вариант. Потолок выкладывали колотыми или целыми бревнами. Сверху для гидроизоляции стелилась береста. Все это сверху засыпалось землей и покрывалось дерном. Внутри такого жилья устроены нары и железная печурка. Зимой в полуземлянке тепло и сухо.

Мансийская охотничья полуземлянка.
Ивдельский район Свердловской области

Скорее всего, такие полуземлянки были у чердынских вогулов древнейшим типом жилья. Сегодня полуземлянки используются охотниками-промысловиками. Как и в избе, вход в это жилище часто закрывали колотыми плахами или бревнами, создавая таким образом как бы дополнительную прихожую, куда складывались припасы и нехитрый инвентарь.

Устройство полуземлянки

БАЛАГАН

Кочевая жизнь охотника манси, проводящего большую часть времени в условиях тайги, немыслима без простых и практичных временных укрытий. Пример тому - охотничий балаган, который служит убежищем от снега и дождя.

Балаган охотника, как и изба или нарты, должен максимально отвечать условиям таежной жизни. Как любая вещь, необходимая в лесу, строится он мудро и надежно. Основой его являются два вертикально стоящих дерева или вкопанных столба, сверху которых крепится горизонтальная поперечина. На нее кладутся доски, а в классическом таежном варианте - плахи, колотые из бревен ели или сосны. Сверху на такое «колотье» укладывают бересту, по возможности снятую в конце июня, прижимая ее теми же колотыми плахами. Крыша из такого материала прослужит не один десяток лет, и берёза после снятия коры не погибнет.

Общий вид охотничьего балагана.
Верховья реки Уньи

Заднюю и боковые стенки, делают в виде небольшого сруба либо же приколачивают колотые плахи к тем же столбам.

Теперь осталось застелить лапником лежанку и разжечь напротив балагана таежный костер («нодью»), тепло которого надежно согреет путника.

Схема охотничьего балагана

Зимой у охотничьего балагана. Верховья Колвы

Помимо балагана, у вогулов в качестве переносного и быстро собираемого жилища использовался всем известный чум, или «чом», как его называли жители верхней Печоры и Колвы. Чум, как и балаган, использовали на летней рыбалке и при сезонном выпасе оленей. Состоял «чом» из остова, составленного в виде конуса из жердей, количество которых было произвольно, в зависимости от размеров жилья. Жердей могло быть от 20 до 35. Покрывали его снизу вверх, рулонами вываренных берестяных полотнищ. Эти прямоугольные полотнища, или «тисы», как их называют в верховьях Колвы, были очень эластичны и легко скручивались в легкие рулоны. Охотники с Колвы, как и местные вогулы, вываривали бересту в рыбьей ухе, от чего «тисы» приобретали свою пластичность. Точно так же до недавнего времени крыли свои лабазы и сараи жители верхней Колвы, Печоры и Уньи. У манси эти полотнища были двойные, сшитые нитками из оленьих сухожилий. Двери в таких чумах трапециевидной формы, тоже были из бересты и подвешивались на палке. Их просто отодвигали, если требовалось выйти или зайти. Бересту использовали также для укрытия предметов, находящихся вне чума, стелили на пол, наподобие современных туристических ковриков.

Схема чума

Как тип временного жилья чум уже исчез, о нем, в отличие от балагана, напоминают лишь округлые вытоптанные площадки на местах оленьих пастбищ. Такие площадки были встречены нами в верховьях Уньи и Вишеры. Жаль, что такие традиционные жилища мы можем воссоздать только из описаний путешественников и по воспоминаниям старожилов.

Невелик балаган, а в стужу и он защитит и обогреет

МАНСИЙСКИЕ ОХОТНИЧЬИ ЛЫЖИ

Для промысла зимою ходят на лыжах с женами и детьми. Лыжи свои оклеивают лосиною кожей, употребляя к тому либо жагру, т.е. лиственничную смолу, либо смесь из оленьей крови, муки или толченого лосья рогу.

Н.Берх

Лыжи для охотника манси – это не просто предмет повседневной жизни. Это без всякого преувеличения часть его тела, как руки, а точнее, как ноги. Поэтому человек, живущий в условиях тайги, то есть охотник, относится к ним с уважением: от них во многом зависит результат охоты.

В конструкции лыж все продумано до мелочей. Делаются они непременно из ели. А дерево для заготовок пилится обязательно зимой, когда хвойное дерево «спит», а не весной или летом в период сокодвижения, которое приводит к быстрому гниению.

Мансийские охотничьи бескамусовые лыжи

Далее мастер некоторое время выдерживает заготовки (тут тоже нужна мера: слишком сырая - будет коробиться, пересушенная - потеряет пластичность в обработке) и только потом приступает к работе, тщательно снимая слой за слоем.

Все лыжи обычно выполняются под определенного человека, учитывая его индивидуальные особенности, с непременным ребром жёсткости посередине и небольшими шарообразными выступами на кончиках. Высота лыж не более двух метров, ширина 10-12 см. На хорошо сделанную лыжу, поставленную между двух нарт, смело может встать взрослый 70-80-килограммовый мужчина.

В зависимости от места (тайга или горная тундра) их или обшивают камусом, или оставляют без него.

Особенно хочется сказать о камусных лыжах, которые многие знают, но имеют очень отвлеченное представление.

Русский вариант камусных охотничьих лыж.
Деревня Дий, Чердынский район

Камус – это часть шкуры с голени оленя или лося, которым обклеивают скользящую поверхность лыж. В колвинско-вишерском междуречье и у русских охотников, и у манси использовался именно лосиный камус. Он очень жесткий, прочный и необычайно ноский.10 лет и более – обычный срок службы таких камусовых лыж. В наше местности, несмотря на широкое использование заводских лыж, камусовые и сейчас пользуются большим спросом и обычны в верховьях Колвы, Уньи и Вишеры.

Камус обычно приклеивался костяным (рыбьим) клеем либо прошивался с краев лыж дратвой.

Особый разговор о креплении таких лыж и обуви. Выше мы уже упоминали о ребре жесткости на мансийско-русском типе лыж, которое расположено в центре на месте крепления. Эта возвышенная площадка на Колве и Унье называется «подлас» (или подлаз). Она выполняет две основные функции: во-первых, нога меньше утопает в снегу, во-вторых, лыжами значительно легче управлять. Для большей прочности в подласе высверливают два небольших вертикальных отверстия и вбивают в них деревянные пробки, дополнительно расклинивая и укрепляя лыжи.

Центральная часть камусных лыж

В передней части подласа тоже высверливаются два, только уже горизонтальных отверстия, в одно из которых пропускается кольцо для носка. У верхнеколвинских охотников, как и у манси, оно делалось из еловой дранки в 2-3 слоя и нередко оборачивалось тонкими полосами бересты. Нам приходилось встречать такое крепление у вишерских и колвинских охотников, где вместо бересты использовалась черная изоляционная резина. Лыжами с таким креплением до сих пор пользуется один из живущих на территории края манси Алексей Бахтияров. Все очень просто и удобно. Меньше скрипа при ходьбе, а главное – не набьешь ноги. На подошву опять же наклеивали бересту. Во второе горизонтальное отверстие пропускали ремень для крепления пятки, который еще и охватывал и само кольцо. Сам ремешок делали из сыромятной кожи.

Такое крепление на удивление практично и удобно, им до сих пор пользуются отдельные охотники в верховьях Колвы и Вишеры.

Охотничьи лыжи:

1 – «подлас»;
2 – кольцо для носка;
3 – берестяная накладка под пятку;
4 – ремень.

Схема устройства камусных лыж:

1 – камусное покрытие;
2 – вертикальные отверстия под кольцо и ремень;
3 – отверстие под расклинивающие лыжи деревянные пробки;
4 – ребро жесткости.

Вишерские манси, как и колвинские охотники, еще совсем недавно использовали сшитые из лосиной кожи бахилы, или «нярки», которые в зимнем варианте утеплялись изнутри мехом, и служили легкой, теплой и практичной обувью.

Манси, как и русские охотники, при ходьбе на лыжах применяли не две, а только одну палку, которая представляла собой небольшую жердочку не более 2 метров. На нижнем конце она имела небольшое железное навершие. Палка выполняла роль опоры при спусках со склонов, страховала при переходе через промерзшие реки и ручьи, при этом не мешала при обращении с оружием. И сегодня при ходьбе на лыжах колвинские и вишерские охотники пользуются одной палкой.

Алексей Бахтияров (в центре) передвигается на лыжах с помощью одной палки

НАРТЫ

Это были высокие сани длиной до двух аршин, а шириной – аршин. От сиденья до земли было аршина полтора, чтобы можно было беспрепятственно ехать по пням.,. Моросил мелкий дождь. Плащ мой распахнулся. Закрыть его было некогда. Обеими руками я изо всей мочи держался за ремни, рискуя каждую минуту вылететь. Брызги грязи обдавали меня с ног до головы. Ноги от постоянного напряжения отекли совершенно. Сани наши, ударяясь о пни и кочки, подпрыгивали, как мячик. Каждую минуту приходилось следить за целостностью своих ног и прятать их… В моем измученном и напряженном мозгу зародилась зловещая мысль: не много ли я взял на себя? В состоянии ли я перенести эту пытку?

Н.П. Белдыцкий

Сейчас, когда многим из нас привычно пользоваться машинами и иными средствами передвижения, трудно, наверное, представить, что каких-нибудь сто лет тому назад, оленьи нарты были основным транспортом Вишерского Урала как у оленеводов манси, так и у русских охотников-промысловиков. Как и лыжи, нарты идеально приспособлены для суровых северных условий. Все в них просто, все прагматично, но в тоже время элегантно и удобно. Полозья делают из ели, кедра или лиственницы. Копылья – ножки, соединяющие полозья и сиденья – из ели или березы.

Летние грузовые оленьи нарты.
Оленьи пастбища. Хребет Кваркуш

Главная их особенность – сделаны без единого гвоздя. В местах соединения либо идет деревянный шип, либо продернут сыромятный ремешок – легко можно разобрать и собрать.

Ременное крепление копыльев к грузовой части и полозьям

Нарты делались двух основных типов – грузовые и ездовые. Первые, как правило, больше и шире, на них обычно нет сидений. У вторых несколько занижены копылья, они меньше и легче – все приспособлено для быстрой езды. Широко использовались они как летом, так и зимой и были идеально приспособлены для езды на оленях по пересеченной местности и горной тундре. А было еще много видов охотничьих нарт и нарточек.

Летние ездовые нарты

Грузовые нарты имели широкое распространение у охотников Колвы, Уньи и Вишеры и использовались не менее оленьих. Условно, по нашему мнению, их можно разделить на две группы: нарты для перевозки рыбы, используемые зимой на рыбном промысле, и нарты охотничьи, для перевозки мяса и грузов.

Начнем с общих для обеих групп признаков. Во-первых, главная их отличительная черта – это дуга жесткости впереди, выполненная из гнутой черемуховой жерди, так называемый «баран», который предотвращает и смягчает удары. Копылья таких нарт не более 30 – 40 см, а следовательно, и сами нарты невысокие, приземистые. Наконец, полозья одинарно выполненные, без двойных накладок.

Передняя дуга жесткости, или «баран»

У оленьих, используемых для езды по летней тундре, были двойные полозья, препятствующие быстрому стиранию основных полозьев при езде по каменистой тундре.

Теперь о различиях. Первые, т.е. «рыбьи», выполнялись узкими, не более 30-40 см в ширину и длиной до 3,5 метров. Такой же узкой и длинной была грузовая площадка. Грузоподъемность таких нарт достигала 100 кг. Нарты очень легкие и одновременно устойчивые. Надежность им придает сама конструкция: все части соединены кожаными ремешками и вязками, что придает им пластичность и устойчивость к нагрузкам. Кроме того, это значительно облегчает их починку в условиях тайги, что всегда немаловажно. Конструктивное решение, опробованное столетиями, до того удачно, что подобными нартами и сейчас пользуются охотники и рыбаки с Усть-Бердыша на Унье и в верховьях Колвы. Подобные нарты были встречены нами и у сторожила вишерских охотников Василия Кодолова в его избе под Курыксаром на р. Вишере. Несколько таких же нарт имеются у колвинских охотников из Тулпана, Сусая и Дия на р. Колве. И это несмотря на широкое использование различных заводских конструкций из полимерных материалов.

Общий вид «рыбьих» нарт.
Верховья Колвы

Вторые, «охотничьи», значительно меньше, к ним более подходит название «нарточки». По ширине они такие же, длина от метра до полутора. Требования к пластичности в них менее жестки, поэтому некоторые из деталей скрепляются деревянными клинышками, что не исключает использование ременных вязок. Грузоподъемность у них как правило 50-70 кг. Именно такие «нарточки» удобны для перетаскивания грузов на лыжах в условиях сильно пересеченной горно-таежной местности. Загиб полозьев у таких нарт не должен быть крутым, как и у охотничьих лыж. Груженые нарты как бы приминают снег, а не грудят его перед собой, что немаловажно при длительных лыжных переходах с грузами. Ширина нарт тоже 30 – 40 см, что соответствует ширине лыжни, образующейся за охотником. Непременная принадлежность таких нарт – оглобелька, которую привязывают к дуге жесткости. Часто в таежных условиях ее вырубают тут же на месте из гибких ство-ликов березки. Концы оглобелек соединяются с лямкой, в которую «впрягается» охотник. Они не дают груженым нартам наехать на охотника на спусках и на пересеченной местности.

Грузовые охотничьи нарты для перевозки мяса.
Верховья Колвы. Чердынский район

СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ

Олени подходили ко мне и обнюхивали меня. Я стал кормить их хлебом. Как грациозны эти животные! Быки с великолепными рогами степенно щипали мох, важенки с маленькими рожками играли друг с другом, становились на задние ноги и брыкались передними, рядом с ними резвились малютки-оленята в своих светло-коричневых шубках. Нельзя было не залюбоваться на эту идиллию тундры.

Н.П.Белдыцкий

Большую роль в жизни манси играет олень. Неказистый и грубоватый, с несимметричными кустистыми рогами, с несуразно разлапистыми копытами, странное впечатление производит этот собрат лося и пятнистого оленя. Но только он, северный олень, способен жить в суровых условиях как горной тундры, так и непроходимых болот. И неприхотлив удивительно: питается зеленью кустарников и деревьев, грибами и ягодами, не брезгует мелкими грызунами и птичьими яйцами. Но предпочитает олений мох – ягель, ест его много и жадно. Питательных веществ в нем почти нет, переваривать его трудно, но именно он спасает оленя суровой зимой. Привычка к поеданию ягеля особенно характерна для домашних оленей, вынужденных питаться им большую часть года. Таких «домашних», но ставших дикими, оленей на Вишерском Урале большинство. И если видишь на горном плато участки ягельной тундры, буквально выбитые до голой земли, можешь не сомневаться: тут побывали потомки одичавших «хозяйских» - инстинкт и привычки многие десятилетия приводят их сюда.

Ягельная тундра

Ближе к весне недостаток минеральных веществ гонит оленей и их собратьев лосей к малым рекам и ручьям, туда, где на льду выходят бурые болотные наледи, которые они грызут, пытаясь как-то восполнить нехватку соли в организме. Такие любимые оленями места есть в истоках Вишеры и Колвы, а также на таких реках, как Лопья, Мойва и Лыпья. Все это, а также только им известные приметы помогают охотникам выследить этих неутомимых ходоков.

Незамерзающие участки рек с природными выходами солей – излюбленное место посещения оленей.
Река Большая Мойва. ГПЗ «Вишерский»

Оленей своих вогулы любили и всячески оберегали. В домашнем стаде всегда выделяли вожака, обычно им являлся один из доминирующих быков. Его в стаде отмечали, вешая на шею самый большой и звонкий колоколец. Важенкам и оленятам вешали колокольчики поменьше. Таким образом пастухи могли находить оленей в условиях тумана и непогоды.

Оленьи колокольцы

У вишерских манси оленеводство играло значительную роль как источник питания и в меновой торговле с русским населением Чердынского уезда. В олене использовалось практически все: мясо, шкуры, которые использовали для одеял и покрова летних чумов, шитья одежды, сухожилия, шедшие на веревки и петли. Кровь пили как непременный источник витаминов. Шкуры оленей тщательно обрабатывали, собирая для этого мочу, которая в условиях леса заменяла квасцы для обработки шкур.

Одеяла из оленьей шкуры и сегодня находят применение

ОЛЕНЬИ ПАСТБИЩА

Вскоре послышался дробный стук копыт о камни и хрюканье молодых оленят. Стадо пригнали к чуму, где оно и расположилось на ночлег. Так как у Изосима и его товарища стадо немногочисленно, то они его не оставляют без призора ни на минуту. Жизнь кочевника только и проходит в присмотре за оленями. И таким образом без особого труда он ведет вполне обеспеченную привольную жизнь.

Н.П.Белдыцкий

Вишерский Урал – это не только красота нетронутой природы, но еще и уникальный комплекс горно-таежных пастбищ. На сотни километров вдоль Вишеры тянутся хребты и возвышенности, сменяет одна другую череда перевалов и сопок. Пожалуй, только Приполярный Урал может превзойти эти места богатством и разнообразием оленьих пастбищ.

Пастбища в районе хребта Муравей (Хуси-Ойка )

Здесь их около двух десятков, многие носят названия той горной местности, где расположены: Хуси-Ойка, Пут-Тумп, Чертов палец, Хознёл и Тумпкапай. А некоторые названы именами людей, владевших ими, например: Лёнчичахль (сопка Лёнчи (Лёни)), Ляписалинёл (сопка оленей человека по фамилии Ляпин).

Чертов палец – владения ушминских вогулов

Брошенные железные печки, остовы чумов, оставленное кое-где нехитрое имущество да ветрозащитные стенки из камней - вот то немногое, что сегодня напоминает о былой жизни этих мест.

Пастбищ на всех порой не хватало. Они были четко закреплены за родами, семьями и даже отдельными этническими группами.

Горное пастбище хребта Мартай

Ушминские манси занимали выгоны Чертова Пальца, Лопьинского и Вишерского камней. Вогулы Березовского уезда (Бахтияровы) – хребты Муравья и Чувала, Пут-Тумпа и Мартая. Ижемские коми довольствовались узкими кручами Колвинского камня и Ошньера, иногда кочуя по тундрам Хоза-Тумпа. Самоеды (ненцы) Приполярного Урала занимали пастбища по склонам Сампалчахля.

Колвинский камень – географический север Чердынского края, в недавнем прошлом оленьи пастбища ижемских коми

Примерная схема выбора пастбищ была предельно проста: обычно это были места где-нибудь на водоразделе, непременно вблизи источника воды, около ручьев или на границе леса. Часто рядом с сопкой или возвышенностью, с подветренной стороны. Именно здесь устанавливались летние чумы – конусообразные жилища из трех десятков жердей, крытые вываренной берестой. Рядом с чумом обычно ставился очаг для выпечки хлеба или железная печурка для варки еды. Невдалеке выкладывались из камней ветрозащитные стенки для защиты молодняка в случае резкой перемены погоды.

Ветрозащитная стенка на одном из оленьих пастбищ Вишеры

ПЕРЕГОННЫЕ ОЛЕНЬИ ТРОПЫ

Инородцам часто приходится переходить со своими стадами оленей с одного камня на другой, и переходы эти приходится совершать через долины, поросшие дремучими лесами; с незапамятных времен через эти леса положены ими дороги, известные у вишерцев под названием «вогульских». Но вогульские дороги ничего общего с нашими дорогами не имеют. Это просто просека среди дремучего леса, просека, на которой торчат пни срубленных деревьев и которая большей частью пролегает болотом, где оленям легче бежать. Не дай Бог цивилизованному человеку совершить летом путешествие на оленях по вогульской дороге!

Н.П. Белдыцкий

Горные пастбища, иногда расположенные на сотни километров друг от друга, соединялись перегонными тропами. Тропы эти проходили и проходят еще сейчас по верховьям горных хребтов и дремучей тайге, по долинам рек и ручьев, оптимально вписываясь в пересеченную местность. Им около трехсот-четырехсот лет – примерно столько же, сколько культуре пастбищного оленеводства ушминских, лозьвинских, березовских и вишерских манси.

Многие «перегонки» с разорением оленеводческих совхозов Коми и Свердловской области сильно заросли, и лишь только нога опытного туриста или путешественника может почувствовать в глухой тайге заветную тропинку. Порой же, напротив, на желто-зеленом ковре горной тундры видишь четко прокатанные за столетия проплешины, оставленные полозьями.

Столетия езды на нартах оставили незаживающие «шрамы» на многих перегонных тропах

Тропы, или же «дороги», как их называли сами вогулы, регулярно поддерживались ими и расчищались. Причем во многом их успешное функционирование зависело и от русского населения. Особенно это касалось верховий Вишеры и ее притоков: Вёлса , Мойвы, Кутима , Улса, а также многочисленных ручьев, впадающих в них. Здесь во второй половине XIX века были обнаружены залежи железой руды и золота, которые вплоть до 10-х годов XX века осваивались и эксплуатировались. Поддерживали их и чердынские купцы, такие, как Алины и промышленник Сибирев, следившие за «дорогами» через верхний и нижний Чувал в направлении Велса и Сибиревского прииска, для поддержания торговли и промышленной эксплуатации рудных и золотоносных месторождений.

Истоки Вишеры – место пересечения многих перегонных троп

Вишерский камень – традиционное место многих перегонных троп, ныне заброшенных

В 80-90-х годах XX столетия перегонные тропы были заброшены и сильно заросли. Однако на стыке столетий были восстановлены усилиями администрации и работников заповедника «Вишерский» и переехавшей на эту территорию с р. Кул (Свердловская обл.) семьей Бахтияровых.

Невысокий Колвинский камень – историческая «дорога» ижимских коми и березовских вогулов в меновой торговле с жителями Чердынского уезда

Нынешние туристы, начиная свое путешествие с реки Вишеры в район хребтов Чувала, Ишерима, Тулыма, Молебного или Муравья, вряд ли задумываются о том, что пользуются старыми вогульскими тропами.

На зимней перегонной тропе, ведущей в истоки р. Мойвы (места бывших золотодобывающих артелей конца XIX века)

«Перегонки» на водоразделах Колвы, Вишеры и Уньи успешно функционировали до 70-80-х годов XX века, когда здесь было много оленьих пастбищ, жили и работали оленеводы Коми и Свердловской области. Для нас были интересны именно эти «дороги». В прошлом о них прекрасно знало и активно ими пользовалось население севера Чердынского уезда (жители деревень Дий, Талово, Сурьи, Усть-Бердыша, Усть-Уньи и др.), охотники и купцы.

По ним активно шла меновая торговля. Зимой чердынские манси через верховья Вишеры и Колвы (Колвинский камень) на оленях приезжали на никольскую ярмарку в город Чердынь. По воспоминаниям старожилов, манси посещали эту ярмарку вплоть до двадцатых годов прошедшего века. По этим же путям в 20-30-х годах прошла волна миграций колвинских староверов в верховья Лозьвы и Сосьвы. Этими же «дорогами», не подозревая, иногда пользуются отдельные туристы, путь которых пролегает в районы Приполярного Урала и Зауралья. Столетия использования перегонных троп навсегда оставили свои знаки на просторах уральской тундры.

Верхнеколвинская деревня Дий – отправная точка переселения русских староверов по тропам ушминских и лозьвинских вогулов

Перевальная перегонная тропа к истокам Лозьвы

ЗНАКИ ПЕРЕГОННЫХ ТРОП

В сырых заросших низкорослым сосняком местах я обратил внимание на единичные старые деревья с бутылевидными утолщениями на одном уровне от земли.

-Что это» - спрашиваю Данилу.

-Дорога тут. Разве не видишь?

М. Заплатин

По всей необъятной горной тундре Вишерского Урала разбросаны специальные указатели направлений – каменные туры и вешки. Ставили их на перегонных тропах, на перевалах, на границах родовых угодий.

Вертикально установленные каменные вешки на перегонной тропе Молебного камня

Для внимательного охотника или оленевода они как современные дорожные знаки на шоссейных путях. Ни в зимнюю пургу, ни в осенний туман не собьется внимательный путник с этих путеводных вешек – непременно найдет направление, а случится - и спасет свою жизнь. А всего - то дел, - вертикально установленный камень, сориентированный, как правило, в меридиальном направлении с юга на север, либо в отдельных случаях с запада на восток. Хотя вешка вешке рознь – бывают просто одиноко стоящие каменные плиты, а бывают и целые пирамиды из камней с оставленными на них обломками нарт и иной деревянной утвари.

Каменные знаки «туры» на перевальной тропе хребта Ишерим

Иногда же – это целые каменные композиции, уложенные из контрастных камней в виде стрел, показывающих направление и видимых с возвышенностей.

Не лишены отдельные знаки и некоторой элегантности, и если так можно выразиться, изобретательности. К таковым, несомненно, относятся камни с отверстиями, к которым манси питали, очевидно, особое почтение. Вешка такая, непросто стоит на тропе, она еще и звучит (в самом прямом смысле этого слова), действуя как природная «эолова арфа».

Один из немногих «дырявых» знаков на перегонной тропе ушминских манси.
Истоки р. Вишера

Условно их можно разделить на три основные группы.

Первая – это просто палки (жерди) воткнутые на открытых перевальных пространствах на расстоянии 100-150 м друг от друга, т.е. в пределах видимости. Иногда на них еще можно увидеть повязанные остатки ткани. Они обычно ставились на переходных тропах где-нибудь в узких местах перевалов и сопок, водоразделов речек и ручьев, т.е. в тех местах где в непогоду можно сбиться с пути. А как резко меняется погода даже летом в условиях северного Урала, знает каждый, кто хотя бы несколько раз был в этих местах. Такие знаки, по нашему мнению, наиболее распространены.

Ко второй относятся пирамидки камней или «туры». Подобные ставились на каменных плато и на вершинах сопок, в местах перехода одного хребта в другой. Часто в вершинках таких пирамид вставляли жерди остатки нарт, утвари и т.д. редко можно найти плоскогорье на вишерском Урале лишенное подобных «украшений». Ими иногда пользуются туристы, оставляя в них свои записки и послания.

К третьей группе относились одиночные камни удлиненной формы. Такие обычно находились в местах расположения оленьих пастбищ и стойбищ. Все они строго сориентированы с юга на север либо с запада на восток. Многие из них мы проверили с помощью компаса: ошибка в направлении составляла не более 1-2 градусов. Все это вызывает искреннее удивление, ведь многие знаки установлены явно не одно столетие тому назад, без помощи компасов и современных навигаторов.

Знак на перегонной тропе. Хребет Яны-Емты

Особая группа знаков – это необычные, условно названные нами «художественные» знаки - «дырявые» камни. Таких нами найдено всего 5. Из них два «работают» как «эолова арфа», а один, возможно, имеет, какое-то астрологическое значение, пропуская луч света через свое отверстие. Однако это только лишь предположение и нуждается в дальнейшей тщательной проверке.

Одиночные знаки удлиненной формы.
Оленье пастбище в районе сопки Нятарухтумчахль

Еще одну разновидность знаков описывает Михаил Заплатин в своей книге «В лесах Северной Сосьвы»: «Мансийские охотники на своих новых тропах или оленьих проездах делали на стволах затесы с двух противоположных сторон. В местах затеса на дереве со временем образуется характерное бутылеобразное утолщение. Пройдет не один десяток лет, и деформированные таким способом деревья становятся указателями пути когда-то ходивших этими тропами охотников. Тропа давно заросла, потонула в топях, и след ее исчез, а деревья-бутыли и сейчас напоминают людям о старинных путях мансийских таежных охотников прошлого».

И такие деревья встретились нам на таежных тропах Северного Урала.

Одно из бутылевидных деревьев-знаков.
Междуречье рек Ушмы и Пурмы

Знаки, оставленные на деревьях, на перегонных тропах, и теперь помогают туристам найти нужное направление.

Основные виды знаков перегонных троп:

Знаки в виде каменных пирамид, «туров». Знаки с предметами быта

«Музыкальные», «астрологические» знаки

Знак в виде стрелы, указывающей направление

Знак в виде вертикально установленного камня. Знак в виде вертикально установленной деревянной вешки

ОХОТА

Охотники они хорошие и не побоятся вступать в единоборство с медведем,
а лыжами управляют не хуже вишерцев.

Н.П. Белдыцкий

Мир манси – это мир охоты. Что бы он ни делал, о чем бы он ни думал – все в его жизни подчинено духу лесного бродяжничества, добычи зверя и птицы. В ней, в охоте – смысл его существования. Большая часть жизни вишерских манси была связанна с охотой, и это отразилось как в их повседневной, так и духовной жизни.

Охотничий лузан – до недавнего времени обычная одежда вишерских и колвинских охотников, а также чердынских вогулов.
Деревня Талово, Чердынский район

Охота подразделялась на мясную – добыча лося, северного оленя, медведя, боровую и водоплавающую дичь, и промысловую - куница, соболь, белка , иногда бобр. Бытовали две ее формы, и если активная предполагала постоянное следование за зверем, то пассивная предусматривала различные устройства для ловли. Последние отличались невероятным разнообразием и оригинальностью. Широко применялись для лова пушного зверя капканы давящего типа, разнообразные слопцы и ловушки. Все они делались исключительно из дерева, металлические капканы, несмотря на влияние русских охотников, слабо применялись даже в прошедшем XX веке.

Демонстрация «настороженного» капкана

Схема капкана давящего типа:

1 – вязка «сторожка»;
2 – горизонтальны стойка;
3 – верхняя давящая плашка;
4 – сторожок;
5 – планка с наживкой;
6 – вертикальные стойки;
7 – наживка.

Мясо крупных животных варили, а летом, как правило, разрезали на тонкие длинные полосы и вялили, развешивая на жердях над нежарким костерком, заготавливая его впрок. Объяснялось это прежде всего существенным недостатком соли и значительной ее ценностью в условиях таежной жизни. Подобные заготовки мяса и сейчас имеют место у охотников верховьев Колвы и Вишеры. Оленина и лосятина, приготовленные подобным образом, вполне приемлема к употреблению и благодаря своему малому весу и высокой пищевой ценности удобна в дальних охотничьих переходах. А ходить охотникам приходилось по 20-40 километров в день, проверяя капканы и пласти, а также тропя лося или оленя. Последних добывали, как правило, во второй половине зимы, на переходах этих животных в долинах рек, куда они приходили восполнить недостаток солей, выгрызая бурые наледи на месте выхода ключей и родников.

Применялся и такой несколько необычный способ приваживания зверя. В таежной местности на крупных переходах охотники просто мочились в определенных местах, создавая таким образом замороженные естественные запасы соли. Лось, олень, а также вездесущий заяц не могли устоять против такого «деликатеса». Интересно, что этот метод знаком вишерским и колвинским охотникам и применяется поныне.

Глухарей, рябчиков, куропаток и тетеревов били в течение всего года, в основном ружьями. Зимой заготовки птичьего мяса были значительными, дичь не ощипывая, замораживали до самой весны. Охотились и на медведей, которых хоть и почитали, однако это не мешало добывать их ради шкур и ценного жира, который использовали как замечательное медицинское средство против простудных и легочных заболеваний, а также при обработке гнойных и ожоговых ран. Медведя обычно добывали осенью, в период наиболее полной его упитанности, но никогда летом или зимой.

Глухарь – объект традиционной охоты

Особый разговор о добыче пушного зверя. Самым добываемым пушным зверьком была куница, которая и сейчас является основой промысла верхнеприкамских охотников. Соболя добывали немного, как тогда, так и сейчас.

Деревянная ловушка на пушного зверя

Дуплистые деревья – излюбленное место обитания соболя и куницы

Охотничьи угодья были строго распределены уже в XVIII-XIX веках, и это несмотря на огромную территорию и малочисленность как русского, так и мансийского населения. Верховья Колвы, Уньи, Б. и М. Хозьи были строго поделены между русскими промысловиками, а вот истоки Вишеры с ее притоками, а также правые притоки реки Лозьва (Большая и Малая Тошемки, Пурма, Ушма), были местами, где охотились вогулы.

Многие охотничьи участки отдельных семейств достигали сотни километров, тем не менее конфликты между русскими и вогулами в конце XIX - начале XX веков не наблюдались. По крайней мере, в архивах Чердынского земства таких документов нами не обнаружено. Все это говорит об исключительно мирном соседстве двух, таких может быть разных, но одинаковых в своем отношении к природе народов.

ОХОТНИЧЬИ ЗНАКИ

Так повелось у манси издревле: изображение медведя на месте его добычи и катпос – знак охотничьей доблести. Случайно проходящие охотники увидят и будут знать, кто убил здесь медведя. И слава об этом охотнике из уст в уста быстро передастся всем.

М.А. Заплатин.

Древняя традиция охотничьих знаков и доныне существует у охотников манси. Место удачной охоты на зверя обязательно отмечалось вырезанной на дереве особой меткой, означающей лося, северного оленя или медведя.

Стилизованный охотничий знак, обозначающий бобра

Прорисовка охотничьего знака, обозначающего бобра

Для этого находились особенно приметные большие деревья – сосны или ели, на которых охотник манси топором вырезал грубые контуры того или иного зверя. Иной раз и не поймешь, что означает тот или иной знак. И только охотник поймет, кто и когда совершил удачную охоту.

Что здесь больше - веры в лесных покровителей охоты или просто традиция отмечать удачу, сказать трудно. Однако наряду со старыми знаками попадаются внимательному путешественнику не столь давние метки продолжателей древней традиции.

Знак добытого лося с «пасом» (фамильным знаком) охотника.

По нашим наблюдениям, знаки ставились недалеко от стоянок и стойбищ, и таких изображений могло быть несколько: от 3 до 5. Ставились и одиночные знаки, они, возможно, имели и тотемный характер, так как каждая семья имела своего покровителя. Но, возможно, эти метки имели и чисто прагматический характер, обозначая границы охотничьей территории отдельного промысловика. Такие метки у верхнепечорских и колвинских охотников назывались «пасами» и в основном представляли собой вертикальные, горизонтальные и геометрические насечки на деревьях или даже предметах. Такие насечки и сейчас можно встретить в верхнекамской тайге. Это только для непосвященного и не знающего таежных законов человека тайга – это суровое, почти безлюдное место. На самом деле, внимательно присматриваясь к ней можно читать ее как интересную увлекательную книгу. Не случайно безвестный мансийский охотник, делая изображение на дереве, мысленно как бы задабривал «хозяина» тайги, ощущая себя лишь «гостем»на этом необъятном пространстве.

Прорисовка охотничьего знака лося с фамильной меткой –«пасом»

РЫБНАЯ ЛОВЛЯ

Летом питаются больше от рыбной ловли, так же переходя для сего с места на место со всем своим семейством;
рыбу в запас сушат и солят, а излишнюю и продают.

Н.П. Белдыцкий

Если охота для манси страсть, образ жизни, то рыбалка - дополнение к ней.

Только одна Вишера принимает в себя около десятка крупных притоков. А помимо них существуют еще десятки и десятки мелких речушек и ручьев. В них в основном ловили хариуса, налима, щуку, тайменя.

Рыба занимала существенное место в рационе вишерских манси. Ее ели как в сыром, так и вареном виде, вялили и сушили для зимних запасов. Отсюда разнообразие способов ловли. К основным относился способ, когда на небольших речушках сооружались из вырубленных кольев запоры, перегораживающие речку, в которых оставляли один – два прохода для установки «морды» - конической ловушки из тонких колотых еловых реек. Такой способ применялся в основном в начале лета, когда хариус шел на нерест в небольшие речки и ручьи, и в конце лета - начале осени, когда он же скатывался в зимовальные ямы. Применяли и заимствованные у русских крапивные невода, изготовляя поплавки из бересты, а вместо грузил использовали камешки, оборачивая его в ту же бересту.

Морда

Грузило

В широких старицах и реках делали «запоры», которые ставились по всей ширине реки. Для этого русло перегораживалось дранкой из колотых и связанных еловых реек. В середине такого запора оставался узкий проход, который заканчивался отгороженным теми же рейками садком. Периодически узкое отверстие закрывалось, и рыбу просто вычерпывали. Такие запоры требовали постоянного ухода, их тщательно поддерживали в течение всего года.

Закол на таежном ручье

Схема запора:

1 – решетки из колотых реек, перегораживающие ручей;
2 – конические ловушки, «морды»;
3 – «садок» из решеток.

Но рыбу мало было поймать. Ее необходимо было правильно и надолго заготовить. Сам процесс заготовки мало изменился и с течением столетий с успехом дожил до наших дней. Кое-где на прикамском севере он используется и поныне. В основе его всегда острая нехватка соли, особенно в летних условиях. Пойманную рыбу потрошили и чистили и, если была возможность, хотя бы немного солили. Затем тушки рыбы, лишенные голов, плавников, хвостов, развешивали длинными рядами на специальных вешалах или между

деревьями на открытых, хорошо обдуваемых местах, желательно в тени. В хорошую погоду рыба провяливалась, в жаркую и дождливую (что бывало гораздо чаще) – не очень. Часто в такой рыбе заводились личинки мух - опарыши. Тогда под висящими гирляндами рыбы разводили костерок, в который подкладывали свежие ветки, дающие обильный, но нежаркий дым, который заставлял личинок опадать на землю. Приготовленная таким способом рыба (хариус, сиг, таймень, щука, стерлядь) могла храниться до 4-6 месяцев.

Традиционные способы заготовки рыбы

Бытовала и зимняя рыбалка, хотя и значительно реже. Происходила она обычно в конце зимы и была связана с естественным замором рыбы, которая устремлялась к местам, богатым кислородом. Такая ловля проводилась двумя способами. В первом район такого места, насыщенного кислородом, а это обычно были ключи, огораживался валом из снега. Сам же ключ отводили по вырубленной ледяной канавке поверх льда в другое место. Второй способ заключался в вырубании большой лунки, или майны, в таких богатых ключами местах. В обоих случаях подходящая подышать рыба просто вычерпывалась сачками. Такой способ обычен в верховьях Колвы и повсеместно по всему Северному Прикамью.

Русское население Уньи, Печоры, Колвы и Вишеры немного усовершенствовало его. Во многих северных населенных пунктах Чердынского края (деревни Петрецово, Черепаново, Нюзим, Сусай, Талово и др.) такие майны просто пропиливались специальными большими пилами, по типу примерно такими же, какими в 18 – 19 веках пользовались плотники для продольного распила бревен на доски и тес. В случае рыбной ловли такие большие пилы немного усовершенствовались: они имели только одни горизонтальные ручки с одной стороны и больший развод пильного полотна. Это позволяло одному – двум рыбакам успешно пропиливать в толстом льду обширные лунки.

Пропиливание майны во льду.
Верховья Колвы

Продуктивность такого лова была такова, что в зимний период рыбу намораживали в таком количестве, что складывали в «поленицы» около изб. Такую необычную картину можно было еще совсем недавно наблюдать в редких населенных пунктах по Унье и в верховьях Колвы.

СВЯЩЕННЫЕ МЕСТА

«У них здесь, вон на том камне – Молебным зовется – моленья бывают и идолы есть. Они купят в строении (торговые амбары чердынского купца Алина) лошадь, надо, чтобы пестрая или белая была, и заколют там. Ныне один русский из алинского строения идола у них украл и в Чердынь увез. За это они его убить хотят. В потайных местах они шайтану деньги кладут, золотые и серебряные, - ижимцы находят эти места и берут деньги. Я сам сколько раз находил».

Н.П. Белдыцкий

Священным может быть любое место: какая-либо сопка, возвышенность, необычного вида останец, или место, где когда-то произошло памятное событие. В понимании охотника манси места эти - территории заповедные, особые. Негласный запрет существовал на охоту, а также на любой род повседневной деятельности. Не приветствовалось посещение этих мест женщинами, а также юношами, не достигшими совершеннолетия. Однако здесь имелось одно исключение из правил. Было место, куда женщинам не возбранялось ходить. Таким местом на Вишерском Урале был находящийся на обширной священной территории культовый останец Пыпка-Нёл. Около него женщины обычно просили о рождении детей и об удачных родах. Мужчины это место не могли посещать и всячески его обходили.

Многие необычные и таинственные места Вишерского Урала попадают под название священных. В этом природная и мифологическая особенность этих мест.

Посещение таких мест обуславливалось как хозяйственным циклом (начало выгона оленей на летние пастбища), так и социокультурной функцией общения отдельных родов.

Иногда (но далеко не всегда) на этих местах происходили жертвоприношения в виде белых оленей или таких же белых или пестрых лошадей. Однако чаще в таких культовых местах в камнях оставляли мелкие серебряные или медные монетки.

Такой священной землей (ялпынг ма) на Вишерском Урале являлось одно из мест Молебного Камня , а также ряд территорий в тундрах Яны-Емты и Вишерского хребта.

Одно из сакральных мест водораздела Вишеры и Уньи

Неподалеку от них находились местные родовые святилища, которые тщательно скрывались и посещались только в исключительных случаях.

Многие из них просуществовали до 50-60 годов XX века и, возможно, еще ждут своих исследователей.

Многие такие места связаны с необычными скалами или камнями. Более или менее известны из воспоминаний авторов конца XIX - начала ХХ века два крупных святилища Вишерского Урала – Молебный камень, точнее, средняя его часть между вершинами Эква-Сяхл и Ойка-Сяхл, перевал Пурлахтынсори, где расположен естественный курган конической формы высотой до 100 метров. Это культовое место было общим для локальных групп и родов березовских и лозьвинских вогулов (Пакины, Лазаревы, Бахтияровы, Онямовы), которые совершали сезонные перекочевки в район пастбищ Чувала, Пут-Тумпа, Мартая и Хоза-Тумпа.

Молебный камень, одно из священных мест многих вогульских родов

При внимательном осмотре вблизи этого кургана можно обнаружить несколько старых переложенных камнями кострищ. Видимо, это те места, где устраивались ритуальные трапезы и поедалось мясо жертвенных оленей, а в редких случаях и лошадей. Об этом, собственно, и говорит нам само название – «Пурлахтын», то есть трапеза, священная еда. А само место Пурлахтынсори будет звучать как «перевал, на котором устраивается трапеза». Вся эта территория – а это около 15-20 км протяженности хребта в мередиальном направлении считалось священным.

Пурлахтынсори. Священный курган мансийских родов

Особый статус этому месту, видимо, придавала и текущая вдоль восточного склона Молебного река Вижай (Вежа-ю) – буквально «священная река», (озеро) статус которой, возможно, обусловлен ее необычными истоками, которые представляют собой около 30 десятков озер, очевидно, моренного происхождения.

Одно из многочисленных озер в истоках реки Вижай. Свердловская область

Вторым сакральным объектом была южная часть оконечности хребта Чистоп – «лошадиная титька», а точнее, останцы, расположенные на нем. Чуть южнее, на одном из правых притоков реки Большая Тошемка, находились юрты Бахтияровых. Однако, это место на стыке перегонных путей тоже, по-видимому, считалось общим.

Гораздо сложнее с определением сакральных мест небольших семейных групп, а в том, что у каждой семьи было свое место, не приходится сомневаться.

Священный качающийся камень лозьвинских манси.
Верховья Уньи. Республика Коми

В памяти местных колвинских, уньинских и вишерских охотников и местных жителей остались воспоминания о неких тайных «мансюковских» местах. Несколько таких мест есть на водоразделах Колвы, Уньи и Вишеры. Как правило, обнаружить такие места крайне сложно, учитывая сложную топографию района и относительную недоступность этих мест. О них старались не упоминать и никому их не показывать. Видимо, каждая семья, проживающая около «своего» священного места, всячески оберегала доступ к нему, дабы отвести от себя порчу, оберегая здоровье своего рода. В таких местах проживающие здесь вогулы всегда что-нибудь оставляли «хозяину места». Очевидно, для того, чтобы он принес людям удачу на охоте и отвел злые чары.

Кунтыр-Ойка

Артефакты, найденные нами около таких стоянок, в расщелинах камней и на вершинах останцев, представляли собой снаряженные латунные патроны, оленьи колокольцы, пуговицы, кусочки кожи. Эти материальные свидетельства былых подношений в отдельных случаях, возможно, оставлены и русскими охотниками. Однако, по какой-то неуловимой причине невидимая аура таких мест, видимо, влияла и на русское население. Интересно и то, что в редких случаях она сохраняется и сейчас. Проходя (проплывая) мимо такого места, нельзя громко кричать, разводить костры, рубить деревья – и вообще, лучше временно помолчать. Священность таких мест всячески поддерживалась вишерскими манси, а затем и местными вишерскими и колвинскими охотниками, которые хранили славу «плохих» и «нехороших» мест.

Болванчик-оберег. Охотничья изба. Верховья Колвы

По нашему мнению, такие места условно надо разделить на священную территорию (к примеру, Молебный, Чистоп), которая, как правило, занимала обширное пространство, и священные места, где сакрально не место, а некий природный или иной объект (останец, часть горы, реки, озеро, болото и т.д.), возле которых действовали известные ограничения.

Ёрны-Пупы – мифические ненецкие болваны Вишерского Урала, очевидно, имеющие отношение к священным местам

Вполне возможно, что ряд таких территорий был тесно связан с ныне почти уже забытой вогульской мифологией, связанной с сакральными уголками Вишерского Урала. Об этом говорят и названия отдельных сопок, вершин и останцев, таких, как Ёрны-Пупы (ненецкие болваны) или Кунтыр-Ойка (одинокий мужик) на хребте Лиственничный, Хуси-Ойка – главная вершина Муравьиного камня, в переводе значимая как «старик-слуга».

Деревянный болванчик - оберег. Верховья Колвы

Грубое изображение человеческого лица на дереве.
Верховья Колвы. Прорисовка и фото

ТИПЫ ЗАХОРОНЕНИЙ

На другой день я в одиночку бродил по тайге. У меня была тайная мысль - обнаружить в лесу мансийское кладбище: к этим местам за их своеобразность я проявлял большой интерес.

М. Заплатин

Жизнь таежных кочевников-вогулов начиналась в лесу и в тундре. Здесь она и заканчивалась. Поэтому нет ничего удивительного в том, что потусторонняя, загробная жизнь продолжалась, если так можно выразиться, здесь же. Поэтому привычных кладбищ у чердынских вогулов не было. Последний покой охотник и оленевод находил в том месте, куда приводила его кочевая судьба. Это могло быть горное пастбище, места летних перекочевок, места охоты или рыбалки. Поэтому обнаружить такие захоронения на огромной горно-таежной территории Вишерского Урала очень сложно.

Тем не менее такие захоронения были встречены нами в районах Уньинско-Вишерского междуречья, Сибиревского прииска и хребта Чувал. Захоронения из двух первых районов, очевидно, относятся к типу очень старых. Они обнаружены нами в местах старых перегонных троп недалеко от летних пастбищ. Они представляют собой выложенные плоскими камнями холмики, закрытые кое-где колотыми жердями, с положенными рядом с ними остатками ветхих нарт. Тут же можно обнаружить части какой-то утвари (обломки чашек, ременных лямок и т.д.), что, возможно, являлось каким-то загробным подношением умершему. Лесное захоронение подобно первому, только вместо пирамиды из камней холмик заложен уже упомянутыми колотыми плахами, рядом также находятся старые нарты. И в том, и в другом случае захоронения явно верховые, без привычного углубления в землю (камни). Из трех увиденных нами захоронений не было встречено ни одного группового или семейного. Все захоронения без каких-либо признаков на деревьях, на нартах или иных предметах, которые бы могли указывать на имя усопшего. Вполне вероятно, что оно было и изображалось, как в случае охотничьих знаков, в виде «паса», но время не сохранило их. Представляется, что вогулы соседних родов, встречая такие «надгробные памятники», скорее всего точно знали, кто из какого рода здесь захоронен. Подобные захоронения встречались и у русского староверческого населения в верховьях Колвы, Уньи и Печоры.

Заброшенное захоронение ушминских манси. Лопьинский камень

Русские охотники-промысловики, погибшие либо пропавшие на охоте, у колвинских староверов хоронились, как правило, на месте гибели, либо на месте вероятного исчезновения. Такое примерно захоронение имеется на заброшенной верхнеколвинской деревне Дий и в ряде других северных населенных пунктов. Как и на вогульских могильниках, на захоронениях русских охотников могут попадаться части предметов, принадлежавших покойному (пустые патроны, остатки обуви и т.д.)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучая материалы, собранные во время походов, мы попытались представить образ жизни, занятия, отношение к природе одной из самых малочисленных народностей нашего Северного Прикамья – чердынских вогулов, которых почти не осталось на территории нашего обширного Пермского края.

Основные занятия вогул – охота, рыболовство, оленеводство - обусловлены той природной средой, в которой они проживали: тайга, горная тундра. Их традиционное жилище, предметы быта, хозяйственные орудия максимально приспособлены к суровым природным условиям Северного Урала. Манси учились у русских навыкам земледелия, животноводства. Русское население, жившее по соседству с манси, заимствовало у них способы охоты и рыбной ловли, технологию изготовления и устройство различных предметов бытового и хозяйственного назначения, навыки взаимодействия с природой. Такие незаменимые в условиях жизни в тайге предметы, как лыжи, нарты, капканы, до сих пор используются жителями северноуральских деревень, что мы наблюдали во время походов.

Мы не могли не удивляться, как рационально, практично и в тоже время просто устроены многие предметы, использовавшиеся в быту, на охоте и рыбной ловле. Наверное, именно поэтому они вошли в жизнь и быт русского населения. И часто мы сами, порой не зная того, пользуемся приемами охоты и рыбной ловли, которые наши предки позаимствовали у манси.

Для нас, жителей Северного Урала, важен также опыт взаимодействия человека с природой, рационального использования того, что дает лес, река, тундра. Особого внимания заслуживает духовная культура манси, их верования, обычаи, традиции, народная медицина. Это – цель наших следующих экспедиций и походов.

СЛОВАРЬ

Ворга – какой-либо предмет, указывающий направление; метка, вешка на тропе перегонных оленьих маршрутов. Например, «Воргашор» - известное нефтяное месторождение в Республике Коми. Буквальный перевод – ручей, указывающий направление. Слово, видимо, зырянского происхождения: ворга – вырубка, грань.

Копылья – вертикально устанавливаемые стойки, которые крепят полозья грузовой части нарт.

Курица – одна или несколько вертикальных деревянных стропил, на которых держалась крыша и на которые горизонтально укладывали бревна или тес.

Нярки – кожаная обувь, тип высоких бахил с голенищами – обычная зимняя и летняя обувь охотников манси и русских промысловиков. Возможно, название связано с вогульским словом «няр» - топкое место, моховое болото; у коми и коми-зырян – «нюр» - болото.

Пласти – ловушка прижимного типа, изготовленная из двух колотых плах с установленным между ними деревянным же сторожком. Использовался для добычи крупных пушных млекопитающих: песца, соболя, куницы.

Плашка – тип русских и мансийских капканов давящего типа для ловли пушных зверей. Была широко распространена от русского севера до восточной Сибири.

Поршни – русская охотничья кожаная обувь без каблука, сшитая из цельного куска, как правило, лосиной кожи. Изнутри утеплена травой или шерстью. Существовало два вида поршней – короткие и высокие.

Путик – таежная тропа, на которой устанавливались капканы. Характерна для колвинских и вишерских охотников

Слопец – ловушка прижимного типа, конструктивной особенностью которой являлся кусок ткани, прикрывающий птицу. До недавнего времени использовался на обширной территории Русского Севера и Сибири.

Тисы – вываренные и специально обработанные куски бересты, используемые в качестве покрытия для чумов, балаганов и построек.

Тропить – идти на лыжах за зверем либо двигаться в условиях глубокого снега в тайге.

Тундра – безлесая, каменистая горная территория, или пространство. Происходит от финского слова «туунтури», что значит «горы, камень». Например, «Мусатуунтури», т.е. мыс тундровый, место на Кольском полуострове, где в 1941-1944 гг шли тяжелые бои с немецко-финскими войсками.

Хорей (коми-ижим.) – длинная палка, около 4 метров, для управления оленьей упряжкой. Использовалась у ненцев, коми, манси, хантов и других народов севера. Слово осталось в отдельных названиях населенных пунктов: Хорей-Вэр, т.е. «хорейный лес» - населенный пункт в Республике Коми.

Хорейпом – костяное навершие хорея, обычно в виде шарика.

Алексей Витальевич КАРЦЕВ,

Алексей Николаевич КАЗАНЦЕВ

Список использованной литературы:

Народы России. Энциклопедия. – М., 1994.

Белдыцкий Н.П. Вишера и вишерцы. Ежегодник Пермского губернского земства. - Пермь, 1916.

Белдыцкий Н.П. По Чердынскому Уралу на оленях. Ежегодник Пермского губернского земства. - Пермь, 1916.

Вуоно Г.П. Мансийская топонимика Привишерья. Географические названия Прикамья. – Пермь, 1968.

Заплатин М. А. В лесах Северной Сосьвы. – Свердловск, 1969.

Кривощеков И.Я. Словарь географическо-статистический Чердынского уезда Пермской губернии. – Пермь, 1914.

Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. – М.: Мысль, 1984.