Разделы сайта
Выбор редакции:
- Гадание в новый год для привлечения денег Как правильно гадать на новый год
- К чему снится клещ впившийся в ногу
- Гадание на воске: значение фигур и толкование
- Тату мотыль. Татуировка мотылек. Общее значение татуировки
- Что подарить ребёнку на Новый год
- Как празднуют день святого Патрика: традиции и атрибуты День святого патрика что
- Как научиться мыслить лучше Я не умею быстро соображать
- Эти признаки помогут распознать маньяка Существует три способа достижения абсолютной власти
- Как спастись от жары в городской квартире
- Слова благодарности для учителей: что написать в открытке любимому педагогу?
Реклама
Сценарий известной игры «Умники и умницы» по произведению М. Булгакова «Мастер и Маргарита |
Участвуют Артисты. Илья Олейников, Юрий Стоянов. В роли заводилы Владимир Зеленский и его напарник. Сцена первая. Апартаменты Воланда. Где-то далеко во вселенной. Мужчина, в халате и берете, высокого роста, не молодой сосредоточенно рисует пейзаж у мольберта. Мессир (бросает кисточку) ладно, картина все равно не получается! Как ты это находишь? Сцена вторая. Иногда они возвращаются. Мессир и Коровьев ходят по съемочной площадке. Их будто не замечают. Мимо идут два оболтуса. Один пониже - заводила и хохмач. Другой: длинный с сонным и циничным лицом. Замечают Воланда. Сцена третья. Съемочная площадка. Сцена четвертая. Там же. Свита Воланда куралесит. Летают осветительные приборы, дует ветер, унося листы сценария и денежные знаки. Пробегает кот с примусом, что-то взрывается и горит. Массовка разбегается. Артистки в одном, пардон, нижнем белье с визгом мечутся, прикрываясь руками... режиссёр, проползает на коленях мимо головы. На площадку вбегают три милиционера. Один хватается за кобуру - вытаскивает пачку денег, другой хватается за кобуру - вытаскивает стакан, третий хватается за кобуру вытаскивает...огурец. Смотрят друг на друга. Сцена пятая. Палата в сумасшедшем доме. Моисеенко и Данилец. Доктор, вынимая из папки рисунок и показывая его пациенту: Что это? Сцена шестая. Где-то далеко во вселенной. Продолжение возможно. Этот квест закрыт Возрастное ограничение: До 16 с родителями или с разрешением родителей Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, у метро Маяковская, появились четыре гражданина. Четверка были не кем иными, как экспертами Гильдии квестов, отправившихся на разгадку тайны нехорошей квартирки, расположенной по соседству с музеем М.А. Булгакова на Большой Садовой, 10. Попав во двор известного многим дома, эксперты первым делом бросились к пестро раскрашенному трамвайчику (да и к другим достопримечательностям дворика), а затем и в соседний от входа в музей Булгакова подъезд. Несколько ступеней наверх по очень колоритной лестнице и четверка оказалась в гостях у талантливой команды квестов Шредингера, организовавших игру по мотивам, наверное, самого известного произведения писателя - "Мастер и Маргарита". Стоит ли говорить, что тесное соседство с "настоящей" нехорошей квартирой добавляет дополнительной атмосферности квесту? Впрочем, и без этого декорации, ряд креативных решений команды создателей и реквизит, буквально пропитанный стариной и той эпохой, порадуют каждого игрока. В квесте "Мастер и Маргарита" есть и интересные переходы и дополнительные эффекты, которые с успехом создают таинственную обстановку. В целом от игры, созданной командой Квеста Шредингера остается приятное впечатление старого доброго "олдскульного" квеста в реальности, такого, как помнят опытные игроки в начале эры эскейпрумов. Естественно, в игре не обошлось без отсылки к первоисточнику, однако для прохождения знание романа не обязательно и будет являться лишь дополнительным бонусом читателям. Загадки интересны, разнообразны и вписаны в сюжет. Несмотря на кажущуюся старину части реквизита, многие задачи весьма техничны, что всегда интересно. Игрокам понадобятся не только внимательность и наблюдательного, но и предстоит решение логических задач. Уровень сложности заданий не самый простой, что понравится и опытным игрокам и смелым новичкам. В квесте также присутствуют командные задания, так что выбраться из нехорошей квартиры в одиночку не получится. Особой ловкости и чудес эквилибристики проявлять так же не потребуется. На бал к сатане можно явится в любой, даже парадной одежде, не боясь ее испачкать или повредить. Дамы могут выбрать платье и каблуки. Несмотря на то, что выбраться из нехорошей квартиры будет не просто, в ней вполне безопасно для игроков любых возрастов. Самостоятельное прохождение: 16+, младше 16 лет в сопровождении взрослых. Хотелось бы отметить, что сюжетно в игре предусмотрено несколько финалов для команд, однако на практике осознанный выбор, стоящий перед командой сделать в полной мере не удается. Подвести итог можно было бы цитатой из знаменитого романа: "- Я в восхищении, - монотонно пел Коровьев, - мы в восхищении, королева в восхищении. Королева в восхищении, - гнусил за спиною Азазелло. - Я восхищен, - вскрикивал кот." Заявление, пожалуй, несколько громкое, однако квест "Мастер и Маргарита" оставляет приятные воспоминания, которыми хочется делится с друзьями по команде, а уровень задач и атмосфера делают его одинаково интересным для игроков с любым опытом в мире квестов. Так что, все на бал к Воланду! Точную цену игры уточняйте при бронировании на сайте компании. Если вам понравился обзор квеста, забронируйте его на сайте компании Квест Шрёдингера . Если вы нашли опечатку, выделите текст и нажмите клавиши Ctrl + Enter Игра для учащихся 11 класса "М.А. Булгаков: время и его герои" Подольская Ирина Александровна, учитель русского языка и литературы КГУ СОШ №4 г.Семей ВКОКраткое описание. Игра посвящена творчеству М.Булгакова и может быть использована после изучения творчества писателя в 11 классе. Правила игры повторяют игру «Кто хочет стать миллионером». Актуальность работы определяется тем, что перед учителями-словесниками возникают сложные задачи повышения эффективности преподавания литературы, активизации творческих, интеллектуальных способностей учащихся, расширения и обогащения знаний, формирования эстетических чувств, нравственных ориентиров, развития у них умений и навыков, необходимых для жизни в информационном обществе. Вопросы игры взяты из методических пособий, учебников, критических статей. Перед созданием игры была поставлена задача:повторяя всем известные теоретические понятия, практические вопросы, вопросы, которые уже звучали во время изучения произведения, сделать игру яркой, неповторимой, полезной для выпускников, пробудить желание к дальнейшему изучению творчества М.Булгакова. Цель:
способствовать закреплению и расширению знаний учащихся о творчестве М.А. Булгакова, анализу романа «Мастер и Маргарита». Тип урока: повторительно-обобщающий. Слово учителя. I РАУНД КАТЕГОРИИ Литература ХХ века 100 Сатира явилась мощным оружием в литературе 20-30-х годов. Найдите определение сатиры.1. Один из видов комического, злая, едкая, издевательская насмешка. 2. Одним из видов комического, изображение в литературном произведении каких-либо недостатков, пороков человека или общества. (2) 3. Один из видов комического, не отвергающий комического в жизни и утверждающий его как неизбежную и необходимую сторону бытия. 200
Как и Н.В. Гоголь М.А. Булгаков ставил человека перед лицом вечности, задавал ему вопрос о нравственнной цели бытия. Какие произведения писателя утверждают, что отказ от нравственности может привести человека к концу света: 300
Идея М. Булгакова, что Новое Царство начинается со Страшного Суда, выражена в произведении: 400
С начала 30-х годов универсальным методом советской литературы становится метод: 500
Писатели, используя различный исторический материал и разные средства его художественного осмысления, нередко обращались к историческим героям с целью: 600
Какое утверждение лучше отражает понимание А. Толстым роли личности в истории: М.А. Булгаков 100 Кто был по профессии отец писателя?Ответ. Профессор Киевской духовной академии. 200
Какое учебное заведение закончил писатель в 1916 году? 300
Кому было адресовано это произведение: «Прошу… принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор. И что всю мою продукцию я отдал советской сцене…? 400
Кого М.А. Булгаков считал учителем в русской литературе и продолжил его традиции? 500 Перечислите экранизированные произведения М.А. Булгакова. Ответ. «Иван Васильевич меняет профессию», «Мастер и Маргарита», «Собачье сердце», «Белая гвардия», «Роковые яйца». 600
Перечислите основных персонажей и их двойников в произведении «Мастер и Маргарита». Роман «Мастер и Маргарита» 100 В чем состоит тройственная структура романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»?Образец слайда-ответа 200.
Какова история создания романа «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова? 300. Назовите время и пространство, которое можно выделить в романе. Ответ. Реальное время: Москва 20-30 годы ХХ века Библейское (мифологическое) Ершлаим – 1 год н.э. Фантастическое. Перемещение во времени и пространстве (Воланд и его свита) 400.
В чем уникальность композиции романа М.Булгакова? 500.
В чем уникальность системы персонажей романа М.Булгакова? 600.
Назовите признаки тоталитаризма в романе «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Крылатые выражения 100 «Никогда не разговаривайте с незнакомыми…»Варианты ответов: 1. М. Булгаков. 2. Воланд. 3. Мастер. 4. Понтий Пилат. 5. Фагот. Ответ № 1. Название 1-й главы романа, следовательно, Булгакову. 200
Кому из героев романа принадлежит следующее выражение:«Трусость самый тяжелый порок» 300
Кому из героев романа принадлежит следующее выражение: 400
Кому из героев романа принадлежит следующее выражение:«Нет документа, нет и человека» 500
Кому из героев романа принадлежит следующее выражение: 600
Кому из героев романа принадлежит следующее выражение: Магия чисел 100 За сколько монет продал Иуда из Кариафа Иешуа Га-Ноцри.Ответ. За 30 тетрадрахм, глава 26. Погребение. Тетрадрахма – греческая серебряная монета достоинством в четыре драхмы. Согласно новозаветным преданиям, Иуда получил за предательство «тридцать сребреников» 200
Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме ___ и обязательно в квартире ___. Восстановите пробелы. 300 В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней томились ____ литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича. Сколько томилось литераторов. Можно ли провести параллели с этим числом, какие? Ответ. 12 литераторов, глава 5. Было дело в Грибоедове. 400
Сколько тысяч приберег буфетчик на черный день? Известна ли его дата смерти? 500
Сколько лет Фриде кладут на ночной столик носовой платок. 600
Назовите номер палаты в клинике профессора Стравинского, в которую доставляют всех поющих? Жюри объявляет результаты. Перерыв. Все участники игры обмениваются мнениями, настраиваются на 2-й тур игры. Титульный лист программы игры Что есть добро и что есть зло. Во имя справедливости чистое зло может творить добро. А добро может быть способно на злодеяния, и тоже во имя справедливости. Может быть, справедливость и есть пресловутый баланс между добром и злом. А может быть, самое главное в жизни – это Красота Искусство Свобода Свобода мысли, слова, действий, души. То, к чему стремится каждый из нас. Но свобода может обернуться несвободой, если куплена ценой предательства. Свобода есть добро, свобода есть зло. Это великая благодать и страшное оружие. Так что же есть добро и что есть зло. Вопрос, на который нет однозначного ответа. (Исполнение песни) Ты открывал ночь - Все что могли позволить. Маски срывал прочь, Душу держал в неволе. Пусть на щеке кровь Ты свалишь на помаду, К черту барьер слов, Ангелу слов не надо. А мы не ангелы, парень, Нет - мы не ангелы, Мы не ангелы, парень, Нет - мы не ангелы, Там на пожаре утратили ранги мы. Нету к таким ни любви, ни доверия. Люди глядят на наличие перьев. Мы не ангелы, парень... Сотни чужих крыш Что ты искал там парень Ты так давно спишь Слишком давно для твари Может пора вниз Там где ты дышишь телом Брось свой пустой лист Твари не ходят в белом А мы не ангелы, парень, Нет - мы не ангелы, Темные твари, и сорваны планки нам, Если нас спросят, чего мы хотели бы, Мы бы взлетели, мы бы взлетели. Мы не ангелы, парень, Нет - мы не ангелы, Там на пожаре утратили ранги мы Нету к таким ни любви, ни доверия Люди глядят на наличие перьев Мы не ангелы, парень... – Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и поглядел на него дружелюбно. – Вот, Александр Николаевич, – кто‑то подал главному кругом исписанный Иванов лист. – Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому‑то лист, и обратился к Ивану: – Вы – поэт? – Поэт, – мрачно ответил Иван. – Вы – профессор? На это Стравинский предупредительно‑вежливо наклонил голову. – И вы – здесь главный? – продолжал Иван. Стравинский и на это поклонился. – Мне с вами нужно поговорить, – многозначительно сказал Иван Николаевич. – Я для этого и пришел, – отозвался Стравинский. – Дело вот в чем, – начал Иван, чувствуя, что настал его час, – меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!.. – О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, – серьезно и успокоительно сказал Стравинский, – и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим. – Так слушайте же: вчера вечером я встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата. – Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? – щурясь на Ивана, спросил Стравинский. – Тот самый. – Ага, – сказал Стравинский, – а этот Берлиоз погиб под трамваем? – Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем, причем этот самый загадочный гражданин… – Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью. – Именно он, – подтвердил Иван, изучая Стравинского, – так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло… А он и поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? – А кто же эта Аннушка? – Аннушка здесь совершенно не важна, – проговорил он, нервничая, – черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая‑то. А важно то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня понимаете? – Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, – так вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою‑то необыкновенной силой… А с ним еще парочка, и тоже хороша: какой‑то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, он лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед. – Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? – спросил Стравинский. – Совершенно правильно! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили. – Ну что же, славно, славно! – отозвался Стравинский, – вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека здорового? Хорошо‑с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны? – Я – нормален. – Ну вот и славно, – облегченно воскликнул Стравинский, – а если так, то давайте рассуждать логически. Вы желаете уйти отсюда? Извольте‑с. Но позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда? – Конечно, в милицию, – ответил Иван уже не так твердо и немного теряясь под взглядом профессора. – Непосредственно отсюда? – А на квартиру к себе не заедете? – быстро спросил Стравинский. – Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет! – Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь? – Про Понтия Пилата, – ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой. – Ну, вот и славно! – воскликнул покоренный Стравинский и приказал: – Марья Васильевна, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. – На каком основании я опять буду здесь? – тревожно спросил Иван. Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять и заговорил: – На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, – как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате. – Так что же делать? – Ну вот и славно! – отозвался Стравинский, – это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто‑то вас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами. И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном – в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь. – Но его необходимо поймать! – уже моляще воскликнул Иван. – Хорошо‑с, но самому‑то зачем же бегать? И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? – вдруг многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: – Вам здесь помогут… Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут… вам здесь помогут… Вы получите облегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут… Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось. – Да, да, – тихо сказал он. – Ну вот и славно! – по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, – до свиданья! – он пожал руку Ивану и, уже выходя, сказал: – Да, а кислород попробуйте… и ванны. Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: «Тсс!» На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечи наброшен бурый халат. Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом осведомился: «Можно присесть?» – и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле. – Итак, сидим? – Сидим, – ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца. – Да… – тут гость вдруг встревожился, – но вы, надеюсь, не буйный? А то я, знаете ли, не выношу шума, возни и всяких вещей в этом роде. Успокойте меня, скажите, вы не буйный? – Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, – мужественно признался преображенный поэт. – Основание? – строго спросил гость. – Да, признаться, без основания, – сконфузившись, ответил Иван. Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился: – Профессия? – Поэт, – почему‑то неохотно признался Иван. Пришедший огорчился. – Ох, как мне не везет! – воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: – А как ваша фамилия? – Бездомный. – Эх, эх… – сказал гость, морщась. – А вам, что же, мои стихи не нравятся? – с любопытством спросил Иван. – Ужасно не нравятся. – А вы какие читали? – Никаких я ваших стихов не читал! – нервно воскликнул посетитель. – А как же вы говорите? – Ну, что ж тут такого, – ответил гость, – как будто я других не читал? Впрочем… разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами? – Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван. – Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще. – Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван. Клятву скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги и голоса. – Тсс, – шепнул гость и, выскочив на балкон, закрыл за собою решетку. – Так из‑за чего же вы попали сюда? – Из‑за Понтия Пилата, – хмуро глянув в пол, ответил Иван. – Как? – забыв осторожность, крикнул гость и сам себе зажал рот рукой, – потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, расскажите! Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар‑равван и, кроме того, этот Иешуа Га‑Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римской властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-раван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи. Итак, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар‑раввана или Га‑Ноцри? – Синедрион просит отпустить Вар‑раввана. – Признаюсь, этот ответ меня удивил, боюсь, нет ли здесь недоразумения. В самом деле: преступления Вар‑раввана и Га‑Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Итак? Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар‑раввана. – Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз. – И в третий раз мы сообщаем, что освобождаем Вар‑раввана, – тихо сказал Каифа. – Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так. Тесно мне, тесно мне! Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. – Сегодня душно, где‑то идет гроза, – отозвался Каифа, - О, какой страшный месяц нисан в этом году! – Что слышу я, прокуратор? – гордо и спокойно ответил Каифа, – ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что‑нибудь сказать. Не услышал бы нас кто‑нибудь, игемон? Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку. – Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет ни в какую щель! Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему, – и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, – это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье! – Знаю, знаю! – бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: – Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата! – О нет! – воскликнул Пилат. – Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Варраввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью! – Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! – Ты слышишь, Пилат? – Прислушайся, прокуратор! – тихо повторил первосвященник, – неужели ты скажешь мне, что все это, – тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с головы Каифы, – вызвал жалкий разбойник Вар‑равван? Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно: – Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. – Именем кесаря императора! – Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни – повешению на столбах! Имена преступников – Дисмас, Гестас, Вар‑равван и Га‑Ноцри. Вот они перед вами! – Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь! – Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу… Вар‑равван! – О, как я угадал! О, как я все угадал! Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так: – Несчастный поэт! Но вы сами во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и поплатились. – Да кто же он, наконец, такой? – в возбуждении потрясая кулаками, спросил Иван. Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом: – А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные… Вызова врача, уколов и прочей возни не будет? – Нет, нет! – воскликнул Иван, – скажите, кто он такой? – Ну хорошо, – ответил гость и веско и раздельно сказал: – Вчера вы встретились с сатаной. – Не может этого быть! Его не существует. – Помилуйте! Уж кому‑кому, но не вам это говорить. Вы были одним, по‑видимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно! – Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы… вы меня опять‑таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? – Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван. – Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали? Ну вот… неудивительно! – Так он, стало быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда родился? А меня сумасшедшим называют! – прибавил Иван, в возмущении указывая на дверь. Горькая складка обозначилась у губ гостя. – Будем глядеть правде в глаза, – и гость повернул свое лицо в сторону бегущего сквозь облако ночного светила. – Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь он навестил наш город. Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я! – А зачем он вам понадобился? – Видите ли, какая странная история, я здесь сижу из‑за того же, что и вы, именно из‑за Понтия Пилата, – тут гость пугливо оглянулся и сказал: – Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман. – Вы – писатель? – с интересом спросил поэт. – Я – мастер. – А как ваша фамилия? – У меня нет больше фамилии, – с мрачным презрением ответил странный гость, – я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней. – Так вы хоть про роман скажите, – деликатно попросил Иван. – Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик, – совершенно отдельная квартирка, маленькие оконца, под забором сирень, липа и клен. Необыкновенно пахнет сирень! И голова моя становилась легкой от утомления, и Пилат летел к концу. – Белая мантия, красный подбой! Понимаю! – восклицал Иван. – Именно так! Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «…пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Ну, натурально, я выходил гулять. На Арбате был чудесный ресторан, не знаю, существует ли он теперь. Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на луну: – Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Эти цветы отчетливо выделялись на её черном пальто. Она повернула в переулок и тут обернулась. Шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Так поражает молния, так поражает финский нож! Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра. Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти. Роман был дописан в августе месяце, был отдан какой‑то безвестной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах. И, наконец, настал час, когда пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь. – И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась. – Кресло мне. Скажи мне, любезный Фагот, как, по‑твоему, ведь местное народонаселение значительно изменилось? – Точно так, мессир, – негромко ответил Фагот‑Коровьев. – Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем. О костюмах нечего уж и говорить, но появились эти… как их… трамваи, автомобили… – Автобусы, – почтительно подсказал Фагот. – Но меня, конечно, не столько интересуют автобусы, телефоны и прочая… – Аппаратура! – подсказал клетчатый. – Совершенно верно, благодарю, – медленно говорил маг тяжелым басом, – сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне? – Да, это важнейший вопрос, сударь. – Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать. Покажи для начала что‑нибудь простенькое. – Три, четыре Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил: – Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в третьем ряду. – Пусть она останется у вас на память! – Стара штука, – послышалось с галерки, – она из той же компании. – Вы полагаете? – заорал Фагот, прищуриваясь на галерею, – в таком случае, и вы в одной шайке с нами, потому что она у вас в кармане! На галерке произошло движение, и послышался радостный голос: – Верно! Ой! Да это деньги! – Ей богу, настоящие! – Сыграйте и со мной в такую колоду. – Авек плезир! – отозвался Фагот, – но почему же только с вами? Все примут горячее участие! – и скомандовал: –Раз! – в руке у него показался пистолет, он крикнул: – Два! – Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: – Три! – сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из‑под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки. – Ну что же, – задумчиво отозвался тот, – они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… – Таперича давайте откроем дамский магазин! – Фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую же обувь. – Обмениваем старые сумочки, духи и прочее. – Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль… (Дефиле) Бегемот – ведущий! Соблазны, соблазны! Как от них трудно отказаться… И не надо отказываться! Зачем лишать себя радостей жизни? Интересно, что правит миром? Любовь? Добро? Нет, деньги. По крайней мере, многие так считают. И пусть считают – это наши люди! Люди, не скрывайте своих истинных чувств! От природы вам свойственна агрессия – так не прячьте её под маской толерантности! Самая модная в новом сезоне – маска бездумности! А зачем загружать себя мировыми проблемами? Меньше думаешь – крепче спишь! А теперь моё любимое! Люди, люди, нет у вас врагов, кроме вас самих! Если что-то уничтожит вашу цивилизацию, так это вы сами! Всё сгорит в огне войны – туда вам и дорога! Кот выскочил к рампе и вдруг рявкнул на весь театр человеческим голосом: – Сеанс окончен! Всем спасибо! Все свободны! «…Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… Пропал Ершалаим, как будто не существовал на свете…» – Зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем? Ведь это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже поздно, слишком поздно! Какие странные похороны… И какая тоска! Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет! Интересно знать, кого это хоронят с такими удивительными лицами? – Берлиоза Михаила Александровича, – послышался рядом несколько носовой мужской голос, – председателя МАССОЛИТа. – Да, – продолжал неизвестный гражданин, – удивительное у них настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась его голова! – Какая голова? – Да, изволите ли видеть, – объяснил рыжий, – сегодня утром в Грибоедовском зале голову у покойника стащили из гроба. – Как же это может быть? – Черт его знает как! – развязно ответил рыжий, – я, впрочем, полагаю, что об этом Бегемота не худо бы спросить. До ужаса ловко сперли. Такой скандалище! – Позвольте! – вдруг воскликнула она, – какого Берлиоза? Это, что в газетах сегодня… – Как же, как же, Маргарита Николаевна! Маргарита удивилась: – Вы меня знаете? Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет. – Я вас не знаю, – сухо сказала Маргарита. – Откуда ж вам меня знать! А между тем я к вам послан по делу. – С этого прямо и нужно было начинать, – заговорила она, – а не молоть черт знает что про отрезанную голову! Вы меня хотите арестовать? – Ничего подобного, – воскликнул рыжий, – что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело. – Ничего не понимаю, какое дело? Рыжий оглянулся и сказал таинственно: – Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости. – Что вы бредите, какие гости? – К одному очень знатному иностранцу, – значительно сказал рыжий, прищурив глаз. Маргарита очень разгневалась. – Новая порода появилась: уличный сводник, – поднимаясь, чтобы уходить, сказала она. – Вот спасибо за такие поручения! – обидевшись, воскликнул рыжий и проворчал в спину уходящей Маргарите: – Дура! – Мерзавец! – отозвалась та, оборачиваясь, и тут же услышала за собой голос рыжего: – Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Пропал Ершалаим, как будто не существовал на свете… Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти! Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее, прищурившись. – Я ничего не понимаю, – тихо заговорила Маргарита Николаевна, – про листки еще можно узнать… проникнуть, подсмотреть… Но как вы могли узнать мои мысли? – она страдальчески сморщилась и добавила: – Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения? – Вот скука, – проворчал рыжий и заговорил громче: – Простите, ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста. Маргарита беспрекословно повиновалась, но все‑таки, садясь, спросила еще раз: – Кто вы такой? – Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит. – А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли? – Не скажу, – сухо ответил Азазелло. – Но вы что‑нибудь знаете о нем? – моляще шепнула Маргарита. – Ну, скажем, знаю. – Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте. – Ну, жив, жив, – неохотно отозвался Азазелло. – Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, – нахмурясь, сказал Азазелло. – Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. И ни одна душа не будет знать об этом посещении. – Что за иностранец такой?! – и какой мне интерес идти к нему? Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно: – Ну, интерес‑то очень большой… Вы воспользуетесь случаем… – Что? – воскликнула Маргарита, и глаза ее округлились, – если я вас правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем? Азазелло молча кивнул головой. – Еду! – с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку, – еду, куда угодно! Азазелло, облегченно отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, и заговорил иронически: – Трудный народ эти женщины! – он засунул руки в карманы и далеко вперед вытянул ноги, – зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный… – Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна. Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин. Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой. – Ну, вот‑с, вот‑с, – говорил Коровьев, – мы враги всяких недомолвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. Так вот‑с: мессир холост, как вы, конечно, сами понимаете. Но нужна хозяйка, – Коровьев развел руками, – согласитесь сами, без хозяйки… – Короче! – вскричал Коровьев, – совсем коротко: вы не откажетесь принять на себя эту обязанность? – Не откажусь, – твердо ответила Маргарита. Смена декораций (Бегемот и Коровьев) Бал (танец) – Ну что, вас очень измучили? – спросил Воланд. – О нет, мессир, – ответила Маргарита, но чуть слышно. – Ноблесс оближ, – заметил кот и налил Маргарите какой‑то прозрачной жидкости в лафитный стакан. – Это водка? – слабо спросила Маргарита. Кот подпрыгнул на стуле от обиды. – Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт! Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себя стакан. – Смело пейте, – сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяла стакан в руки. – Ночь полнолуния – праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных и слуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал? – Потрясающе! – Все очарованы! – Влюблены! – Раздавлены! – Сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма! – Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто, – дребезжал Коровьев, – в тесном кругу… – Нет, Фагот, – возражал кот, – бал имеет свою прелесть и размах. – Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкие медведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, – сказал Воланд. – Слушаю, мессир, – сказал кот, – если вы находите, что нет размаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения. – Ты смотри! – ответил на это Воланд. – Я пошутил, – со смирением сказал кот, – а что касается тигров, то я велю их зажарить. – Тигров нельзя есть, – сказала Маргарита. – Вы полагаете? Тогда прошу послушать. Однажды я скитался в течение девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого мной тигра. – Вранье! – И интереснее всего в этом вранье то, – сказал Воланд, – что оно – вранье от первого до последнего слова. – Ах так? Вранье? – воскликнул кот, и все подумали, что он начнет протестовать, но он только тихо сказал: – История рассудит нас. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала: – Пожалуй, мне пора… Поздно. – Куда же вы спешите? – спросил Воланд вежливо, но суховато. Остальные промолчали, делая вид, что увлечены сигарными дымными кольцами. – Да, пора, Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита и вопросительно поглядела на Воланда. Тот в ответ улыбнулся ей вежливо и равнодушно. – Сядьте‑ка, – вдруг повелительно сказал Воланд. Маргарита изменилась в лице и села. – Может быть, что‑нибудь хотите сказать на прощанье? – Нет, ничего, мессир, – с гордостью ответила Маргарита, – кроме того, что если я еще нужна вам, то я готова охотно исполнить все, что вам будет угодно. Я ничуть не устала и очень веселилась на балу. – Верно! Вы совершенно правы! – гулко и страшно прокричал Воланд, – так и надо! – Так и надо! – как эхо, повторила свита Воланда. – Мы вас испытывали, – продолжал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина! – Итак, Марго, – продолжал Воланд, смягчая свой голос, – чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Говорите! И теперь уж говорите без стеснения: ибо предложил я. Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите: – Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть! – Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера! Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его: – Ты… ты, ты… Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал: – Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации. Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами: – Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою! Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами. – Да, – заговорил после молчания Воланд, – его хорошо отделали. – Он приказал Коровьеву: – Дай‑ка, рыцарь, этому человеку чего‑нибудь выпить. – Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут. – Но это ты, Марго? – спросил лунный гость. – Не сомневайся, это я, – ответила Маргарита. – Еще! – приказал Воланд. После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными. – Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищуриваясь, – теперь поговорим. Кто вы такой? – Я теперь никто, – ответил мастер, и улыбка искривила его рот. – Откуда вы сейчас? – Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец. – Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого. – Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь? – Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас. – Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нет! Но вы‑то верите, что это действительно я? – Приходится верить, – сказал пришелец, – но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, – спохватившись, прибавил мастер. – Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, – вежливо ответил Воланд. – Нет, нет, – испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, – опомнись! Перед тобою действительно он! Кот ввязался и тут: – А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете. – Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией. – А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? – спросил Воланд. Тот усмехнулся и сказал: – Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал. – О чем роман? – Роман о Понтии Пилате. Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему‑то зааплодировал. – О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте‑ка посмотреть, – Воланд протянул руку ладонью кверху. – Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – потому что я сжег его в печке. – Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну‑ка, Бегемот, дай сюда роман. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез: – Вот она, рукопись! Вот она! (Пилат и Афраний) – Прокуратору здравствовать и радоваться. – Я слушаю приказания прокуратора. – Но ничего не услышите, пока не выпьете вина, – любезно ответил Пилат. – Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»? – «Цекуба», тридцатилетнее, – любезно отозвался прокуратор. – За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей! – А теперь прошу сообщить мне о казни, – сказал прокуратор. – Что именно интересует прокуратора? – Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это главное, конечно. – Никаких, – ответил гость. – Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла? – Прокуратор может быть уверен в этом. – А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы? – Да. Но он, – тут гость закрыл глаза, – отказался его выпить. – Кто именно? – спросил Пилат. – Простите, игемон! – воскликнул гость, – я не назвал? Га‑Ноцри. – Безумец! Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался? – Он сказал, – ответил гость, – что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь. – Кого? – глухо спросил Пилат. – Этого он, игемон, не сказал. – Не пытался ли он проповедовать что‑либо в присутствии солдат? – Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость. – К чему это было сказано? – услышал гость внезапно треснувший голос. – Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда. – В чем странность? – Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все время улыбался какой‑то растерянной улыбкой. – Больше ничего. Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого дна, он заговорил: – Есть еще один вопрос. Касается этого, как его… Иуды из Кириафа. Так вот в чем дело – я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью. – Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По‑моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет. – Вы достойны наивысшей награды, – ответил прокуратор, – но сведения такие имеются. – Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения? – Позвольте мне пока этого не говорить. Возможно, что кто‑то из тайных друзей Га‑Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!» – Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок? – Не только не приятно, – улыбнувшись, ответил гость, – но я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал. – И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к охране Иуды из Кириафа. – Приказание игемона будет исполнено, – заговорил Афраний, – но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, – гость, говоря, обернулся и продолжал: – выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня? – И тем не менее его зарежут сегодня, – упрямо повторил Пилат, – у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло, – тут судорога прошла по лицу прокуратора, и он коротко потер руки. – Слушаю, – покорно отозвался гость, поднялся и вдруг спросил сурово: – Так зарежут, игемон? – Да, – ответил Пилат, – и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность. Гость поправил тяжелый пояс под плащом и сказал: – Имею честь, желаю здравствовать и радоваться. (фильм Иешуа) Прежде чем начать говорить, Афраний, по своему обыкновению, огляделся и ушел в тень и, убедившись, что, кроме Банги, лишних на балконе нет, тихо сказал: – Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кириафа, его зарезали. Прошу суд и отставку. Афраний вынул из‑под хламиды заскорузлый от крови кошель, запечатанный двумя печатями. – Вот этот мешок с деньгами подбросили убийцы в дом первосвященника. Кровь на этом мешке – кровь Иуды из Кириафа. – Сколько там, интересно? – спросил Пилат, наклоняясь к мешку. – Тридцать тетрадрахм. Прокуратор усмехнулся и сказал: Афраний молчал. – Но вы точно знаете, что он убит? На это прокуратор получил сухой ответ: – Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Мне не обязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что человек убит, и вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иуда из города Кириафа, несколько часов тому назад зарезан. – Простите меня, Афраний, – ответил Пилат, – я еще не проснулся как следует, отчего и сказал это. Я сплю плохо, – прокуратор усмехнулся, – и все время вижу во сне лунный луч. Так смешно, вообразите. Будто бы я гуляю по этому лучу. Итак, я хотел бы знать ваши предположения по этому делу. Афраний поклонился, пододвинул кресло и сел, брякнув мечом. – Я не медля начну искать убийц, которые выследили Иуду за городом, а сам тем временем, как я уж докладывал вам, пойду под суд. – За что? – Моя охрана упустила его вечером на базаре после того, как он покинул дворец Каифы. – Так. Объявляю вам, что я не считаю нужным отдавать вас под суд. Да, забыл вас спросить, – прокуратор потер лоб, – как же они ухитрились подбросить деньги Каифе? – Видите ли, прокуратор… Это не особенно сложно. Они перебросили пакет через забор. – С запиской? – Да, точно так, как вы и предполагали, прокуратор. – А я желал бы видеть, как они убивали его. – Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор, – ответил Афраний, с некоторой иронией поглядывая на прокуратора. – Благоволите обратить внимание на мешок, прокуратор, – ответил Афраний, – я вам ручаюсь за то, что кровь Иуды хлынула волной. Мне приходилось видеть убитых, прокуратор, на своем веку! – Так что он, конечно, не встанет? – Нет, прокуратор, он встанет, – ответил, улыбаясь философски, Афраний, – когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним. Но ранее он не встанет! – Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к погребению. Как было? – Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек… – Левий Матвей, – не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат. – Да, прокуратор… – Ах, если б я мог предвидеть! Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так: – Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. – Тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, – прошу принять это на память. Афраний поклонился, молвив: – Большая честь, прокуратор. Воланд заговорил: – Какой интересный город, не правда ли? Азазелло шевельнулся и ответил почтительно: – Мессир, мне больше нравится Рим! – Да, это дело вкуса, – ответил Воланд. Через некоторое время опять раздался его голос: – А отчего этот дым там, на бульваре? – Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло. – Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там? – В этом нет никакого сомнения, мессир. – Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость? – Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда. – Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово. – Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший. – Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из‑за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп. – Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей. – Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился? – Он прислал меня. – Что же он велел передать тебе, раб? – Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик. – Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак… – Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла? – Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий. – Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно. – Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из‑за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду. – Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи. Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему: – Лети к ним и все устрой. Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его не было продолжительным. – Салют, мессир, – прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал семгой. – Очень хороши, – сказал Воланд. – Мессир, вообразите, – закричал возбужденно и радостно Бегемот, – меня за мародера приняли! – Судя по принесенным тобою предметам, – ответил Воланд, поглядывая на ландшафтик, – ты и есть мародер. – Нет, не верю, – коротко ответил Воланд. – Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что было можно, и вот все, что удалось отстоять. – Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? – спросил Воланд. Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал: – Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали… – И вдруг – подхватил Коровьев, – выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву! – Но чувство долга, – вступил Бегемот, – побороло наш постыдный страх, и мы вернулись! – Ах, вы вернулись? – сказал Воланд, – ну, конечно, тогда здание сгорело дотла. – Дотла! – горестно подтвердил Коровьев, – то есть буквально, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки! – Я устремился, – рассказывал Бегемот, – в зал заседаний, – это который с колоннами, мессир, – рассчитывая вытащить что‑нибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо – счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо! – Опять началась какая‑то чушь, – заметил Воланд. – Слушаю и продолжаю, – ответил кот, – да‑с, вот ландшафтик. Более ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на вашем лице. – А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? – спросил Воланд. – Я помогал пожарным, мессир, – ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки. – Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание. – Оно будет построено, мессир, – отозвался Коровьев, – смею уверить вас в этом. – Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, – заметил Воланд. – Так и будет, мессир, – сказал Коровьев. – Во всяком случае, мы явились, мессир, – докладывал Коровьев, – и ждем ваших распоряжений. Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал: – Распоряжений никаких не будет – вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь. – Очень хорошо, мессир, – ответили оба гаера и скрылись где‑то за круглой центральной башней, расположенной в середине террасы. – «…Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат». – Ты знаешь, – говорила Маргарита, – как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря… И эти золотые идолы… Они почему‑то мне все время не дают покоя. Мне кажется, что сейчас будет дождь. Ты чувствуешь, как свежеет? – Все это хорошо и мило, – отвечал мастер, – и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительно непонятно! Ведь это, подумать только, – он сжал голову руками, – нет, послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была. Ты серьезно уверена в том, что мы вчера были у сатаны? – Совершенно серьезно, – ответила Маргарита. – Конечно, конечно, – иронически заметил мастер, – теперь, стало быть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! Нет, это черт знает что такое! Маргарита стала серьезной. – Ты сейчас невольно сказал правду, – заговорила она, – черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит! – А ты действительно стала похожей на ведьму. – А я этого и не отрицаю, – ответила Маргарита. – Ну, хорошо, – ответил мастер, – ведьма так ведьма. Но скажи ты мне ради всего святого, чем и как мы будем жить? Говоря это, я забочусь о тебе, поверь мне. – Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет ослепительно хорошо. – Я ничего и не боюсь, Марго, – вдруг ответил ей мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было. – И не боюсь потому, что я все уже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут. Но мне жалко тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том же. Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя, потому это и говорю. – Ах,ты, ты, – качая головой, шептала Маргарита, – маловерный, несчастный человек. Я из‑за тебя потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу! – Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе… Ну что же, вместе и понесем ее. Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала: – Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо. – Мир вам. А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает, чего в нем делать, в этом подвальчике? – Про то же самое я и говорю, – засмеявшись, ответил мастер. – Да! Чуть не забыл, мессир передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на это скажете? – С большим удовольствием, – ответил мастер, изучая Азазелло, а тот продолжал: – Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого? – Я‑то уж наверное не откажусь. – Чудеснейшая вещь! – воскликнул Азазелло, – вот это я люблю. Раз‑два и готово! И опять‑таки забыл, – прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, – совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, – тут он отнесся именно к мастеру, – бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино. – Здоровье Воланда! – воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан. Все трое приложились к стаканам и сделали по большому глотку. – Что же означает это новое? – Оно означает, – ответил Азазелло, – что вам пора. Уже гремит гроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад. Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее. – А, понимаю, – сказал мастер, озираясь, – вы нас убили, мы мертвы. Теперь я понял все. – Ах, помилуйте, – ответил Азазелло, – вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Это смешно! – Я понял все, что вы говорили, – вскричал мастер, – не продолжайте! Вы тысячу раз правы. – Но только роман возьми с собою, куда бы ты ни летел. – Не надо, – ответил мастер, – я помню его наизусть. – Но ты ни слова… ни слова из него не забудешь? – Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду, – ответил тот. – Тогда огонь! – вскричал Азазелло, – огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем. – Огонь! – страшно прокричала Маргарита. – Гори, гори, прежняя жизнь! – Гори, страдание! – кричала Маргарита. – Пришлось мне вас побеспокоить, Маргарита Николаевна и мастер, – заговорил Воланд после некоторого молчания, – но вы не будьте на меня в претензии. Не думаю, чтоб вы об этом пожалели. Ну, что же, – обратился он к одному мастеру, – попрощайтесь с городом. Нам пора. – Навсегда! Это надо осмыслить, – прошептал мастер. Прервал молчание соскучившийся Бегемот. – Разрешите мне, мэтр, – заговорил он, – свистнуть перед скачкой на прощание. – Ты можешь испугать даму, – ответил Воланд, – и, кроме того, не забудь, что все твои сегодняшние безобразия уже закончились. – Ах нет, нет, мессир, – отозвалась Маргарита, – разрешите ему, пусть посмешит он нас, а то я боюсь, что это кончится слезами, и все будет испорчено перед дорогой! – Ну что же, – обратился к нему Воланд с высоты своего коня, – все счета оплачены? Прощание совершилось? – Да, совершилось, – ответил мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланду прямо и смело. И тогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда: – Пора!! – и резкий свист и хохот Бегемота. – Ваш роман прочитали, – заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, – и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. – Двенадцать тысяч лун за одну луну когда‑то, не слишком ли это много? – спросила Маргарита. – Отпустите его. – Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, – тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: – Ну что же, теперь ваш роман вы можете закончить одною фразой! Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам: – Свободен! Свободен! Он ждет тебя! – Мне туда, за ним? – спросил беспокойно мастер, тронув поводья. – Нет, – ответил Воланд, – зачем же гнаться по следам того, что уже окончено? – Так, значит, туда? – спросил мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле. – Тоже нет, – ответил Воланд. – О, трижды романтический мастер, там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора. – Прощайте! – одним криком ответили Воланду Маргарита и мастер. – Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать с улыбкой на губах. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я. Сценарий Мастер и Маргарита |
Читайте: |
---|
Популярное:
Новое
- К чему снится клещ впившийся в ногу
- Гадание на воске: значение фигур и толкование
- Тату мотыль. Татуировка мотылек. Общее значение татуировки
- Что подарить ребёнку на Новый год
- Как празднуют день святого Патрика: традиции и атрибуты День святого патрика что
- Как научиться мыслить лучше Я не умею быстро соображать
- Эти признаки помогут распознать маньяка Существует три способа достижения абсолютной власти
- Как спастись от жары в городской квартире
- Слова благодарности для учителей: что написать в открытке любимому педагогу?
- Слова благодарности для учителей: что написать в открытке любимому педагогу?