Со взглядами художника Алексея Беляева-Гинтовта можно ознакомиться на его сайте , где имеется среди прочего раздел «Наши и Ненаши». К Нашим относятся философ Александр Дугин, Евразийский Союз Молодежи (Беляев-Гинтовт - его член), газета «Завтра», журнал «АртХроника», православный сайт «Русское небо» и патриотический patriotica.ru . ФСБ в списке «наших» нет, но так одно время называлась группа самого Беляева-Гинтовта (c Андреем Молодкиным и Глебом Косоруковым), чем он хотел подчеркнуть свою готовность сотрудничать. « Впервые за свою сознательную жизнь я почти во всем согласен с политикой, проводимой в моей стране, и у меня нет желания сопротивляться и держать фигу в кармане. Напротив, я готов прийти на помощь госструктурам», - пишет Беляев.

Что касается Евразийского Союза, то на том же сайте можно услышать «Катехизис члена Евразийского Союза Молодежи» , где модельер Настя Михайловская талантливо декламирует: «наша цель - абсолютная власть», «ты должен быть господином, никто не может сломить твою волю», «сильное тянется к сильному». На сайте www.evrazia.org можно увидеть пугающую серию «эсхатологических плакатов» Беляева «Сербский марш» . Его можно также встретить на сайте обновленной и поправевшей НБП (без Лимонова), где опубликован его проект «Железный век». Это портреты - среди прочих - икон провокативной правой идеи: Эзры Паунда, Юкио Мисимы, И.В. Сталина, Юлиуса Эволы, Эрнста Юнгера и аятоллы Хомейни.

Однако премию Кандинского Беляеву-Гинтовту могут дать не за эти работы, которые, к сожалению, не выдвигались, а за картину «Братья и сестры» (смотри ее ), изображающую, как легко понять, людей, слушающих речь Сталина 3 июля 1941 года, и за полотно из серии «Родина-дочь», на котором перед нами предстает фрагмент мухинской статуи.

Давняя интуиция Беляева «Война - это оптимальное, наиболее сильное проявление человеческих отношений» недавно получила субъективное подтверждение во время его поездки в Цхинвали по приглашению президента Кокойты. Напоследок две цитаты из интервью Беляева:

1. «- Президент Кокойты предложил Вам принять участие в разработке архитектурного плана восстановления Цхинвала. Каким будет обновлённый город?
- Я думаю, благороднее сталинского архитектурного проекта и представить себе ничего невозможно. Идеальным проектом для восстановления Цхинвала был бы стиль Сталина. Город Солнца, стиль Сталина. Сталинская архитектура это эманация Солнца, святость осетинской земли очевидна для каждого, находящегося там».

2. «- Что произвело на Вас самое сильное впечатление?
- Наконец-то Юг России выглядит так, как он должен выглядеть. Увидев такое количество молодых (и не очень) вооружённых мужчин, с каждого из которых можно лепить статую... Мужчина в бронежилете, в портупее, с гирляндой гранат для подствольника, с ножом, пистолетом и пулемётом в руках достоин скульптуры. После этого чрезвычайно нелепо выглядят безоружные кавказцы на фоне гор, нелепо выглядит небо, в котором нет вертолёта, бездарно выглядит горная дорога, по которой не идут российские танки. Мне всегда теперь будет этого не хватать».

Ознакомившись с этим материалом, OPENSPACE.RU на время потерял чувство юмора и задумался, а не случится ли так, что художник Беляев пожертвует полученную премию на какую-нибудь фашистскую партию, - и спросил критиков и кураторов, каково их отношение к включению такого художника в шорт-лист премии Кандинского. Вопросы задавала ЕКАТЕРИНА ДЁГОТЬ. Александр Боровский, заведующий отделом новейших течений Государственного Русского музея, член жюри премии Кандинского

Мы политические убеждения художников не обсуждали. Что же касается эстетики, то я считаю, что это очень интересное явление, которое я в свое время назвал «этатическим эстетизмом». Этот художник играет в «государственную эстетику», и я вижу тут ироническую дистанцию. По-моему, это перекликается и с другими работами на выставке в этом духе - с Борисом Орловым, с «Троном» Шеховцова. Такая специально высушенная государственная эстетика. Я его политических выступлений не слышал, но это осознанный эстетический язык, и он в нем не одинок. Наша реальность к этому языку очень близка.

Андрей Ерофеев, свободный куратор, член жюри премии Кандинского

Я отрицательно отношусь к этому решению. Я считаю, что панэстетическое отношение к своей профессии, воспитанное в 90-е годы, не дает нам видеть очевидное. Беляев вполне откровенно говорит о себе как о противнике современного искусства в идеологическом смысле (см. ), он сторонник восстановления государственного большого стиля, тоталитарного неоакадемизма, слегка подправленного в коммерческом духе. Он также сторонник ультраправых националистических политических идей. Я считаю, что премия имени Кандинского такому человеку присуждена быть не может. Я считаю, что ему следовало бы дать премию имени Лени Рифеншталь.

Я очень сожалею, что так произошло, и мы дискредитировали себя. Хотя я признаю, что это сильная фигура нашей художественной жизни. Я, кстати, пытался найти ему какой-то аналог в современном западном искусстве - актуальный художник ультраправых взглядов; я думал, может быть, в Италии есть какой-то криптомуссолиниевец. Но нет. Нигде нет. И это значит, что для нашей страны это опасный симптом. Что и в области современного искусства, которая вроде бы до сих пор была защищена, мы начинаем соскальзывать в сторону от цивилизованного мира. Это такой юз - машину заносит, и остановить невозможно.

Николай Молок, главный редактор журнала «АртХроника»

Мое отношение? Абсолютно нормальное. Премия - это некоторый срез того, что происходит. Беляев-Гинтовт отвечает текущему моменту в большей степени, чем, скажем, художник Гутов. В этом нет ничего страшного. Он выражает тенденцию госстроительства, которая, может быть, окажется наиболее важной в ближайшие годы. Премия, по ее уставу, берет проекты за отчетный период, год или два, и решает, какой из них лучший. Или главный. А в каком смысле он лучший - этот вопрос не ко мне, а к жюри. Если этот проект выражает тенденцию, которая стоит внимания, - я не вижу тут противоречия. Говорите, он высказывал какие-то идеи, которые можно счесть фашистскими? Но вот художник Гутов высказывает коммунистические идеи. В некоторой степени это близкие вещи. А вообще, я смотрю на картинки, и все. А дальше я слежу за развитием событий. Если победит Гинтовт, тогда и будем решать.

Ирина Кулик, критик

Меня заинтересовало, что решение жюри выделило три различные идеологии современной России: победили, условно говоря, фашист, коммунист и антикоммунист (Алексей Беляев-Гинтовт, Дмитрий Гутов и Борис Орлов. - OS ). Три разные версии. Но все они так или иначе высказываются на темы советского прошлого, имперского прошлого… И в этой троице Беляев просто нужен, без него она неполна. Это очень местный, внутренний какой-то выбор - в отличие от того, что было в прошлый раз, где вся троица была чисто международная по всему языку: Осмоловский с его новыми работами, АЕС, Альберт... Сейчас троица очень почвенническая, даже Гутов, хотя он и наиболее интернациональный тут из всех. И это все неудивительно, потому что, насколько мне известно, председатель жюри Жан-Юбер Мартен заболел и вообще не приезжал.

Иосиф Бакштейн, комиссар Московской биеннале современного искусства

Меня удивило, что жюри выделило работу столь ангажированного художника, причем ангажированного на ультраправом фланге. Это неизбежно придает решению жюри в целом политический оттенок, чего они, возможно, и не имели в виду. Мне брутальная эстетика Гинтовта не близка, но дело не в этом - безусловно, его высказывания представляют собой апологию самых мрачных страниц российской истории. И ирония здесь не просматривается. Мой опыт наблюдения за художественным процессом говорит о том, что при такой политической ориентации эстетическая составляющая страдает. Я должен сказать, что современное русское искусство традиционно придерживается политической ориентации на левом фланге. И оно всегда гуманистически ориентировано. Чего нет в этом случае. Можно, конечно, рассматривать его слова как экстравагантный художественный жест, но такого рода действия наносят ущерб репутации художника, а решение жюри может быть истолковано как солидарность с его позициями.

Андрей Ковалев, критик

Я это воспринял с глубоким удовлетворением. Тайное, что называется, стало явным. Стремительная фашизация правящего класса стала очевидной. Очень все похоже на 1933 год в Германии. Карты раскрылись, и раскрылись они на нашей территории - территории современного искусства. Потому что всякие глобальные вещи делаются часто сначала среди нас, убогоньких, на нашем скромном рынке. А вот потом… Получается как бы уже можно!

Поэтому, должен сказать, я писал про Беляева прежде несколько снисходительно, а вот теперь мне все страшнее и страшнее. То, что казалось шуткой (пусть не невинной, но острой), фашизоидной игрой (как это было лет восемь назад), становится реальностью. Потому что все дело в контексте. Реальность начинает выстраиваться по схеме, нарисованной художником, и тут у него два пути: в ужасе бежать или восхвалять свою прозорливость.

Беляев - криптофашист в стиле Дугина, к которому он близок. Вот тут неизвестно: мы как, подаем руку Дугину или нет? И неизвестно вот еще что: мы художников считаем священными идиотами, которым позволяется любая «нетрадиционная политическая ориентация», или же мы их считаем ответственными гражданами?

Особенно мне интересно то, что выдвинут Беляев самой богатой московской галереей - галереей «Триумф», которая отражает эстетические и политические интересы правящего класса. Причем в эстетической области все это проявляется более откровенно. Олигарх не выйдет на трибуну и не скажет того, что сказано в беляевских работах. Но в искусстве якобы свобода.

Анатолий Осмоловский, лауреат премии Кандинского-2007

У меня нет проблем с политическими взглядами художника. Они могут быть любыми. Просто за взгляды надо отвечать перед гражданским обществом, а за эстетику - перед художественным сообществом. Эзра Паунд за свой фашизм сидел в тюрьме. И это правильно. Человек с фашистскими взглядами может получить премию за свое искусство и сидеть в тюрьме. Но в случае с Беляевым-Гинтовтом просто нет художественного результата. Удивительно, как он вообще куда-то попал.

На мой взгляд, скандальность попадания Гинтовта в шорт-лист связана отнюдь не с его политическими воззрениями - откровенно инфантильными и старомодными, - а с его художественной продукцией. Эстетическая форма, с которой пытается работать Гинтовт, - это смесь наивного модернизма и низкопробного агитпропа, не позволяющих в полной мере отнести ее собственно к искусству. Все это казалось вполне очевидным вплоть до знаменательного выбора жюри. Но нет худа без добра. Актуализация этой «эстетики» - хороший политический симптом современной России, или, вернее, эстетических воззрений ее художественной критики.

Но не стоит особенно переживать тот факт, что выбор жюри обнажил серьезнейшие проблемы невнятной ценностной ориентации российской художественной критики. Наоборот, этот выбор должен стимулировать более серьезную аналитическую работу. Ибо настоящая работа в России начинается от остро ощущаемой опасности.

В отзывах, которые появились после открытия новой выставки Алексея Беляева-Гинтовта в галерее «Триумф», слышны были нотки удивления, даже разочарования. В 2008 году все с упоением следили за битвами вокруг его фигуры, примерно также как потом вокруг «Войны», а теперь - «Pussy Riot». Для художника такое разочарование является большой удачей, потому что медийные бури, так же как и совы, не то, чем кажутся. Незавидна судьба любого, кто вышел живым из словесной вакханалии вокруг собственной персоны. Публика привыкает к легенде, связанной с именем, и далее ей требуется постоянная доза скандала, когда она слышит знакомое имя, а скандал не вечен. Поэтому уход в сумрачную зону, где нет шумихи, а ожидающие ее разочарованы, для многих смертелен. Беляеву-Гинтовту он оказался полезен.

Вместо названия, у выставки есть координаты - «55° 45′ 20.83″ N, 37° 37′ 03.48″ E». Это в центре, недалеко от самой галереи, которая расположилась на полдороги от Кремля к Администрации президента, вход в галерею - рядом со входом в ОВД «Китай-город». В такой близости к центрам государственной власти и форпосту силового ведомства кроется еще одна причина для разочарования. Предполагалось, что окружение зарифмуется с новым проектом художника, но этого не случилось. Если бы представленные работы были такими же, как, например, «Братья и сестры » или «Левый марш II », то тогда, конечно, можно было бы протянуть гипотетические нити от галереи к Объединенному народному фронту, а оттуда - к соседним учреждениям. Однако ничего сверхохранительского тут не обнаруживается, как ни ищи.

На выставке можно увидеть и образы идеальной Москвы, сочетающие множество культурных парадигм, показанных через различную архитектуру, и летающие звезды (буквально понятое слово «звездолет»), и стражей ворот с орлиными головами, и крылатых существ, которые, видимо, должны продемонстрировать связь земного порядка с небесным. Но тут нет ни плакатно-агитационных призывов и жестов, ни военной атрибутики, ни людских скоплений «больше трех» - вообще, как заметил один из комментаторов, за редкими исключениями люди в идеальном городе не видны. Беляев-Гинтовт спокойно рассказывает свою история, как умеет и как любит. Почему бы и нет?

Последнее время можно было заметить, как разные общественные силы перебегали друг другу дорогу. С помощью многотысячных митингов и активного наблюдения за выборным процессом оппозиция поставила под сомнение монополию правящей группировки на власть, тогда как пропутинские силы усомнились в монополии оппозиции на кафе в центре города и на интернет. Обе стороны не заметили, как своими действиями, как живительными ударами тока, привели друг друга в сознание, а ведь еще совсем недавно казалось, что и те и другие прибывают в коматозном состоянии. Сфере искусства, с одной стороны, необходимо нечто подобное, но, с другой стороны, еще недавно дискуссии по большей части, только лишь начавшись, сразу же переходили в плоскость политики, тогда как обсуждение визуального языка оставалось за скобками. Но все изменилось.

Судя по последним высказываниям и действиям самых разных художников, пошел процесс радикальной поляризации. Одни говорят: мы больше не хотим заниматься искусством, нам важно чисто социальное действие. Другие, наоборот, заявляют: мы хотим работать с языком искусства, потому что мы художники. Первые наконец уходят от излишней для них связки с производством объектов и ситуаций, а вторые могут отказаться от обязательного сцепления искусства с политическими взглядами. Как показали примеры последних лет, такие соединения работают вкривь и вкось, поскольку нет прямой зависимости между создаваемым искусством и мировоззрением, как бы ее ни хотелось установить. Видимый без особых усилий разрыв между мировоззренческими заявлениями и художественной практикой вызывал лишь ссоры, взаимные обиды и постоянные разборы полетов, - и вся эта свистопляска функционировала на холостом ходу больше десятилетия. Но вот этому приходит конец (правда, возможно, ненадолго).

Беляев-Гинтовт, конечно, сохранил те политические взгляды, которые у него уже были до того, но, судя по нынешней выставке, его произведения перестали быть иллюстрацией к партийным установкам. И это не единичный случай. В свою очередь, те из художников, кто хочет политического действия, перестали предъявлять его в художественном контексте и занялись тем, что больше соответствует их нынешней позиции - агитацией, общественными кампаниями, политической борьбой. Процесс еще только начинается, но уже сейчас видно, что такая поляризация оживляет как активистские практики, которые раньше нацепляли на себя тяжелые вериги галерейно-музейных ограничений, так и искусство, которому постоянно приходилось извиняться за самое себя. Плоды этого временного расхождения континентов непредсказуемы, но нам вряд ли удастся их не заметить.

На следующий день после вернисажа Алексей Беляев-Гинтовт ответил на вопросы Aroundart.

Сергей Гуськов: Что для вас Москва?

Алексей Беляев-Гинтовт: На сегодняшний день Москва для меня это беда. Будучи архитектором по образованию, я стараюсь не приглядываться к окружающему - смотреть в пол или в небо. Таким образом родился проект «Сверхновая Москва», где я представляю идеальную Москву - столицу единой Евразии, великую континентальную столицу.

СГ: В данном проекте есть определенная связь с Москвой, но здесь не только реальные объекты, но и те, которые были возможны, но не были реализованы, и те, которые появились уже в ваших произведениях. Вы создаете таким образом некий воображаемый город.

АБГ: Поясню. В идеале нужно иметь перед глазами генплан. Пересказывать его - дело неблагодарное, но если вкратце. Здесь представлены условно три эпохи: Премодерн - Кремль, сакральный центр, который остается без изменений; эпоха Модерна, где воспроизведены в трехмерности постройки величайших советских архитекторов 1920–50-х годов - условно «большой стиль», или «героический стиль», стиль Сталин; и, наконец, третья по мере удаления от центра эпоха - Постмодерн, ибо независимо от того, признаем мы или нет факт его существования, мы объективно находимся в нем. Итак, три эпохи Премодерн-Модерн-Постмодерн, радиально-кольцевая система, принцип повышения этажности от центра к периферии, осмысленная система инсоляции и аэрации, - вот что я предлагаю зрителю. Но самое главное, я предлагаю утопию. Нынешнее время всеми силами противостоит любому проекту, особенно на наших территориях. Я же призываю к сотворчеству всех носителей проектного сознания.

СГ: В вашем проекте я увидел такую особенность. Вы определили три составляющие идеальной Москвы через эпохи. Вообще можно по-разному назвать разные типы архитектуры, которые связаны с совершенно разными мировоззренческими системами. Но тут важен другой момент. В Евразии, о которой вы говорите, это реализовывалось двумя путями, когда разнообразные постройки и взаимоисключающие верования сосуществовали, уживались в одном месте. Первый - имперская столица. В столице хана Хубилая были храмы всех религий, торговые и дипломатические миссии всех народов. Имперская власть поддерживала равновесие - чтобы эти силы не передрались между собой. Второй - торговые города, которые создавались вокруг большого рынка на пересечении торговых путей. Вокруг базара, без всякой императорской власти, возникало по сути то же самое, что и в императорской столице. Это два подхода, оба из Евразии: один, говоря вашими словами, аполлонический, имперский, второй - основанный на превратностях рынка.

АБГ: Я бы сказал, что в данном случае Аполлон и Дионис приведены к органическому сосуществованию. Во всяком случае, я к тому стремился. В последние годы и Ницше говорил об этом. Конечно, лично мне ближе цветущая имперская сложность и все альтернативы торговому строю, например, военно-аристократическая цивилизация.

СГ: В связи с тем, что вы сказали, и исходя из эстетики выставки, такой вопрос-замечание. Как сейчас воспринимается военно-имперская эстетика? Ведь не через книги о рыцарях, а через масскультовые образы. При слове «империя» люди представляют «Звездные войны», где собственно империя показана очень определенным образом, даже если есть что-то положительное в этом описании, все равно присутствует доля иронии. Как с этим быть? Многие люди, пришедшие на выставку, будут воспринимать ваши видео как ролики из компьютерной игры. Музыка в некотором роде соответствует.

АБГ: Буквально отвечая на ваш вопрос, скажу, что восприятие империи на уровне поп-культуры - это восприятие тех, кто на том же уровне и обитает. Я бы сказал, что империя присутствует в нас генетически в силу особенностей и места развития нашей цивилизации. Она - в образах нашего неба, наших рек и гор. Наши ангелы - имперские ангелы.

СГ: Проблема здесь вот в чем. Поп-культура работает как современный миф. Она разлита в воздухе, и я бы не сказал, что хотя бы кто-нибудь от нее свободен. Вы пытаетесь говорить об империи, об «аполлоническом». Как в существующих условиях это может работать?

АБГ: Я бы сказал, что специфика существующих условий в том, что в них не работает ничего. Повсеместный край. И тем не менее, буду настаивать на утопии!

СГ: Нет ли в этом, если и не проигрышной позиции, то, как минимум, позиции камикадзе, который готов разбиться о врага, понимая, что его удар, не обязательно несущий победу, будет стоить ему жизни?

АБГ: В свое время Юкио Мисима сказал, что культура - это взмах меча чудом уцелевшего камикадзе, выбравшегося на берег.

СГ: С другой стороны, популярные образы позволяют достигать широкого охвата. Не было ли мысли использовать их или, наоборот, строить свои произведения на борьбе с ними? Или это такая образность, которая изначально является скверной, и пользоваться ей нельзя?

АБГ: Популярный переводится с латинского как народный. В этом смысле я внимательно отслеживаю образные ряды народов большой России.

СГ: Речь идет об этнографике?

АБГ: В том числе, и о ней.

СГ: Я понимаю, что явление, называемое масскультом, это оторванная от всего, наднациональная сущность, но все же это реалия наших дней, с которой нужно как-то иметь дело, возможно, на уровне конфронтации.

АБГ: Мы все находимся на руинах отечественной культуры. Чудовищный завал, образовавшийся на месте катастрофы, пока что не осмыслен и, неизвестно, осталось ли время для его осмысления. Не исключено, что скоро произойдет следующий этап схлопывания и что процесс примет лавинообразный характер. Отдельные исследования на этот счет никак не связаны со сколько-нибудь влиятельным инструментарием воздействия на нашу здешнюю культуру. Я никогда не понимал, как ограничить нашу территорию. У нас даже в новостях граница прыгает на несколько тысяч километров туда-обратно: то Казахстан наш, то нет. Как обозначить эту территорию со столицей в Москве, чьи границы уточняются?

СГ: Вообще, мне казалось, что как раз в Евразии с древности границы между государствами были размытыми, а какое-то значение имели столицы и центры провинций. То есть, может быть, важнее не где что-то кончается, а где оно начинается?

АБГ: Сейчас иначе выглядят расстояния. Если прежде была необходимость в их преодолении, и расстояние было расстоянием, то нынешняя аэрократия, эпоха ракетных систем, а также оружие пятого и шестого поколения в корне меняют ситуацию. Это принципиально иное отсутствие границ.

СГ: Кто ваша аудитория?

АБГ: Я обращаюсь ко всем людям доброй воли и совершенно не представляю себе этих людей. Не думаю, что это какая-то одна социальная группа, представители какой-либо одной национальности или сторонники определенной политической партии.

СГ: Полагаю, что на ваши выставки приходят люди, изначально близкие вам по взглядам, многие из которых состоят в одной с вами организации - Международном евразийском движении . И они разделяют все те ценности, которые вы транслируете.

АБГ: Вовсе нет. Вчера на выставке были абсолютно полярные, взаимоисключающие люди. Если бы они знали друг друга, они бы очень удивились, повстречавшись в одном месте. Что общего у столичных коллекционеров, носителей, вероятнее всего, глобалистского сознания, и, скажем, старообрядцев, что спасаются, бегут от этого мира, ненавидят его?

СГ: Если исключить зрителей, которые пришли по профессиональным причинам - коллекционеры, арт-критики и прочие, - то остальные, кто приходят посмотреть искусство, как бы это наивно ни звучало в наших циничных условиях, это те, кто разделяет ваши взгляды. Левые художники столкнулись с тем же…

АБГ: …кстати, многие считают меня левым художником…

СГ: …на их выставки, если опять же исключить профессиональных посетителей вернисажей, приходят те, кто итак уже сочувствует их идеям. В таких случаях говорят: проповедуешь перед теми, кто уже принял веру, но не говоришь с другими. У вас есть определенные политические взгляды. Ваше мировоззрение даже выходит за пределы политики - в, скажем так, религиозную область. Предполагается, что это может как-то пропагандироваться.

АБГ: Поскольку в отличие от концептуалистов я настаиваю на пластических решениях, я как художник веду поиск в области форм. Буквально в области пластической формы. И это, если и не примиряет, то вызывает интерес - опять же, судя по социальным сетям - у абсолютно взаимоисключающих групп.

СГ: На выставке есть серия работ, которые дублируют друг друга, правда, в разных медиумах - видеопроекция и картины. Картины?..

АБГ: …архитектурная подача.

СГ: Отчего так - параллельно статичные и динамичные изображения?

АБГ: Как знать, может, и здесь единомоментно присутствуют Дионис и Аполлон.

СГ: У вас присутствует несколько усложненный Тимур Новиков.

АБГ: Это тханка, преимущественно буддийская форма подачи сакрального материала. Во-первых, это большое евразийское представление. Но, во-вторых, по факту, безусловно, Тимура помним, не забываем, Тимура чтим.

СГ: Вы - стилист Евразийского движения. Учитывая идейную линию движения, это звучит как некий оксюморон.

АБГ: Сознательный оксюморон.

СГ: В чем заключается деятельность стилиста?

АБГ: Она понята широко, а в то же время предельно конкретно. За мной по факту материализация произносимого, и так вышло, что я единственный, кто занят его пластическим воплощением и зрительными образами. Более того, последние двенадцать лет моя деятельность созвучна ежедневному обновлению такого парадоксального явления, как Международное евразийское движение. И дата исполнения определенных произведений имеет большое значение, поскольку это вехи большого евразийского делания.

СГ: А на бытовом уровне - вы оформляете сайты, печатные издания?

АБГ: Само собой, я причастен к созданию наглядной агитации, плакатов, символики, к оформлению съездов, конференций, которые проходят в самых неожиданных местах - от павильона Россия на ВВЦ до замка Бран, замка Дракулы.
Я обратил внимание на тексты Дугина в конце 1980-х, а, когда в 1994 создавалась Национал-большевистская партия, у основания которой стояли Александр Гельевич Дугин, Эдуард Лимонов, Сергей Курехин и Егор Летов, начал участвовать в их деятельности. НБП создавалась как единственная и уникальная в мировой практике партия талантливых людей. Было бы странно обойти вниманием такое явление.

В Московском музее современного искусства открылась выставка Алексея Беляева-Гинтовта. Художник, чье имя ассоциируется с красно-золотой коммунистической символикой, рассказал, как она была придумана, почему Путин – главный русский либерал и почему в этом нет никакой иронии.

Алексей Беляев-Гинтовт

– Выставка называется "X". Здесь показаны ваши работы за последние десять лет. За это время красные звезды на золотом фоне стали очень узнаваемым авторским знаком, китчевым, если позволите.

– Нет, не позволю!

– Хорошо. Тем не менее, расскажите, что послужило отправной точкой для вашей для этих работ?

– Я отчаянно много экспериментировал с художественными техниками и материалами, изучая в МАрхИ академический рисунок во второй половине 80-х, параллельно исследовал основные направлениями русского авангарда, осваивал каждое из них за две-три недели. В результате получалась работы, сделанные согласно интуитивно понятой философской сути данного направления. Теоретичекие обоснования в то время были малодоступны. Так я искал собственный метод художественного сообщения который позволит повествовать всесильно, и то же время избежать повторения существующих эстетических систем. Одержимый новым, добивался технического совершенства и целостности мироописания. Так, в числе прочего, появилась техника ручной печати. Перебрав сотни советских плакатов, – я делал из них трафареты, а потом с их помощью нанося ладонями типографскую краску на любую гладкую поверхность, открывал то, что пряталось за условностью изображения. Некую таинственную структуру, неожиданного и для автора вида. Так я нашел пластический язык, который позволил мне добиться последней степени простоты, чреватой бездонной сложностью. Например, в числе прочих озарений, никогда не видя работ Павла Филонова, мы с группой единомышленников в 1986 году нащупали его аналитический метод, – результатом открытия стали сотни живописных и графических работ полноценного Филоновского вида.

– Однако, что касается вашего нынешнего творчества, то в нем довольно четко прослеживаются милитаристские идеи.

– Я вкладывал в эти работы мобилизующую составляющую. Четвертый год на наших территориях идет война. Так вышло, что я оказался за три дня до начала боевых действий в Донбассе вместе с Александром Бородаем, председателем Совета Министров ДНР. Я присутствовал при объявлении чрезвычайного положения Народным советом республики, застал штурм аэропорта, и разгром, и хаос. Вместе С Андреем Фефеловым, который возглавляет телеканал День, и с писателем Сергеем Шаргуновым мы несколько дней выбирались оттуда по территории неясного статуса. С тех пор я возвращался туда еще шесть раз – то с гуманитарной помощью, то в качестве военного корреспондента. Наши видеоплакаты выложены в сеть, и некоторые из них набрали сотни тысяч просмотров.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– К чему они призывали?

– К победе. Это призыв к духовной мобилизации, к пробуждению в духе. Подавляющее большинство обитателей планеты Земля спит, и наши люди, увы, – не исключение. Это призыв к осознанию себя в настоящем настоящем.

– Тем не менее вы используете для этого язык прошлого, обращаясь к символам советской эпохи – красным звездам и маршам.

– Если пластическое обращение к языку Традиции считывается, то, конечно, да. Я вкладывал его туда.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Вы воспитывались в советской эстетике со знаком плюс. Но сейчас, кажется, ее кроме как через иронию вообще воспринимать нельзя. У вас лично отношение к ней поменялось?

– Я был эстетическим врагом советской власти на ее финальном этапе, а она была по-настоящему невыносима. Бессмысленно тяжкая, тягучая, безвыходная, галлюцинаторная реальность, точнее всего показанная в кинофильме “Груз 200” – это та повседневность, в которой приходилось жить, а значит сопротивляться, работать. В октябре 93-го года, во время штурма Останкино, случилась моя инициация войной, открылось инобытие. Нравственный климат 90-ых годов оказался наилучшим доказательством безразмерности последовавших деградационных процессов. Теперь гигантская сухопутная цивилизация – Советский Союз по мере удаления во времени вдруг предстала передо мной в совершенно ином виде, на передний план вышли тогда утраченные свойства народов – стойкость, готовность к самопожертвованию, парадоксальный коллективизм – память о соборности, особенно восходящий период 20-60-х годов, включая русский авангард – уникальное явление культуры, не имеющее аналогов в мире, откуда я черпаю силы и предельность пластических решений.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Как вам кажется, зрители воспринимают это также непосредственно или через иронию ?

– Даже если бы я очень хотел влиять на зрителя, результат все равно был бы непредсказуем. Но мне привычнее видеть восторженную реакцию. Если соотечественники осознают себя с помощью моих работ, если эти образы резонируют с истиной, то радость узнавания возвращаются ко мне.

– Регулярность и активность, с которой люди выходят на митинги и акции протеста, говорят о том, что люди очень подвержены влиянию лозунгов и довольно агрессивно настроены. Вы не думаете, что ваши работы могут быть восприняты, как призыв к действию?

– Я обращаюсь к парадигме Традиции, которая представляет собой бесконечно отдаленный во времени Золотой век человечества, где иерархии смыслов индоевропейского общества не подвергаются сомнению; философы, воины, и труженики пребывают в мудром социальном космосе, а торговцы не участвуют в нем. Традиционализм сущностно противоположен парадигме современного мира, которая есть – вырождение. Река времени течет вниз. Технический прогресс возможен, но убывает дух. Удивительно, но и в советском периоде тысячелетней истории страны все еще видны следы Традиции, в отличии от Запада, деградирующего гораздо быстрее, чем мы, его наследники. Невероятно, СССР в пору континентального могущества оказался той ледяной глыбой, в которой были заморожены блестки Золотого века. Это то, что вынимаю оттуда и пытаюсь представить пластическими средствами. Получается или нет – судить зрителю.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Вы не боитесь, что это назовут "духовными скрепами"?

– Это публицистика. С этим не ко мне. Но попытка противостоять декадансу запада есть, на мой взгляд, запрос евразийских народных масс, транслируемый национальному лидеру. Он вынужден делать то, что он делает в консервативном аспекте. Полагаю, лидер озвучивает лишь малую часть обращенных к нему интуиций, надеюсь осуществляет больше, чем кажется. Значительная часть общества хотела бы куда более радикальных шагов в этом направлении, вплоть до левой версии Консервативной революции.

– То есть по-вашему смена власти интересна только интеллигенции?

– Крошечной части того, что принято называть интеллигенцией в нашей стране, но, миллионнократно усиленной средствами массовой информации главного геополитического конкурента. Про эту ее безобразную часть Лев Гумилев сказал, точнее не скажешь. Иногда кажется – Владимир Путин, вслед за Александром I, мог бы назвать себя главным русским западником и либералом.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Как раз в одном из каталогов к вашим выставкам говорилось, что в ваших произведениях заложена имперская мифология. То есть это как раз мифология масс?

– Хотелось бы конечно избежать космических масштабов обобщений. Но, убежден - народы Империи живут и дышат ею. У нас никогда никакого ощущения, кроме имперского, не было, за исключением коротких катастрофических периодов начала и конца 20-ого века. А дальше включаются неотменимые закономерности, народная самость. Геополитическая термин – месторазвитие, введенный в научный оборот основателем Евразийского учения Петром Савицким – процесс пространственно-временного взаимодействия между социумом и вмещающим его ландшафтом. На территории бывшей Российской Империи сейчас могло бы проживать и два, и три миллиарда человек, нас удивительно мало, в десятки раз меньше, чем должно было бы быть.

– В той же статье говорилось, что в ваших произведениях есть "притягательное ощущение риска, опасного эстетического и экзистенциального эксперимента"? Вы коммерчески успешный художник, большой художник со своим узнаваемым стилем, и, кажется, никаких провокаций не делаете. Так в чем опасность?

– Речь шла в первую очередь об экзистенциальном риске: свои большие работы я в буквальном смысле делаю отпечатками кожи, вступая в неисследованные отношения с этими образами, оставляя на них отпечатки своих линий жизни. Нет, сознательных провокаций я не готовил никогда,но, понимая, что реакция может быть любой, неугомонный не дремлет враг рода человеческого, – готов ко всему. В нашей стране область "актуального искусства", с которой я по временам вынужден взаимодействовать, является минным полем на котором идет бой за образ будущего.

«Изменилась человечья основа России . Родились мощные люди будущего» . Владимир Маяковский (из статьи 1914 года ). Археофутуризм — ощущение глубины и высоты. Древность ощущается, как сияющее послезавтра, а в мирах грядущего становятся различимы контуры праистории. Как у Велимира Хлебникова, который называл себя "будетлянин" - по аналогии с европейскими футуристами, но при этом использовал старославянские обороты, полагая именно их — языком будущего. Как было у Ивана Ефремова, чьи фантастические века — с вечно-юными космонавтами, физиками и генетиками — наполнены культом язычества, а девушки соревнуются в танце на Празднике Пламенных Чаш. Будущее равно прошлому, а прошлое неотделимо от будущего. Художник Алексей Беляев-Гинтовт — консервативный революционер (или революционный консерватор?). Классицизм и — авангард. Выстраивание утопий, но тут же — обращение к археологическим пластам. Красный цвет — не то сакральный, не то — комиссарский. Или — дизайнерский? В одном из своих интервью Алексей сказал, что «...динамический консерватизм даёт художнику гораздо больше, нежели привычные формы актуального искусства, которые пришли к нам с Запада» . Гинтовта нельзя назвать постмодернистом хотя бы потому, что в его произведениях напрочь отсутствует игра. Его кредо: "новая серьёзность". Отказ от эпатирования. Поиски возвышенного образа. В наше время чересчур много стёба, фарса и перфоманса, чтобы идти в этом сомнительном направлении. «Призыв к серьёзности на территории актуального искусства — предельно благороден» , - утверждает мастер. Русское — всегда серьёзно. Это — массивы, расстояния и вехи. Космос и роман-эпопея. Это — грандиозность. Московский музей современного искусства и галерея «Триумф» представляют выставку Алексея Беляева - Гинтовта " Х" , которая объединит проекты, созданные художником за последние десять лет. Простое и ёмкое название — Х. Икс — неизвестная или переменная величина в математике. Будущее — скрыто. Оно — икс-параметр. Прошлое — мало изучено (мы знаем историю по отрывкам и легендам), а потому и оно — категория-икс. Владимир Маяковский выразил: «— Поэзия — вся ! — езда в незнаемое» . В пространство-икс. Человек выбирает путь и — свою реальность. Картина "Парад Победы — 2937" - сталинская феерия и поступь грозных богов. Здесь — Египет и Спарта выстроены в единую линию духа. Однако же это — 2937 год. Быть может, успеем. П очерк Алексея Гинтовта — легко узнаваем . Поэтому его столь часто (и ловко, то есть — без указания имени!) цитируют на всевозможных сайтах, посвящённых, как евразийству, так и советской эстетике. Эти формы и контуры невозможно перепутать с чем-нибудь иным. Кремлёвские звёзды, летящие над преображённой Москвой. Сновидческие дворцы-юрты. Багряно-алые — совершенно неземные — облака. Покажется, что это и не Земля вовсе, а — Марс. Любимая точка притяжения — туда надо лететь, покорять, ...завоёвывать или отвоёвывать. От наивной богдановской «Красной звезды» и претенциозных "Пылающих бездн" Николая Муханова до "Фаэтов" и "Аэлиты". Задушевное: «Утверждают космонавты и мечтатели , / Что на Марсе будут яблони цвести» . Есть ли жизнь на Марсе? А если нет — отстроим. Красная площадь на красной планете. Воплотим утопические грёзы: в сюжетах Алексея Гинтовта часто является Наркомтяжпром братьев Весниных и Дворец Советов в его утверждённом варианте. (Гинтовт — архитектор по образованию, поэтому его привлекает "бумажная архитектура"). Планета Марс — покровитель кшатриев. Художник изображает кшатрийскую цивилизацию: воинский дух, сплочение, ярость. Но ярость — священная. Вот — витязь, держащий в руках модель земного шара — со звездой в центре. Победивший советский мир. Правда, иной раз кажется, что это не тот СССР, который мы потеряли (или, если быть честными — предали); это — какая-то параллельная система, где не было и не могло быть наших расслабляющих 70-х. Даже Оттепель не проступает. Что-то от замятинского «Мы», только в более человечном и - творческом варианте: «Вам предстоит ещё более славный подвиг : стеклянным , электрическим , огнедышащим Интегралом проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной» . И если «номера» Замятина боялись и ненавидели фантазию, то люди-клинки Алексея Гинтовта — исполнены ею. Художник верен красному цвету - тот гораздо сложнее многих — пусть более «изысканных» оттенков. Семантика — невероятна. Первобытность и авангардизм — соединены в любви к вечно-полыхающему цвету. Гёте рассматривал его, как идеальное соединение полюсов жёлтого (радость) и синего (спокойствие), а потому глаз воспринимает «совершенное удовлетворение». Правильно подобранный красный производит впечатление « ... серьёзности , достоинства или прелести и благоволения» . Это — цвет власти. Но власти — боевитой и уверенной в себе. Кандинский сравнивал красный — со звуком трубы, с призывом. Это — пробуждение. Картины Гинтовта — заря. Солнце, встающее на Востоке. Одна из ведущих тем — евразийство , как противостояние англо-атлантизму. Честь и служение против монетаризма и хитрости. Целый зал посвящён Монголии — здесь и зарисовки национальных платьев, и портреты барона Унгерна, и географические карты. У Виктора Пелевина есть примечательный термин, который знают даже те, кто никогда не читал его книг. «Внутренняя Монголия называется так не потому , что она внутри Монголии . Она внутри того , кто видит пустоту , хотя слово " внутри " здесь совершенно не подходит» . Монголия Гинтовта имеет совершенно пелевинское звучание, разве что она — вовне и наполнена живым светом. Внутренняя Монголия наоборот. В ней — много изумительного: юрты и планетолёты; чистая степь и — голографические глобусы. Новый проект Гинтовта - "Календарь Пресвитера Иоанна". В основу легла распространенная в Западной Европе в XII-XV веках легенда о Пресвитере Иоанне - вымышленном правителе могущественного христианского государства в Центральной Азии. Эту тему поднимал ещё Лев Гумилёв в своих "Поисках вымышленного царства", считая личность Пресвитера — чисто пропагандистской инсинуацией времён Крестовых походов. Тем не менее, упоминание о нём (или подобном правителе) есть у Рабле, Сервантеса, Монтеня и Ариосто, что говорит само за себя: Пресвитер Иоанн, был он иль не был — многовековая мечта европейца-воителя о дивном царстве. Всенепременно — там, на востоке. Гинтовт, как впрочем, и всегда, не относит державу Превитера к Средним векам, но помещает её в заповедный, полуфантастический мир, имеющий отношение к Традиции и — вместе с тем — к прорыву. Довершает монгольскую тему «Статуя несвободы» - ордынский воин...с крыльями, как у римских орлов. Противопоставление знаменитой The Statue of Liberty, возжигающей огонь войны и стравливающей народы. Потому "несвобода" лишена отсылки к рабству или же игу. Она лишь — антитеза американизму. Дань высокой неоклассике — объекты комплекса ВДНХ...под водой. Коринфские завитки, изысканные балюстрады, каменные колосья и рога изобилия — всё оказалось трагически затоплено. Рыбы и морские животные — вот, кому достались красоты большевистского Версаля. Но есть ли тут печаль? Гинтовт категорически отрицает связь с Атлантидой — как уже упоминалось, атлантизм враждебен староевропейской цивилизации. Это — своеобразный Китеж-Град, ушедший под воду, и с тех пор считается: чистый душой сможет найти дорогу к нему или хотя бы увидеть. Выставка — многослойна и многомерна. Не только лишь картины и графика, но и видео-инсталляции. Например, панорама той "марсианской" Москвы — с летающими звёздами и сооружениями, напоминающими не то узорчатые юрты, не то — купола с храма Василия Блаженного. Удивляют и арт-объекты, вроде мотоцикла с оленьими рогами, ритуальными бусами и ориентальным ковриком вместо седла. Управление техникой при помощи потусторонней — шаманской — силы. Тут всё волшебно и — научно, как тот большой, замысловатый ковёр, в котором автор шифрует буддийские мандалы, математический знак бесконечности, рисунок кристаллической решётки, азиатский орнамент и ещё что-то, не поддающееся анализу. Можно ли одним словом охарактеризовать искусство Гинтовта? К счастью, невозможно. Он — весь в будущем и в прошлом. На планетолёте или в Китеж-Граде. В мире Икс. двойной клик - редактировать галерею

Правительство Москвы Департамент культуры города Москвы Московский музей современного искусства При поддержке Triumph Gallery Алексей Беляев-Гинтовт Дата проведения: 8 ноября - 3 декабря, 2017 Адрес: MMOMA, Петровка 25 (3 этаж) КУРАТОР: Надежда Миндлин Московский музей современного искусства и галерея «Триумф» представляют выставку Алексея Беляева-Гинтовта «Х», которая объединит проекты, созданные художником за последние 10 лет. Название выставки как обозначение декады собственного пути - отрезка внутреннего времени - отсылает к автономности художника по отношению к современности - настоящему художник предпочитает будущее, обращенное в прошлое. Внимание к традиции как проявление авангардности восходит к причастности Гинтовта к движению «новой серьезности» и еще раньше - к неоакадемизму Тимура Новикова. Наследуя от Новой Академии эстетику классических форм в сочетании с современным пониманием материала, Гинтовт облекает в нее высказывания на политические темы в ракурсе утопического проектирования, основанного на историческом контексте и литературной традиции. Образность Гинтовта сочетает футуристическое прогнозирование, отсылающее к проектам авангардистов и советской бумажной архитектуре, с пародированием государственной патриотической риторики и научной фантастикой в духе ретрофутуризма. Конструируя взгляд на государство будущего из прошлого, Гинтовт вскрывает настроения современности, о чем свидетельствует непрекращающаяся полемика вокруг политического уклона работ художника и его неоевразийских взглядов. Помимо известных работ Гинтовта: «Русский лес» (2006), «Родина-дочь» (2007), «Парад Победы 2937» (2010), «55° 45’ 20.83’’ N, 37° 37’ 03.48’’ E» (2012), - выставка в ММОМА покажет ранее не выставлявшийся проект «Глубина» (2011) и массив концептуальной графики и предметов для нового масштабного видео «Календарь Пресвитера Иоанна», над которым автор работает с 2015 года по настоящее время. В основу фильма легла распространенная в Западной Европе в XII-XV веках легенда о Пресвитере Иоанне - вымышленном правителе могущественного христианского государства в Центральной Азии. Свойственные Гинтовту выбор и применение материала в образных целях обуславливают многообразие представленных на выставке техник - традиционные для художника холсты с ручной печатью на сусальном золоте дополнят видеоинсталляции, лаковые панели, тханки и скульптуры. О художнике: Алексей Беляев-Гинтовт родился в Москве в 1965 году. В 1985-88 гг. учился в МАрхИ. Живет и работает в Москве. Избранные персональные выставки: «55°45’20.83’’ N, 37°37’03.48’’ E» (галерея «Триумф», 2012), «Родина-дочь» (галерея «Триумф», 2008; Salle d`expositions a`la Chapelle saint-Louis, 2002). В 2008 году за работы «Родина-Дочь» и «Братья и сестры» Беляев-Гинтовт получит премию Кандинского, главную российскую премию в области актуального искусства. Работы хранятся в коллекциях Государственной Третьяковской галереи, Московского дома фотографии, Государственного Русского Музея, Академии изящных искусств Т. Новикова (Санкт-Петербург), Нового музея (Санкт-Петербург), Государственной Картинной Галереи (Нижний Тагил), Фонда культуры «Екатерина» (Москва), Московского музея современного искусства, ГЦСИ (Москва), фонда современного искусства им. С. Курехина, а также коллекциях Р.А. Кадырова (Грозный), Феликса Комарова.