История болезни Николая Островского

В незабвенные времена «Рязанского медицинского вестника», десять лет назад, я уже писал об этом, но бредовые публикации и интервью «ведущих специалистов» о наличии у Н.А.Островского «рассеянного склероза» заставили меня вернуться к этой печальной истории.

…Итак, Николаю Островскому шестнадцать лет, и в составе Первой конной армии он участвует в боях за Львов. 19 августа 1920 года молодой боец получает ранение шрапнелью в голову и живот. «Перед глазами…вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову. Страшно, непонятно закружилась земля, перекидываясь на бок… И сразу наступила ночь» ,- напишет он позднее. Ранение в голову, над правой надбровной дугой, не было проникающим в полость черепа, но сопровождалось тяжелой контузией мозга. Три дня спустя Островский поступил в хирургическое отделение госпиталя Юго-Западного фронта, где находился в течение двух месяцев в тяжелом состоянии. Последствием контузии было снижение зрения в правом глазу до 0,4 D. В октябре 1920 года Островского демобилизуют из армии по состоянию здоровья. В это же время у него появился первый признак начинавшейся трагедии - боль в правом коленном суставе. Через некоторое время заболел и левый…Посмотрите на фотографию - правая нога неестественно выпрямлена, Островский щадит ее…

Полтора года держались эти боли (при крайне беспомощном лечении), затем исчезли - записано в истории болезни Н.Островского, заведенной в клинике факультетской терапии I-го МГУ. «В 1922 году работал в холодном помещении, спал на холодном полу. Однажды утром не смог подняться из-за резких болей в коленных суставах. Тогда же появилась небольшая припухлость (коленных суставов - Н.Л.). Вскоре заболел сыпным тифом, затем возвратным (7 приступов) и брюшным. В постели провел 11 месяцев. Вслед за тифами появилась боль в коленных суставах и небольшая припухлость. Постепенно припухлость увеличилась..». Ординатор клиники записал анамнез не совсем верно - ухудшение началось в 1921 году, во время работы Островского на строительстве узкоколейной железной дороги до ст. Боярка: постоянное воздействие влажного холода и сон на цементном полу барака с выбитыми стеклами сделали свое дело. А обострение в марте 1922 года было уже вторым и возникло после того как во время разлива Днепра Островский работал по колено в ледяной воде, спасая дрова…Двухнедельное лечение в железнодорожной больнице Киева было совершенно неэффективным (да и каким оно могло быть?). Он едет домой, в Шепетовку и лечится там растираниями и припарками. Боль и отек коленных суставов упорно держатся и уже во второй половине 1922 года врачебная комиссия признала восемнадцатилетнего Николая Островского инвалидом второй группы, а в августе его направили на санаторное лечение в Бердянск. Полтора месяца он лечится там и наступает кратковременная ремиссия. Он возвращается в строй и становится секретарем районного комитета РКСМ (У) Берездовского уезда, а 27 октября 1923 года принимается кандидатом в члены РКП (б). В марте следующего года у него происходит обострение «хронической водянки коленных суставов», как именуют эту болезнь тамошние эскулапы и комсомольский секретарь может ходить только с палочкой. В мае 1924 года его переводят секретарем Изяславского райкома РКСМ (У), а в августе едет на консультацию в Житомир (ближе компетентных врачей не было). К боли и отечности добавляется и тугоподвижность суставов, сначала только утренняя. После долгих ходатайств (дело дошло до ЦК партии Украины!) Наркомздрав УССР направляет его в клинику Харьковского научно-исследовательского медико-механического института. Напомню, что Харьков тогда был столицей Украины. Вот тут-то и началась история, из которой выкарабкаться живым Островскому было не суждено. В направлении отдела «Рабочей медицины» Наркомздрава УССР говорилось, что Островский: «представляет чрезвычайный интерес…с точки зрения патологии болезни, а также и лечения этого заболевания…» Знал бы написавший это клерк, как он попал в точку! К моменту поступления в клинику (сентябрь 1924 года) Островский передвигается с трудом, но без костылей. При поступлении непонятного больного осматривает директор основанного в 1907 году института, профессор-ортопед Карл Федорович Вегнер (1864-1940). Это был крупный ортопед-травматолог, пионер функционального лечения переломов в России. После окончания в 1893 г. Юрьевского университета поступил ординатором в Юзовскую заводскую больницу. В 1896 г. стал старшим врачом на Петровском заводе, в больнице, построенной по его проекту. В 1905— 1906 гг. работал в Германии в клинике у Барденгейера и в Медико - механическом институте Тима. В 1907 г. стал во главе учрежденного по его плану и проекту Медико-механического института в Харькове. С 1912 года состоял в числе членов постоянного президиума Международного конгресса по борьбе с несчастными случаями. С 1920 года в течение трех семестров заведывал в Харькове кафедрой оперативной хирургии с топографической анатомией", в 1921 г. избран профессором по первой кафедре ортопедической хирургии на Украине. В 1926 г. перешел в ортопедическое отделение Государственного института физиатрии и ортопедии в Москве. К.Ф.Вегнер был автором свыше 30 научных работ, из которых наиболее крупные: «Переломы и их лечение», М.—Л., 1926; «Принципы функционального лечения при повреждениях и заболеваниях конечностей», «Русский Врач», 1916, № 16; и т.д. Лечащим врачом Островского был Василий Дмитриевич Чаклин (1892-1975) , будущий профессор, академик, директор института и лауреат, главный специалист СССР по сколиозу, а тогда двадцатишестилетний начинающий ортопед. Осматривают его будущий профессор, академик, директор Харьковского института, известный советский ортопед Николай Петрович Новаченко (1898-1966), а тогда скромный ординатор института, и заведующая отделением Фаина Евсеевна Эльяшберг, в будущем - очень известный специалист.

«В харьковской клинике Островского вернули к жизни»,- патетически восклицает профессор Д.Еременко и дальше продолжает, мягко говоря, сообщать неправду: о поврежденном в Киеве позвоночнике Островского, о том, что при поступлении в Харьковский институт Островский уже начал слепнуть и т.д. Нет, все эти талантливые люди ОБЛАЖАЛИСЬ: восемь раз они пунктируют суставы Островского и ничего не понимают, кроме преобладания лейкоцитов ничего не обнаруживают. В направлении из Житомира говорится: «Хронический выпот в обоих коленных суставах.Туберкулез?» Харьковские врачи идут по этому пути и совершают роковую ошибку: они накладывают гипсовые лонгеты, сменяемые каждые две недели, на коленные суставы больного комсомольца… «Вошел туда на своих ногах, а ушел - на костылях» ,- напишет Островский позднее. Пока К.Ф.Вегнер был в командировке в Германии врачи поговаривали о возможной резекции коленных суставов, что приводило Островского в ужас..После возвращения директора вопрос об этом отпал, но мученика подвергают новой экзекуции- не отказавшись от мысли о туберкулезе, врачи начинают лечить Островского по методу Р.Р.Вредена: вводят в суставы 10% раствор иодоформа в миндальном масле. Инъекции сопровождаются жестокой болью и лихорадкой, экссудат накапливается в них еще быстрее. Непонятного больного много раз осматривает вновь назначенный, вместо уехавшего в Москву К.Ф. Вегнера, директор института - Михаил Иванович Ситенко (1885-1940), крупный специалист, академик Украинской АН, компетентный специалист и привлекательная личность. Но и для него диагноз оставался совершенно темен. Мучительные и абсолютно бесполезные процедуры продолжаются до апреля 1925 года, когда курортно-отборочная комиссия Наркомздрава УССР направила Н.Островского на лечение в Евпаторию, в санаторий «Коммунар». Там его осматривают местные светила, профессора С.Л.Трегубов (1872-1944) , автор учебника «Основы ортопедии» и первым предложивший в 1908 году внутрисуставное введение кислорода, и А.К.Шенк (1873-1943), заслуженный деятель науки РСФСР, бывший в течение 15 лет (1923—1937) научным руководителем курорта Евпатория и создавший в санатории имени Н. А. Семашко первый в городе научно-методический центр. Под руководством ученого выходил сборник «Acta Eupatorica», где обобщались результаты лечения костно-суставного туберкулеза. Но беда в том, что они были специалистами по костно-суставному туберкулезу и лечили, в основном, детей. Диагноз Островского и им был неясен. Два месяца его лечат грязевыми аппликациями и ваннами. Оно возвращается в Харьков, а потом, вместе с М.И.Ситенко, едет в Славянск, где ему снова назначают грязевые процедуры, которые он переносит очень тяжело. Наш незатейливый сервис ударил его в прямом смысле - санитары уронили его с носилок и Островский вывихнул плечевой сустав. Из Славянска уже на костылях он вернулся в Харьков, где 15 октября 1925 года под хлороформным наркозом ему произвели синовиэктомию правого коленного сустава. Гипс, ЛФК, вибрационный массаж, в/м введение стерильного молока. С апреля 1926 года - солярий. Через месяц-полтора после операции у Островского появились боли в голеностопных суставах и в грудном отделе позвоночника, тугоподвижность в правом плечевом суставе, потом заболел оперированный коленный сустав, упал аппетит, появилась бессонница. Николай стал редко подниматься с постели. «Живу - с кровати не схожу», - с горечью пишет он. В декабре 1925 года ему назначают пенсию по инвалидности (32 рубля 50 копеек). Можно было прожить на них? Есенину и 2500 рублей в месяц было мало.
В мае 1926 года он снова едет в Евпаторию, в санаторий «Майнаки», но на процедуры его уже возят в кресле-каталке. 20 августа 1926 года Островский едет в Москву, где врачи голову над диагнозом не ломали и посоветовали ему…жить на юге! С диагнозом «туберкулезный спондилит» и рекомендацией носить корсет, он едет в гнилую новороссийскую зиму (хорош юг!) Боль появилась уже в тазобедренных суставах и в пояснице. А зимой 1927 года Островский уже не может причесаться сам… Десятки консультаций и вариантов лечения и все без толку. Весной 1927 года семья Островских повезла его на «дикий» курорт «Горячий ключ» в Краснодарском крае. Шесть часов по ужасным дорогам - девять раз он теряет сознание от боли. «Не могу описать тебе всего кошмара, связанного с поездкой на курорт», - пишет Островский жене. Три месяца водолечения (Островского опускают в источник на простынях), оперированное колено не сгибается. В остальных суставах движения возможны с жестокой болью. «Серные ванны жесточайшим образом обманули наши ожидания» ,- пишет жена Островского. В конце 1927 года болезнь делает Островскому еще один «подарок» - появилась боль в правом, поврежденном в 1920 году глазу. Боль, светобоязнь, слезотечение продолжались больше двух месяцев. Ходить он уже не может, даже на костылях. В июне 1928 года Островского везут в санаторий №5 в Старой Мацесте, где понемногу он стал двигаться, боль и отечность суставов уменьшились. Но появилась резкая боль в глазах по ночам, светобоязнь. Островскому назначили капли и синие очки. После трехмесячного страдания зрение в правом глазу упало до 0,05 D, правым глазом он различал только свет…Читать он мог только с помощью лупы. 19 ноября 1928 года он пишет: «С глазами происходит спайка зрачка и заволакивние пленкой. Операция имеет быть следующая: прорежется в роговой оболочке отверстие - это и будет дополнительный зрачок». В это время он живет уже в сочинском полуподвале, но состояние его не улучшается: беспокоит адская боль в правой половине головы, в области шрама от ранения. В ноябре 1928 года правый глаз ослеп совершенно. Окном в мир для него становится уже появившееся в отсталой стране радио.. Е.Ярославский, главный советский безбожник на просьбу о помощи Островскому хладнокровно отвечает: «…партия не в силах всех искалеченных товарищей лечить». Любопытно, что более ценный для партии Л. Карахан лечит в это время свой геморрой в Германии (в 1937 году его «вылечили» пулей в затылок…) Двадцать девятый год, год «великого перелома» был для Островского особенно «урожайным» на болезни. Сочинские врачи находят у него то митральный порок, то катар верхушек легких, то гастрит, никак не связывая это в одно целое. Они не скрывают от больного, что он кажется им безнадежным…После осмотра бывшим главным врачом санатория №5 в Старой Мацесте, Флоринским, Николай Островский снова попадает в знакомую здравницу… Это была последняя его поездка, когда он смог что-либо видеть…В июле это же года он мог различать только силуэты. «Глаза его открыты, но воспалены», - пишет современник. Примечательно, что врачи в это время говорят о каком-то «токсическом полиартрите, влияющем на глаза». Хлопоты знакомых помогли - Островского везут в Москву, где 6 октября 1929 года его осматривает заведующий кафедрой глазных болезней II МГУ, консультант Лечсанупра Кремля, лечащий врач Ленина, основатель Института им. Гельмгольца и кафедры глазных болезней ЦИУ, заслуженный деятель науки и академик в будущем, профессор Михаил Иосифович Авербах (1872-1944). Авторитетный офтальмолог, специалист с тридцатилетним стажем, Авербах поставил Н.Островскому диагноз пластического иридоциклита в активной фазе. «Операцию делать нельзя, идет активное воспаление, но мы восстановим Вам зрение, правый глаз будет видеть хуже, а левый настолько, что можно будет читать и писать» ,- сказал он Островскому. Можно подумать, как воспрял Островский духом! Но профессор погорячился. Назначив больному капли атропина с кокаином, М.И. Авербах помог Островскому попасть в клинику факультетской терапии I МГУ на Большой Пироговской, которой руководил видный советский терапевт, профессор Максим Петрович Кончаловский (1875-1942). В то время он был Председателем Ревматологического комитета СССР и считался самым большим авторитетом в ревматологии. Кончаловский пришел к выводу, что Н.А.Островский страдает «хроническим ревматическим полиартритом и спондилоартритом». Лечили больного аспирином с бромом, пирамидоном, фенацетином, согревающими компрессами. В «клинике» Островский простудился, заболел гриппом, осложнившимся двухсторонним плевритом. Его пытались перевести в Кремлевскую больницу, где «врачи знают все новейшие методы лечения» , но он был слишком мелкой сошкой, по советским меркам, и не имел права лечиться там. Кончаловский предложил истерзанному Островскому сделать «операцию Оппеля»…

Известный профессор Военно-медицинской Академии, музыкант и большой оригинал, Владимир Андреевич Оппель (1872-1932) предложил метод лечения анкилозирующего спондилоартрита. В лаборатории при его кафедре доктор В.А. Белгородский обнаружил, что в крови больных при болезни Пьера Мари-Штрюмпеля-Бехтерева повышен уровень кальция. Увлекающийся Оппель решил, что односторонняя паратиреоидэктомия нормализует уровень кальция у этих больных и улучшит их состояние. Известно, что в 1925 году венский профессор F.Mandl произвел подобную операцию при болезни Реклингаузена с хорошим эффектом. 26 мая 1926 года Оппель выполняет в своей клинике первую подобную операцию. Любопытно, что никакими сведениями о нормальной и патологической физиологии Оппель не располагал, но был верен принципу: «Научная мысль не может работать без фантазии»! Поскольку хирурги вместо паращитовидной железы нередко удаляли фрагменты жира, Оппель предложил производить внекапсульное удаление щитовидной железы вместе с клетчаткой. При этом гарантированно удалялись обе паращитовидные железы соответствующей стороны. Примечательно, что перед операцией кальций крови у Островского был в пределах 10 мг%, а электровозбудимость - 5 мА, т.е в пределах нормы! Но 22 марта 1930 года Николай Нилович Бурденко (1876-1946), заведующий кафедрой факультетской хирургии I МГУ,под местной анестезией производит в течение двух часов операцию Николаю Островскому. Он перенес операцию очень тяжело, да к тому же тампон в ране забыли…Ни объективного, ни субъективного улучшения операция не дала, кальций крови даже увеличился до 15 мг%. Островский назвал шесть месяцев, проведенные в клинике «кошмарными»…Вот один эпизод - Островского несут в ванну и сердобольная старушка (откуда они у нас все время берутся?) ласково говорит ему: «И чего тебе, бедняге, тут делать? Умирал бы себе дома». И это - «лучшая клиника страны»! 12 апреля 1930 года его выписывают, и он поселяется в Москве по очень символичному адресу: Мертвый переулок,12…

Началась писательская деятельность Островского и скоро на него обращает внимание И.В.Сталин. Работа над романом была в прямом смысле мучительной: он писал вслепую, по транспаранту, но главное - болезнь не отпускала его: дважды он перенес плеврит и крупозную пневмонию, от которой едва не погиб, бронхопневмонию (с 22 февраля по 10 апреля 1931 года), у него появилось кровохарканье… Но внимание Сталина заставило всех засуетится: на лето писателя возят в Сочи, он получает квартиру в Москве и т.д. Но легче ему не становится: уже к 1929 году обозначился анкилоз позвоночника, потом появилась боль и тугоподвижность в височно-нижнечелюстных суставах. Спина «как доска», в положении экстензии, грубая деформация и анкилоз корневых и периферических суставов, фиброз верхушек легких, митральная недостаточность, полная слепота…Была и механическая желтуха и почечная колика. В декабре 1935 года при возвращении в Москву, у него впервые возникла почечная колика, многократно повторявшаяся потом. Это обозначило терминальную фазу болезни. В апреле 1936 года у него усилилась боль в правом, давно не видящем глазу. После осмотра М.И.Авербах стал настойчиво предлагать энуклеацию глаза…В мае 1936 года он в последний раз едет в Сочи, а по возвращении почечные колики следовали одна за другой…Морфий, кислород, сода, сердечные средства - у писателя развилась почечная недостаточность. В 19.50 22 декабря 1936 года мученический путь Николая Островского завершился…

Посмертный эпикриз.

Не боясь ошибиться, предположу, что Н.А.Островский страдал ризомелической формой анкилозирующего спондилоартрита, описанной Пьером Мари (1853-1940), который писал: «…позвоночник выглядит прямым, как палка, отмечается анкилоз плечевых и тазобедренных, т.н. корневых, суставов». «Rhiso» - «корень», отсюда и название болезни. Болезнь Островского имела существенные отличия - началась с коленных суставов, причем их поражение протекало по типу хронического гидроартроза, как говорили тогда (с выпотом слабовопалительного характера). Потом он сменился капсулосиновиальной оссификацией. Немудрено, что харьковские врачи, никогда подобного не видевшие, терялись в догадках. Тогда считали, да и оно так и есть, что всякий острый инфекционный процесс, где бы он ни протекал, может отразиться на суставах, а Островский перенес три тифа и дизентерию! Вторая, вытекающая из первой, ошибка врачей - лечение. В.А.Оппель писал, что с ортопедического лечения ни в коем случае нельзя начинать у таких больных. «Из рук ортопеда такой больной выходит совершенно анкилозированным» ,- писал он. Так оно и вышло: гипсовые повязки, лежачее положение, бессмысленная операция, снова гипс, пытка йодоформом - все было некстати. Спустя десять лет Островский превратился, говоря словами В.А.Оппеля, в « такого застывшего человека, у которого застыли крупные суставы, такого больного вы можете держать на ладони, если вы выдержите его тяжесть, он будет лежать у вас на ладони, весь застывший, как изваяние… конечности будут находится в разных положениях, в зависимости от того, в каком положении они были залиты лавой болезни…» . Симптоматичным было и поражение органа зрения у Островского в виде рецидивирующего иридоциклита, поразивший сначала слабое место - правый глаз, а затем и левый, и неоднократно обострявшегося. Поздние боли в глазах были вызваны вторичной глаукомой. Поражение сердца, верхушечный фиброз легких, почечнокаменная болезнь, а у таких больных развивается и амилоидоз с исходом в почечную недостаточность, частые пневмонии при сниженном объеме экскурсий грудной клетки вполне укладываются в клинику страдания. Кстати говоря, именно почечной недостаточностью можно объяснить загадочную для врачей анемию (Hb - 30 ед. Сали), развившуюся у Островского в 1935 году.

Можно считать большевистской пропагандой биографию Островского, но сейчас, при наличии иммунодепрессантов, кортикостероидов и НПВС как поведет себя подобный больной: запьет, повесится, уйдет в монастырь, будет всем плакаться? Островский не сделал ничего из этого, он страдальчески, но мужественно жил, тем более в нашей, вечно юной, но прекрасной стране, которая никогда не была раем для людей с физическими дефектами. Это уже само по себе заслуживает величайшего уважения.

Ну и где здесь «рассеянный склероз»?

Н.Ларинский, 2001-2011 гг.

Теперь все интересные заметки о ревматологии в историческом аспекте будут в рубрике «Исторические заметки».

А сегодня речь пойдет о Николае Алексеевиче Островском — советском писателе и классике социалистического реализма. Ему принадлежат известные строки: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее «.

Существует устойчивый миф о том, что Николай Островский страдал рассеянным склерозом. Между тем, если проанализировать его историю болезни, становится ясно, что заболевание, с которым он мужественно боролся все последние годы жизни, с рассеянным склерозом ничего общего не имеет, кроме молодого возраста дебюта и неуклонно нарастающей инвалидизации. Такая путаница с диагнозом, как в прочем и с другими биографическими данными писателями связана с тем, что многие документы были утеряны случайно или сознательно. В то непростое время о человеке судили часто, исходя из его происхождения. Поэтому, например, вступая в комсомол или партию, многие желавшие быть принятыми, не упоминали о реальном прошлом своих родителей. Вот и у Николая Алексеевича Островского осталось несколько автобиографий, отличающихся друг от друга.

Николай Алексеевич Островский родился 29 (16) сентября 1904 года в селе Вилия, Волынской губернии, на западной границе Российской империи. Николай был младшим ребенком в семье, кроме него было две сестры Надежда и Екатерина, а также брат Дмитрий. В детстве Николай Островский гордился своими дедом и отцом, потомственными военными. Отрочество и юность Н. Островского пришлись на годы крупных мировых потрясений, свидетелем и участником которых он стал: Первая мировая война, Октябрьская революция, Гражданская война. 20 июля 1919 года Островский вступил в комсомол, а 9 августа ушел на фронт добровольцем. Уже в октябре 1920 года Островского демобилизовали из армии по состоянию здоровья. В это же время у него появился первый признак начинавшейся болезни – боль в правом коленном суставе. Через некоторое время заболел и левый… «Полтора года держались эти боли, затем исчезли » – записано в истории болезни Н. Островского, заведенной в клинике факультетской терапии I-го МГУ.

Осенью 1921 года Николай Островский приехал в Киев, где поступил в Киевский электромеханический техникум. Днем он учился, а вечерами работал. То были страшные послевоенные годы, когда в стране царила разруха во всех сферах жизни. Холод и голод стали главными испытаниями для всей страны. Вот как этот период отражен в истории болезни Островского: «В 1922 году работал в холодном помещении, спал на холодном полу. Однажды утром не смог подняться из-за резких болей в коленных суставах. Тогда же появилась небольшая припухлость . Вскоре заболел сыпным тифом, затем возвратным (7 приступов) и брюшным. В постели провел 11 месяцев. Вслед за тифами появилась боль в коленных суставах и небольшая припухлость. Постепенно припухлость увеличилась». Ординатор клиники перепутал даты — ухудшение началось в 1921 году, в то время учащихся техникума посылали на заготовку дров и строительство железнодорожной ветки до ст. Боярка, которая должна была обеспечить замерзающий Киев дровами. Зимой жили в холодном, неотапливаемом помещении: постоянное воздействие влажного холода и сон на цементном полу барака с выбитыми стеклами сделали свое дело. В тот раз с болезнью удалось справиться, и Николай возобновил учебу и работу в Киеве. Но на втором курсе техникума в марте 1922 года возникло второе обострение после того, как во время разлива Днепра Островский работал по колено в ледяной воде, спасая дрова. Двухнедельное лечение в железнодорожной больнице Киева было совершенно неэффективным, и он поехал домой, в Шепетовку, и лечился там растираниями и припарками.

С этого момента больницы, клиники, санатории и другие медицинские учреждения стали занимать большую часть времени в его жизни. Боль и отек коленных суставов упорно сохранялись, и уже во второй половине 1922 года врачебная комиссия признала восемнадцатилетнего Николая Островского инвалидом второй группы, а в августе его направили на санаторное лечение в Бердянск. Полтора месяца он лечился там, пока не наступила кратковременная ремиссия. Он снова вернулся в строй и стал секретарем районного комитета РКСМ Берездовского уезда, а 27 октября 1923 года его приняли кандидатом в члены РКП (б). Однако в марте следующего года у него произошло новое обострение «хронической водянки коленных суставов», как следует из медицинских документов. Несмотря на то, что Н. Островский уже с трудом ходил с палочкой (одна нога у него не сгибалась), он принялся за работу. В 1923 году приехал к сестре Екатерине, в Берездов — город на Волыни, а уже через год стал секретарем комсомольской организации Изяславского района. Главное, на что он направил свои силы — это создание комсомольских ячеек в самых отсталых приграничных селах, деревнях, где до этого не было ни одного комсомольца.

Тем временем здоровье его резко ухудшилось и работу пришлось прервать. Николая Островского направили в Харьков, тогда столицу Украины, в Медико-механический институт. В институте с некоторыми перерывами он провёл около двух лет, но улучшения не наступило. «Проклятый институ т, — напишет он через некоторое время — …так он мне опостылел. Угробил я два года своей жизни ни за грош «.

В августе 1924 года он поехал на консультацию в Житомир. К боли и отечности тем временем прибавилась тугоподвижность суставов, сначала только утренняя. После долгих ходатайств (дело дошло до ЦК партии Украины) Наркомздрав УССР направил его в клинику Харьковского научно-исследовательского медико-механического института. В направлении Наркомздрава было указано, что Островский: «представляет чрезвычайный интерес…с точки зрения патологии болезни, а также и лечения этого заболевания…». К моменту поступления в клинику (сентябрь 1924 года) Островский передвигался с трудом, но еще без костылей. При поступлении непонятного больного осмотрел директор основанного в 1907 году института, профессор-ортопед Карл Федорович Вегнер (1864-1940). Лечащим врачом Островского был назначен Василий Дмитриевич Чаклин (1892-1975), будущий профессор, академик, директор института и лауреат, главный специалист СССР по сколиозу, а тогда начинающий ортопед. Осмотрели его также будущий профессор, академик, директор Харьковского института, известный советский ортопед Николай Петрович Новаченко (1898-1966), а тогда скромный ординатор института, и заведующая отделением Фаина Евсеевна Эльяшберг, в будущем – очень известный специалист.

«В харьковской клинике Островского вернули к жизни», — свидетельствует профессор Д. Еременко и дальше продолжает, мягко говоря, сообщать неправду: о поврежденном в Киеве позвоночнике Островского, о том, что при поступлении в Харьковский институт Островский уже начал слепнуть и т.д. На деле все происходило несколько иначе: восемь раз эти известные специалисты пунктировали суставы Островского и кроме лейкоцитоза ничего не обнаруживали. В направлении из Житомира был указан предварительный диагноз: «Хронический выпот в обоих коленных суставах. Туберкулез ?», и харьковские врачи провели диагностический поиск по этому пути, совершив роковую ошибку: они накладывали гипсовые лонгеты, сменяемые каждые две недели, на коленные суставы больного.

«Вошел туда на своих ногах, а ушел – на костылях» , — напишет Островский позднее. Пока К. Ф.Вегнер был в командировке в Германии, врачи поговаривали о возможной резекции коленных суставов, что приводило Островского в ужас. После возвращения директора вопрос об этом отпал, но мученика подвергли новой экзекуции — не отказавшись от мысли о туберкулезе, врачи начали лечить Островского по методу Р. Р. Вредена: вводили в суставы 10% раствор иодоформа в миндальном масле. Инъекции сопровождались жестокой болью и лихорадкой, экссудат накапливался в суставах еще быстрее. Неясного больного много раз осматривал вновь назначенный, вместо уехавшего в Москву К.Ф. Вегнера, директор института — Михаил Иванович Ситенко (1885-1940), крупный специалист, академик Украинской АН, но и он не внес никакой ясности в диагноз.

Мучительные и абсолютно бесполезные процедуры продолжались до апреля 1925 года, после чего курортно-отборочная комиссия Наркомздрава УССР направила Островского на лечение в Евпаторию, в санаторий «Коммунар». Там его осматривали местные светила: профессора С. Л. Трегубов (1872-1944) и А. К. Шенк (1873-1943). Но беда в том, что эти врачи были специалистами по костно-суставному туберкулезу и лечили, в основном, детей. Диагноз Островского и им был неясен. Два месяца его лечили грязевыми аппликациями и ваннами, после чего он вернулся в Харьков, а потом поехал в Славянск, где ему снова назначали грязевые процедуры, которые он переносил очень тяжело. В добавок ко всем его страданиям, санитары уронили его с носилок, и Островский вывихнул плечевой сустав. Из Славянска уже на костылях он вернулся в Харьков, где 15 октября 1925 года под хлороформным наркозом ему произвели синовиэктомию правого коленного сустава. Потом был гипс, ЛФК, вибрационный массаж, внутримышечное введение стерильного молока, а с апреля 1926 года — солярий. Через месяц-полтора после операции у Островского появились боли в голеностопных суставах и в грудном отделе позвоночника, тугоподвижность в правом плечевом суставе, потом заболел оперированный коленный сустав, пропал аппетит, появилась бессонница. Николай стал редко подниматься с постели. «Живу — с кровати не схожу», — с горечью пишет он.

В мае 1926 года Островский снова поехал в Евпаторию, в санаторий «Майнаки», но на процедуры его возили уже в кресле-каталке.

20 августа 1926 года Островский съездил на консультацию в Москву, где врачи голову над диагнозом не ломали и посоветовали ему … жить на юге! С диагнозом «туберкулезный спондилит» и рекомендацией носить корсет, он приехал в Новороссийск, к дальним родственникам, где познакомился со своей будущей женой — Раисой Порфирьевной. В Новороссийске он прожил два года (1926-1928), но передвигался теперь только на костылях. Боль появилась уже в тазобедренных суставах и в пояснице. А зимой 1927 года Островский уже не смог самостоятельно причесаться… Очередные консультации врачей и новые варианты лечения вновь не принесли успеха.

Весной 1927 года семья Островских повезла его на «дикий» курорт «Горячий ключ» в Краснодарском крае. Во время шестичасовой езды по ужасным дорогам Островский девять раз терял сознание от боли. «Не могу описать тебе всего кошмара, связанного с поездкой на курорт», — писал он жене. Несмотря на три месяца непрерывного водолечения (Островского опускали в источник на простынях), оперированное колено по-прежнему не сгибалось, и в остальных суставах движения совершались с жестокой болью. «Серные ванны жесточайшим образом обманули наши ожидания» , — писала жена Островского.

Несмотря на лечение в санаториях и проживание на юге, здоровье Островского только ухудшалось, ходить ему становилось всё труднее. Постепенное «окостенение» суставов привело к первой трагедии — в 1927 году у Николая Островского отказали ноги, он уже не мог ходить, кроме этого болезнь сопровождали постоянные, изматывающие боли. Теперь всё время он проводил в постели, за чтением. Пока он ещё мог сидеть и видеть. Книги ему теперь приносили домой библиотекари. В те годы в быт начинало входить радио. Н. Островский приобрел радиоприемник, и, несмотря на его бесконечные поломки, он был счастлив: ведь это связывало его с миром.

В конце 1927 года Островский поступил в Коммунистический университет имени Я.М. Свердлова, и этой новостью радостно делится с друзьями: «Учусь заочно, лёжа «.

Казалось бы, довольно несчастья на одного человека. Но в конце 1927 года болезнь преподнесла Островскому еще один «сюрприз» — появилась боль в правом глазу. Боль, светобоязнь, слезотечение продолжались больше двух месяцев. «Получаю удар за ударом «, — пишет он друзьям. Едва примирившись с одним, как другой удар, «немилосерднее первого», обрушивается на него. Врачи запретили ему читать, чтобы не переутомлять глаза. Это ещё больше усугубило трагедию. Поначалу удалось остановить воспаление глаз, но, как потом оказалось, только на время. Ходить он тоже уже не мог, даже на костылях.

В июне 1928 года Островского повезли в санаторий №5 в Старой Мацесте, где понемногу он стал двигаться, боль и отечность суставов уменьшились, но вновь появилась резкая боль в глазах по ночам и светобоязнь. Островскому назначили капли и синие очки. После трехмесячного страдания зрение в левом глазу упало до 0,05 D, правым глазом он различал только свет. Читать он мог только с помощью лупы. 19 ноября 1928 года он написал: «С глазами происходит спайка зрачка и заволакивание пленкой. Операция имеет быть следующая: прорежется в роговой оболочке отверстие – это и будет дополнительный зрачок».

Однако и в этой ситуации он не унывал «Меня считают больным. Какая ересь! Я совершенно здоровый парень. А то, что я ни черта не вижу и двигаться не могу, — это недоразумение. Мне хотя бы одну ногу, хотя бы один глаз, и я был бы вместе с вами на всех участках борьбы за лучшую жизнь «. Эти слова он написал, уже будучи глубоким инвалидом.

В июле 1928 года Островский поехал лечиться в Сочи, в санаторий «Старая Мацеста». Очевидцы, описывающие этот период жизни Островского, свидетельствовали, что ни нарастающая неподвижность, ни слепота, ни многолетние физические страдания не смягчили ту исступленную «классовую ненависть», которая всю жизнь руководила поступками будущего писателя. После неудачного лечения в санатории, когда Островский решил поселиться в Сочи и получил комнату в коммунальной квартире, он устроил в доме настоящий красный террор в отдельно взятом доме. В письмах он так описывал свою «политическую организационную линию»: «Я с головой ушел в классовую борьбу здесь. Кругом нас здесь остатки белых и буржуазии. Наше домоуправление было в руках врага — сына попа…». Живя в сочинском полуподвале, он постоянно мучился от адской боли в правой половине головы, в области шрама от ранения, и эти вполне объективные причины могли объяснить его яростное упорство в борьбе с теми, кого он искренне считал врагами. Вскоре Островские, благодаря хлопотам друзей, получили квартиру. Материально Островские жили трудно, Николай Алексеевич говорил, что «бывали дни, когда в доме не было корки черного хлеба».

Двадцать девятый год, год «великого перелома» был для Островского особенно «урожайным» на болезни. Сочинские врачи находили у него то митральный порок, то катар верхушек легких, то гастрит, никак не связывая это в одно целое. Они не скрывали от больного, что он кажется им безнадежным… После осмотра бывшим главным врачом санатория №5 в Старой Мацесте, Флоринским, Николай Островский снова попал в знакомую здравницу. Это была последняя его поездка, когда он смог что-либо видеть… В июле это же года он мог различать только силуэты. «Глаза его открыты, но воспалены», — пишет современник. Примечательно, что врачи в это время говорили о каком-то «токсическом полиартрите, влияющем на глаза». Хлопоты знакомых помогли — Островского повезли в Москву, где 6 октября 1929 года его осмотрел заведующий кафедрой глазных болезней II МГУ, консультант Кремля, лечащий врач Ленина, основатель Института им. Гельмгольца и кафедры глазных болезней, заслуженный деятель науки и академик в будущем, профессор Михаил Иосифович Авербах (1872-1944). Авторитетный офтальмолог поставил Островскому диагноз пластического иридоциклита в активной фазе. «Операцию делать нельзя, идет активное воспаление, но мы восстановим Вам зрение, правый глаз будет видеть хуже, а левый настолько, что можно будет читать и писать» , — сказал он Островскому. Можно только представить, как воспрянул духом Островский! Однако воспалительный процесс так и не удалось купировать, операцию пришлось отложить. М.И. Авербах назначил больному капли атропина с кокаином и направил его в клинику факультетской терапии I МГУ на Большой Пироговской, которой руководил видный советский терапевт, профессор Максим Петрович Кончаловский (1875-1942). В то время он был Председателем Ревматологического комитета СССР и считался самым большим авторитетом в ревматологии. Кончаловский пришел к выводу, что Н.А.Островский страдает «хроническим ревматическим полиартритом и спондилоартритом». Лечили больного аспирином с бромом, пирамидоном, фенацетином, согревающими компрессами. В клинике Островский простудился, заболел гриппом, осложнившимся двухсторонним плевритом. Его пытались перевести в Кремлевскую больницу, где «врачи знают все новейшие методы лечения« , но он был слишком мелкой сошкой, по советским меркам, и не имел права лечиться там. Кончаловский предложил истерзанному Островскому сделать «операцию Оппеля». Известный профессор Военно-медицинской Академии Владимир Андреевич Оппель (1872-1932) предложил метод лечения анкилозирующего спондилоартрита. В лаборатории при его кафедре доктор В.А. Белгородский обнаружил, что в крови больных при этой болезни повышен уровень кальция. Увлекающийся Оппель решил, что односторонняя паратиреоидэктомия (то есть удаление паращитовидных желез) нормализует уровень кальция у этих больных и улучшит их состояние. 26 мая 1926 года Оппель выполнил в своей клинике первую подобную операцию. Любопытно, что никакими сведениями о нормальной и патологической физиологии Оппель не располагал, но был верен принципу: «Научная мысль не может работать без фантазии«! Поскольку хирурги вместо паращитовидной железы нередко удаляли фрагменты жира, Оппель предложил производить внекапсульное удаление щитовидной железы вместе с клетчаткой. При этом гарантированно удалялись обе паращитовидные железы соответствующей стороны. Примечательно, что перед операцией кальций крови у Островского был в пределах нормы! Тем не менее, не обращая внимание на результаты анализов, 22 марта 1930 года Николай Нилович Бурденко (1876-1946), заведующий кафедрой факультетской хирургии I МГУ под местной анестезией в течение двух часов произвел операцию Николаю Островскому. Операцию больной перенес очень тяжело, к тому же известно, что в ране забыли тампон… Ни объективного, ни субъективного улучшения операция не дала, кальций крови даже увеличился. Островский назвал шесть месяцев, проведенные в клинике, «кошмарными»…Он вспоминает один из эпизодов своего пребывания в «лучшей клинике страны» – Островского несут в ванну и сердобольная старушка ласково говорит ему: «И чего тебе, бедняге, тут делать? Умирал бы себе дома». 12 апреля 1930 года его выписали, и он поселился в Москве по очень символичному адресу: Мертвый переулок, дом 12…

Условия жизни в большой многонаселенной коммунальной квартире были тяжелыми. Чтобы больного не беспокоили соседи, жена запирала его на ключ, уходя на работу. И Островский, неподвижный, слепой, беспомощный, по 12-16 часов оставался в полном одиночестве.

В начале мая 1930 года Н. Островский, в сопровождении друзей, уехал в Сочи, к матери, где вновь прошёл курс лечения в санатории «Старая Мацеста». Здесь он встретился со своей давней знакомой А.А. Жигиревой и рассказал ей о своих планах написать книгу. Ее главный герой Корчагин наделен фанатичной преданностью коммунистической партии и неизменной ненавистью ко всему, что не соответствует идеологии большевиков. Вернувшись в Москву, он приступил к реализации своего замысла. Его руки ещё сохраняли небольшую подвижность, но он уже ничего не видел.
Чтобы писать, он сам придумал приспособление, получившее название «транспарант»: в верхней крышке картонной канцелярской папки были сделаны параллельные прорези, которые направляли его руку, не давая строчкам набегать одна на другую. Островский очень гордился, что он «сам записывает книгу». Утром родные собирали исписанные за ночь и разбросанные по полу листы. Правда, написанное приходилось буквально расшифровывать: буквы «набегали» одна на другую и разобрать текст было трудно. Его переписывали и посылали харьковским друзьям, чтобы отпечатать на машинке. Если родным не удавалось разобрать написаное, им на помощь приходил сам автор: он помнил текст наизусть. Процесс был трудным и долгим. «Я взялся за непомерно тяжелый труд. Всё против меня, но за меня моя ослиная упрямость «, - признается он другу. Вскоре Н. Островский начал диктовать текст родным, тем, кто был свободен.

В октябре 1931 года все девять глав были закончены и отпечатаны. После нескольких дней «генеральной чистки» рукописи — Островскому читали текст вслух — было отпечатано три экземпляра текста, на первой странице которого написали: «Как закалялась сталь».

В конце 1932 года Островский получил авторские экземпляры романа «Как закалялась сталь». Этот день стал для него настоящим праздником. Он тут же составил список родных и друзей, которым хотел подарить книгу. Первой в этом списке была его мать — Ольга Осиповна, которую он в дарственной надписи назвал своим «верным часовым».

В Сочи Николай Алексеевич начал работу над второй частью романа «Как закалялась сталь». Помимо работы над книгой ему требовалось отвечать на письма, теперь не только родным и друзьям, а и читателям. Письма читателей, высокая оценка ими романа и, наконец, тот факт, что на него обратил внимание сам Сталин, окрылило писателя. Он приступил к работе над новым романом – «Рожденные бурей».

К Островскому пришло официальное признание, слава и достаток. Ему, наконец, предоставили квартиру в Москве, дали машину, в Сочи началось строительство дома для него. Теперь он не только содержал семью, но щедро посылал деньги и подарки друзьям, которые в свое время спасали его от полуголодного существования. 1 октября 1935 года Николай Алексеевич Островский был награжден высшей наградой страны - орденом Ленина.

Все почести пришли к Островскому, когда ему оставалось жить чуть больше года. В начале декабря 1935 года Островский в сопровождении сестры Екатерины Алексеевны, врача М. К. Павловского и друга Л. Н. Берсенева уехал в специальном вагоне в Москву.

Новая квартира Островского оказалась в самом центре Москвы, на улице Горького, 40 (ныне Тверская, 14, где сейчас находится музей писателя). В его двухкомнатной квартире были созданы все условия для работы. Николай Алексеевич попросил родных рассказать ему подробно о расположении комнат и их меблировке. Особенно интересовал его рабочий кабинет. Здесь было все необходимое: кровать, письменный стол для работы секретарей, радиоприемник, книжный шкаф, диван, два кресла для гостей, телефон. Чуть позже было куплено пианино. В комнате было две электропечи, которые поддерживали специальную температуру в 25°- 26° С, необходимую больному. Чтобы яркий свет не действовал раздражающе на незрячие, но не перестававшие болеть глаза Николая Алексеевича, абажур закрывали красной тканью. По этой же причине окно комнаты было зашторено тяжелыми, темными занавесками: они не пропускали яркий свет и заглушали звуки с улицы.

О необычной судьбе Н.А. Островского узнали не только в нашей стране, но и за рубежом, проявляя большой интерес к его личности. Английские журналисты сначала не поверили в реальное существование такого автора. Они заявили, что книгу писала бригада опытных писателей в пропагандистских целях. Мысль эта была развеяна, когда они побывали дома у писателя. «Бедный Островский обладал чем-то большим, чем просто умением. Он был в известном смысле гением «, — заявили они. Мировая известность Н.А. Островского росла. Еще при его жизни роман «Как закалялась сталь» издали в Японии, Чехословакии, печатали в еженедельной газете в Нью-Йорке, готовили к изданию во Франции, Англии, США, Голландии.

Но слава, признание, материальная обеспеченность, не принесли здоровья писателю, легче ему не становилось, болезнь неуклонно прогрессировала: с 1929 году — анкилоз позвоночника, потом — боль и тугоподвижность в височно-нижнечелюстных суставах. Спина «как доска», грубая деформация и анкилоз суставов, фиброз верхушек легких, митральная недостаточность, полная слепота… Были и механическая желтуха, и почечная колика, впервые возникшая в декабре 1935 года при возвращении в Москву и многократно повторявшаяся потом. Это обозначило терминальную фазу болезни. В апреле 1936 года у него усилилась боль в правом, давно не видящем глазу. После осмотра М.И.Авербах стал настойчиво предлагать энуклеацию (удаление) глаза…

Лето 1936 года Островский провел в Сочи. Он жил теперь в новом доме, построенном для него правительством. На лето 1936 года приходится завершение первого тома романа «Рожденные бурей». По просьбе Островского новую книгу обсуждали на выездном заседании президиума Союза советских писателей в Москве. Заседание проходило 15 ноября 1936 года на его московской квартире.

По возвращении из Сочи почечные колики следовали одна за другой… Морфий, кислород, сода, сердечные средства — у писателя развилась почечная недостаточность. 22 декабря 1936 года, в 19 часов 50 минут сердце Николая Алексеевича Островского остановилось. Он был похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Посмертный эпикриз (выдержка из статьи Н. Ларинского, 2001-2011 гг): Не боясь ошибиться, предположу, что Н. А. Островский страдал ризомелической формой , описанной Пьером Мари (1853-1940), который писал: «…позвоночник выглядит прямым, как палка, отмечается анкилоз плечевых и тазобедренных, т.н. корневых, суставов»». Болезнь Островского имела существенные отличия – началась с коленных суставов, причем их поражение протекало по типу хронического гидроартроза, как говорили тогда (с выпотом слабовопалительного характера). Потом он сменился капсулосиновиальной оссификацией. Немудрено, что харьковские врачи, никогда подобного не видевшие, терялись в догадках. Тогда считали, да и оно так и есть, что всякий острый инфекционный процесс, где бы он ни протекал, может отразиться на суставах, а Островский перенес три тифа и дизентерию! Вторая, вытекающая из первой, ошибка врачей – лечение. В. А. Оппель писал, что с ортопедического лечения ни в коем случае нельзя начинать у таких больных. «Из рук ортопеда такой больной выходит совершенно анкилозированным» , — писал он. Так оно и вышло: гипсовые повязки, лежачее положение, бессмысленная операция, снова гипс, пытка йодоформом — все было некстати. Спустя десять лет Островский превратился, говоря словами В. А. Оппеля, в «такого застывшего человека, у которого застыли крупные суставы, такого больного вы можете держать на ладони, если вы выдержите его тяжесть, он будет лежать у вас на ладони, весь застывший, как изваяние… конечности будут находиться в разных положениях, в зависимости от того, в каком положении они были залиты лавой болезни…» . Симптоматичным было и поражение органа зрения у Островского в виде рецидивирующего иридоциклита, поразившего сначала правый глаз, а затем и левый, и неоднократно обострявшегося. Поздние боли в глазах были вызваны вторичной глаукомой. Поражение сердца, верхушечный фиброз легких, почечнокаменная болезнь, а у таких больных развивается и амилоидоз с исходом в почечную недостаточность, частые пневмонии при сниженном объеме экскурсий грудной клетки вполне укладываются в клинику страдания. Можно считать большевистской пропагандой биографию Островского, но сейчас, при наличии иммунодепрессантов, кортикостероидов и НПВС как поведет себя подобный больной: запьет, повесится, уйдет в монастырь, будет всем плакаться? Островский не сделал ничего из этого, он страдальчески, но мужественно жил, тем более в нашей, вечно юной, но прекрасной стране, которая никогда не была раем для людей с физическими дефектами. Это уже само по себе заслуживает величайшего уважения.

По материалам http://tgma-neuro-fpk.ru/?page_id=1809

Будущий писатель появился на свет 29 сентября 1904 года в селе Вилия (Украина). Его отец прежде был военным, а потом трудился на винокуренном предприятии. Мать была кухаркой. В семье Островских воспитывались шестерых детей: у Николая было четыре сестры и брат. Две младшие сестренки умерли в раннем возрасте.

Нужда следовала за семьей по пятам: прокормить шестерых ребятишек было непросто. Дети начинали рано зарабатывать на жизнь, помогая родителям. Николай ходил в церковно-приходскую школу, а его старшие сестры уже учительствовали. Школьные учителя сразу разглядели в мальчике способного ученика: он быстро схватывал любой материал. Аттестат об окончании школы Николай получил уже в девятилетнем возрасте. Приложением к нему был похвальный лист.

Впоследствии семья перебралась в Шепетовку. В этом городе Николай поступил в училище. В 1915 году, отучившись два курса, Островский пошел работать. Вот лишь некоторые из его профессий:

• кочегар;
• помощник на вокзальной кухне;
• кубовщик.

Этот нелегкий, изматывающий труд давал возможность хоть немного помогать родителям.

Работа отнимала много времени. Но Николай был намерен получить образование. Поэтому в 1918 году он пошел учиться в Высшее начальное училище. В студенческие годы Николай осознал справедливость коммунистической идеи. Он приобщился к подпольной деятельности, выполнял опасную роль связного, участвовал в распространении листовок.

Постепенно боевой революционный настрой всецело охватил юношу. В 1919 году Островский стал комсомольцем и отправился на фронт. В бою он был серьезно ранен в голову и живот, упал с лошади, сильно повредив при этом позвоночник. По состоянию здоровья оставаться в армии молодой боец не мог. Его демобилизовали.

Островский после демобилизации

Однако жаловаться на тяжелую судьбу Островский не торопился. И сидеть без дела он не мог. В тылу Николай активно помогал чекистам. Потом он перебрался в Киев, где устроился работать помощником электромонтера. Одновременно Островский в очередной раз пошел учиться. На этот раз - в электротехникум.

Однако ранения были не единственными злоключениями Николая. В 1922 году Островский во время аврального лесосплава несколько долгих часов провел в ледяной воде. Бесследно пройти для здоровья такое испытание не могло. На следующий день юноша слег с тяжелой формой лихорадки. У него развился ревматизм. А затем ослабленный организм не смог противостоять тифу. Эта болезнь чуть не свела Никлая в могилу.

Островский все же смог справиться с недугом. Тиф и лихорадка отошли в прошлое. Но все эти болезни окончательно подорвали здоровье Николая. У него постепенно стал развиваться паралич мышц, осложнившийся поражением суставов. Двигаться становилось все сложнее. Прогнозы врачей были неутешительными.

Творчество Николая Островского

• Вальтер Скотт;
• Фенимор Купер;
• Жюль Верн;
• Рафаэлло Джованьоли;
• Этель Лилиан Войнич.

Заниматься своим собственным литературным трудом Островский начал на больничной койке. Чтобы не терять даром время, проведенное в больницах, Николай Алексеевич стал сочинять короткие пьесы и рассказы.

С 1927 года Островский ходить самостоятельно уже не мог. Диагноз: заболевание Бехтерева и полиартрит. Николаю сделали несколько сложных операций. Но состояние его от этого не улучшилось.

Болезнь не сломила молодого человека. Он продолжал усиленно заниматься самообразованием и даже заочно окончил Свердловский университет. Одновременно Островский пробовал писать. Так на свет появились рукопись книги «Рожденные бурей», Это была первая версия будущего романа «Как закалялась сталь». Этому произведению автор посвятил несколько месяцев. Но случилась большая неприятность: рукопись затерялась при пересылке.

Всю работу нужно было начинать заново. Но тут возникла новая беда: Островский стал терять зрение. На какое-то время мужество оставило Николая. Он даже подумывал о самоубийстве. Но железная воля профессионального революционера взяла верх над слабостью. Островский приступил к восстановлению утраченной рукописи. Он поначалу пробовал писать вслепую. Потом ему стали помогать родственники и жена, которым он диктовал текст. Впоследствии писатель стал использовать специальный трафарет. Благодаря этому приспособлению он мог выписывать ровные строки. Работа пошла быстрее.

Готовую рукопись Островский направил в одно из издательств Ленинграда. Ответа не последовало. Тогда рукопись была отослана в издательство «Молодая гвардия». Через некоторое время пришел отказ: персонажи книги показались редактору «нереальными».

Другой бы на месте Николая отступил. Но Островский был не робкого десятка. Он добился, чтобы рукопись была рецензирована повторно. Только после этого произведение было решено опубликовать. Однако исходный текст редакторами был местами переписан. Отстаивать порой приходилось каждый абзац. После напряженной борьбы с издательством первая часть романа «Как закалялась сталь» в 1932 году была опубликована. Через некоторое время увидела свет и заключительная часть книги.

Успех произведения был ошеломительным. В библиотеках страны за романом выстраивались очереди. Люди обсуждали книгу в группах, зачитывали вслух избранные места из романа. Только при жизни Островского его книгу переиздавали несколько десятков раз. Ободренный успехом, Островский начал работать над новым произведением, но завершить свой творческий замысел не успел.

Личная жизнь героя

Болезнь не помешала Островскому быть счастливым в личной жизни. Его женой стала Раиса Мацюк, давняя знакомая семьи Николая. Супруга поддерживала Островского в самые сложные моменты его жизни, помогала работать над книгами. Благодаря этой поддержке писатель сохранил веру в себя. После смерти Николая Алексеевича его жена руководила столичным музеем Островского.

Последние несколько недель жизни Николай посвятил работе над очередной книгой. Но закончить роман он так и не смог. 22 декабря 1936 года Островский ушел из жизни. Похоронен писатель на Новодевичьем кладбище в Москве.

Николай Алексеевич Островский (1904-1936) - прозаик и драматург украинского происхождения, автор романа «Как закалялась сталь». С 1924 года он был членом КПСС. Во время войны писатель получил травму, он почти ослеп. Несмотря на трудную судьбу, он продолжал творить и помогать людям. Николай боролся с многочисленными болезнями, постоянно совершенствовал свое мастерство и терпел боль ежедневно. Этот человек умер слишком рано, но его творческое наследие продолжает жить. Его сильный характер является примером для многих современников.

Детство и образование

Будущий писатель появился на свет 29 сентября 1904 года в селе Вилия, расположенном в Волынской губернии. Его отец, Алексей Иванович, участвовал в войне с турками, отличился в бою под Шипкой. За это унтер-офицера наградили двумя Георгиевскими крестами. В мирное время он трудился на винокуренном заводе солодовщиком. Мать Николая, Ольга Осиповна, всю жизнь проработала в должности кухарки.

В семье было еще две дочери, Надежда и Екатерина. Они стали работать в сельской школе учительницами. Денег у родителей было немного, но они жили дружно, прививали детям любовь к труду и тягу к знаниям. Благодаря незаурядным способностям Коля досрочно смог поступить в церковно-приходскую школу. Уже в девять лет он получил аттестат и похвальный лист.

Когда мальчик окончил школу, его семья переехала в Шепетовку. Там Островский поступил в двухклассное училище. В 1915 г. учеба была завершена, и ему пришлось пойти работать. В семье постоянно не хватало денег, поэтому Коля трудился кубовщиком, кочегаром и помощником на кухне вокзального ресторана.

В 1918 г. юноша поступил в Высшее начальное училище, которое позднее превратилось в Единую трудовую школу. Во время учебы он сблизился с большевиками, участвовал в борьбе за власть Советов. В период немецкой оккупации прозаик занимался подпольной деятельностью, был связным ревкома с 1918 по 1919 год. Также он представлял учеников в педагогическом совете.

Участие в войне

Прозаика всегда восхищали революционные идеалы. В июле 1919 г. он вступил в комсомол, получив билет и ружье с патронами. Уже в следующем месяце он стал добровольцем на фронте. Юноша служил в кавалерийской бригаде Котовского и конной армии Буденного.

В августе 1920 г. во время сражения под Львовом Николай был тяжело ранен шрапнелью. Сначала он упал с лошади на всем скаку, затем получил несколько выстрелов в голову и живот. Несмотря на тяжелое состояние здоровья, революционер хотел вернуться на войну. Однако его демобилизовали, отправили обратно в деревню.

Островский отказывался сидеть без дела даже после травмы. Он работал на восстановлении народного хозяйства, служил в органах ВЧК, борясь с местными бандитами. Позднее юноша перебрался в Киев, там он стал помощником электромонтера, подрабатывал на стройке. Параллельно с этим в 1921 году Николай учился в электротехникуме.

В 1922 г. прозаик принимал участие в строительстве железнодорожной ветки для подвоза дров. Однажды он пробыл несколько часов в холодной воде, спасая лесосплав. После этого Островский сильно заболел. Сначала у него развился ревматизм, позднее Николай подхватил еще и тиф.

В 1923-1924 гг. писатель становится военным комиссаром Всеобуча. Позднее его пригласили на должность секретаря комсомольского комитета в Берездове, а потом и в Изъяславле. В 1924 г. Островского официально приняли в коммунистическую партию, тогда же его болезнь начала перерастать в паралич.

Творческая деятельность

Еще в юности Николай пристрастился к чтению. Ему нравились романы Куперы и Скотта, Войнича и Джованьоли. Николай уважал героев этих книг, которые всегда боролись за свои права и свободы против тирании правительства. Также в числе его любимых авторов был Брюсов, Роттердамский, Дюма и Жюль Верн.

Параллельно с чтением Островский и сам начал писать. Но вплотную занялся этим он только в середине 20-х годов, пытаясь скоротать время в больнице. Прозаика во всем поддерживала его старая подруга Раиса Порфирьевна Мацюк. Они очень сблизились, вскоре начали встречаться и поженились.

С 1927 г. Николай был прикован к постели. На тот момент у него уже диагностировали прогрессирующее заболевание Бехтерева. Чуть позже врачи обнаружили также анкилозирующий полиартрит, постепенное окостенение суставов. Писатель проводил большую часть времени в больницах, ему сделали несколько операций, но он все еще отказывался спокойно ждать смерти. Вместо этого Островский начал еще больше читать, окончил заочное отделение Свердловского коммунистического университета.

Последние годы жизни

Осенью 1927 г. прозаик отправил рукопись автобиографии «Повесть о котовцах» своим товарищам в Одессу. Но книга потерялась на обратном пути, ее дальнейшую судьбу отследить не удалось. Николай стоически принял эту новость, он продолжил писать. В 1929 г. Островский полностью потерял зрение. После неудачного лечения в санатории он решил перебраться в Сочи, а затем в Москву.

Слепота заставила писателя впервые в жизни задуматься о самоубийстве. Но он не хотел прекращать борьбу, поэтому изобрел специальный трафарет. С его помощью он написал новую книгу «Как закалялась сталь». Зачастую трафарета было недостаточно, поэтому прозаик диктовал тексты своим родственникам, друзьям, соседям и даже девятилетней племяннице.

Редакторы из журнала «Молодая гвардия» раскритиковали новое произведение Островского. Но он добился повторной рецензии, и не зря. Когда роман опубликовали в журнале, он пользовался невероятным успехом среди читателей. В библиотеках были огромные очереди, книгу просто невозможно было достать. В 1933 г. вышла полная первая часть романа, через несколько месяцев было выпущено продолжение.

В 1935 г. писателю вручили орден имени Ленина. Также он получил квартиру в Москве, а на берегу Черного моря начали строить дом для Островского. Тогда же его наградили воинским званием бригадного комиссара. Прозаик очень гордился этим, он работал большую часть времени, пытаясь оправдать доверие читателей. Но 22 декабря 1936 г. сердце Николая Алексеевича остановилось.

В 1936 году было выпущено последнее сочинение Островского, роман «Рожденные бурей». Прозаик так и не успел окончить это произведение, повествовавшее о Гражданской войне в Западной Украине. Ему не нравилась «искусственность» получившейся книги, поэтому Николай неоднократно переписывал сцены из нее.
 

Даже те, кто не читал книгу, на которой выросло не одно поколение советских людей, знают эти слова: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…».

Роман стал бестселлером сразу после появления. Многие читатели были недовольны отсутствием хэппи энда, слишком тяжелой судьбой главного героя Павки Корчагина . Скоро публика узнала, что Островский писал о себе. Но так ли это?

Рожденный революцией?

Итак, в 1917 году Островскому было 13 лет. Несмотря на столь юный возраст, он стал революционером-подпольщиком, в 1919 году вступил в комсомол и пошел на фронт. Служил в дивизии Котовского, о чем позже написал свою первую книгу - «Повесть о “котовцах”», которая была утеряна. Воевал и в армии Буденного.

Официальная биография сообщала, что Островский происходил из самых низов, был вынужден тяжело работать с 12 лет, этим и объясняется его революционный фанатизм. Однако документально не подтверждается ни его низкое происхождение, ни участие в Гражданской войне. Его отцом был кадровый военный, унтер-офицер, который выгодно женился, держал питейные заведения, но разорился с введением сухого закона во время Первой мировой. Детям пришлось работать.

Да и книжку о котовцах, якобы утерянную, Островский, скорее всего, никогда и не писал. В его переписке конца 1920-х говорится о решении начать «Как закалялась сталь» как о первом опыте писательства, попытке остаться в строю и даже в болезни приносить пользу обществу.

В биографии автора много нестыковок. Реальная судьба Островского переплелась в умах с биографией героя романа Павки Корчагина так, что разделить их сложно. Трудно понять, как можно за короткий период столько повоевать, поработать, поучиться, прочесть книг.

Островский был секретарем комсомольских организаций, строил узкоколейку под Киевом, неистово и безжалостно боролся с врагами революции - выводя на чистую воду бывших буржуев, приспособившихся к советской власти, «вычисляя» их даже среди соседей по коммуналкам. И все это на фоне начавшейся с 16 лет тяжелой болезни.

У Николая болели суставы, порою так, что одна нога не сгибалась вообще. В 1920 году на фронте он был тяжело ранен в голову и живот, после чего начало резко падать зрение. Есть версия, что Островский пытался застрелиться, когда узнал о том, что его болезнь неизлечима, но остался жив.

Болезнь усугубилась перенесенным в 1922 году тифом. В 1924 году друзья добились, что Наркомздрав направил молодого коммуниста на лечение в центральные институты, в Харьков, а затем и в Москву, однако врачи долго не могли поставить диагноз. А болезнь всё прогрессировала.

Справка: Считалось, что Островский умер от рассеянного склероза. По мнению современных врачей, это было тяжелое генетическое заболевание - болезнь Бехтерева, вызывающая постепенное окостенение суставов, сопровождавшееся страшными болями и отказом внутренних органов. Недугу чаще подвержены мужчины 20-40 лет.

Женщины Островского

Островский, красивый молодой человек, хороший рассказчик, несмотря на болезнь, не был аскетом и, надо сказать, вызывал интерес у женщин. Первой любовью Островского была Люся Беренфус , дочь главврача санатория. Эти романтические отношения подтверждены их откровенной перепиской. Юношеские чувства ни во что не вылились якобы по той причине, что они происходили из разных слоев общества. Следующей любовью Николая была буфетчица Тося Городецкая , но Николай решил, что они не пара. В 1926 году он влюбился в Марту Пури , сотрудницу газеты «Правда». Она не ответила ему взаимностью, зато посоветовала стать писателем. Незадолго до того, как превратиться уже окончательно в лежачего больного, Островский в Новороссийске знакомится с Раисой Порфирьевной Мацюк , своей будущей женой. В романе она выведена как Тая Кюцам - фамилия- перевёртыш. После смерти Островского Раиса Порфирьевна возглавила московский музей, посвященный супругу, и … вышла замуж за его старшего брата Дмитрия.

Гвозди б делать из этих людей

С 23 лет Островский - лежачий больной, который практически обездвижен. Пока глаза хоть что-то видели - он читал. И начал писать. Годы бурной революционной молодости просились на бумагу. А что еще делать человеку бушующей энергии, жажды действий, который прикован к постели? Когда Николай приступил к роману «Как закалялась сталь», правый глаз, по его собственным словам, не видел на 98%, а левый - на 85. Руки пока работали, но писал Островский с трудом. Он изобрел приспособление, названное «транспарант»: в верхней крышке картонной папки были сделаны прорези-линейки, которые направляли руку. Правда, буквы наезжали друг на друга, и расшифровывать написанное родным и близким было крайне сложно. Островский же гордился тем, что записывает книгу сам.

Первую часть рукописи романа «Как закалялась сталь» отправили в редакцию «Молодой гвардии», откуда пришел отказ на публикацию. Друзья настояли на второй попытке, и писатель М. Колосов и главный редактор журнала А. Караваева взялись за редактуру книги и ее издание. Есть версия, что они-то и написали роман. В действительности, в рукописях присутствуют почерки 19 разных людей. Среди них, к примеру, - маститый советский писатель А. Серафимович , автор «Железного потока». Никто и не отрицал, что, когда у Островского отказали руки, за ним записывали добровольные помощники. Так что не стоит сомневаться в его авторстве.

Главный герой книги Островского - Павка Корчагин - «человек из железобетона» - отличается слепой ненавистью ко всему, что не соответствует линии коммунистической партии. В начале 1930-х многим людям это было близко. Роман приобрел бешеную популярность, и не только в СССР, но и во всем мире. Власть также признала талант Островского, наградила его орденом, выделила квартиру на улице Горького в Москве (ныне Тверская, 14), машину, дом в Сочи. Там писатель закончил вторую часть романа, отвечал на сотни писем читателей, начал работать над новой книгой - «Рожденные бурей».

Он умер в Москве в 1936 году в возрасте 32 лет. Вся его жизнь - фанатичная борьба за коммунистическую идею и противостояние страшной болезни. И уж точно ему не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Сегодня в московском музее его имени «Преодоление» ведется большая работа по адаптации инвалидов - ведь Островский - невероятно жизнеутверждающий пример победы над болезнью, борьбы за полноценную жизнь, невзирая ни на что.