Вариант 3

Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяное, с белыми a la Nicolas I подвитыми усами, белыми же, подведёнными к усам бакенбардами и с зачёсанными вперёд височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными стройными ногами. Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки.

Когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он разучился танцевать, но всё-таки, улыбаясь, закинув на левую сторону руку, вынул шпагу из портупеи, отдал её услужливому молодому человеку и, натянув замшевую перчатку на правую руку, - «надо всё по закону», - улыбаясь, сказал он, взял руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт.

Дождавшись начала мазурочного мотива, он бойко топнул одной ногой, выкинул другую, и высокая, грузная фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно, с топотом подошв и ноги об ногу, задвигалась вокруг залы. Грациозная фигура Вареньки плыла около него, незаметно, вовремя укорачивая или удлиняя шаги своих маленьких белых атласных ножек. Вся зала следила за каждым движением пары. Я же не только любовался, но с восторженным умилением смотрел на них. Особенно умилили меня его сапоги, обтянутые штрипками, - хорошие опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четверо- угольными носками и без каблуков, Очевидно, сапоги были построены батальонным сапожником. «Чтобы вывозить и одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит домодельные», - думал я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня. Видно было, что он когда-то танцевал прекрасно, но теперь был грузен, и ноги уже не были достаточно упруги для всех тех красивых и быстрых па, которые он старался выделывать. Но он всё-таки ловко прошёл два круга. Когда же он, быстро расставив ноги, опять соединил их и, хотя и несколько тяжело, упал на одно колено, а она, улыбаясь и поправляя юбку, которую он зацепил, плавно прошла вокруг него, все громко зааплодировали. С некоторым усилием приподнявшись, он нежно, мило обхватил дочь руками за уши и, поцеловав в лоб, подвел её ко мне, думая, что я танцую с ней. Я сказал, что не я её кавалер.

Ну, всё равно, пройдитесь теперь вы с ней, - сказал он, ласково улыбаясь и вдевая шпагу в портупею.

Как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей содержимое её выливается большими струями, так и в моей душе любовь к Вареньке освободила всю скрытую в моей душе способность любви. Я обнимал в то время весь мир своей любовью. Я любил и хозяйку в фероньерке, с её елисаветинским бюстом, и её мужа, и её гостей, и её лакеев, и даже дувшегося на меня инженера Анисимова. К отцу же её, с его домашними сапогами и ласковой, похожей на неё, улыбкой, я испытывал в то время какое-то восторженно-нежное чувство.

Мазурка кончилась, хозяева просили гостей к ужину, но полковник Б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с хозяевами. Я было испугался, что и её увезут, но она осталась с матерью.

После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое всё росло и росло. Мы ничего не говорили о любви. Я не спрашивал ни её, ни себя даже о том, любит ли она меня. Мне достаточно было того, что я любил её. И я боялся только одного, чтобы что-нибудь не испортило моего счастья.

Когда я приехал домой, разделся и подумал о сне, я увидал, что это совершенно невозможно. У меня в руке было перышко от её веера и целая её перчатка, которую она дала мне, уезжая, когда садилась в карету и я подсаживал её мать и потом её. Я смотрел на эти вещи и, не закрывая глаз, видел её перед собой то в ту минуту, когда она, выбирая из двух кавалеров, угадывает моё качество, и слышу её милый голос, когда говорит: «Гордость? да?» - и радостно подаёт мне руку или когда за ужином пригубливает бокал шампанского и исподлобья смотрит на меня ласкающими глазами. Но больше всего я вижу её в паре с отцом, когда она плавно двигается около него и с гордостью и радостью и за себя и за него взглядывает на любующихся зрителей. И я невольно соединяю его и её в одном нежном, умилённом чувстве.

Л.Н. Толстой «После бала»

Почему в сцене бала герой воспринимает всё «с восторженным умилением»?

На какие выводы о душевных качествах полковника наталкивает его поведение по отношению к дочери на балу?

Сравните приведённый фрагмент с эпизодом из рассказа И.С. Тургенева «Ася». Чем похожи герои-рассказчики?

Весь этот день прошёл как нельзя лучше. Мы веселились, как дети. Ася была очень мила и проста. Гагин радовался, глядя на неё. Я ушёл поздно.

Въехавши на середину Рейна, я попросил перевозчика пустить лодку вниз по течению. Старик поднял весла - и царственная река понесла нас. Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце... поднял глаза к небу - но и в небе не было покоя: испещрённое звёздами, оно всё шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке... но и там, и в этой тёмной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звёзды; тревожное оживление мне чудилось повсюду - и тревога росла во мне самом. Я облокотился на край лодки... Шёпот ветра в моих ушах, тихое журчанье воды за кормою меня раздражали, и свежее дыханье волны не охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом своих звуков. Слёзы закипали у меня на глазах, но то не были слёзы беспредметного восторга. Что я чувствовал, было не то смутное, ещё недавно испытанное ощущение всеобъемлющих желаний, когда душа ширится, звучит, когда ей кажется, что она всё понимает и любит. Нет! во мне зажглась жажда счастья. Я ещё не смел называть его по имени, - но счастья, счастья до пресыщения - вот чего хотел я, вот о чём томился... А лодка всё неслась, и старик перевозчик сидел и дремал, наклонясь над вёслами.

Отправляясь на следующий день к Гагиным, я не спрашивал себя, влюблён ли я в Асю, но я много размышлял о ней; её судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению. Я чувствовал, что только со вчерашнего дня я узнал её; до тех пор она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, наконец, передо мною, каким пленительным светом озарился её образ, как он был нов для меня, какие тайные обаяния стыдливо в нём сквозили...

Бодро шёл я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на издали белевший домик, я не только о будущем - я о завтрашнем дне не думал; мне было очень хорошо.

Какие «маски» срывает Л.Н. Толстой в своём рассказе «После бала»?

Почему А.С. Грибоедов назвал свою пьесу «Горе от ума» комедией?

Тоска Онегина - дань моде или глубокое внутреннее переживание? (по роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин»)

Вариант 8

Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания 1.1-1.3.

«Ты слушать исповедь мою

Сюда пришёл, благодарю.

Всё лучше перед кем-нибудь

Словами облегчить мне грудь;

Но людям я не делал зла,

И потому мои дела

Немного пользы вам узнать;

А душу можно ль рассказать?

Я мало жил, и жил в плену.

Таких две жизни за одну,

Но только полную тревог,

Я променял бы, если б мог.

Я знал одной лишь думы власть,

Одну - но пламенную страсть:

Она, как червь, во мне жила,

Изгрызла душу и сожгла.

Она мечты мои звала

От келий душных и молитв

В тот чудный мир тревог и битв,

Где в тучах прячутся скалы,

Где люди вольны, как орлы.

Я эту страсть во тьме ночной

Вскормил слезами и тоской;

Её пред небом и землёй

Я ныне громко признаю

И о прощенье не молю.

Старик! я слышал много раз,

Что ты меня от смерти спас -

Зачем?., угрюм и одинок,

Грозой оторванный листок,

Я вырос в сумрачных стенах

Душой дитя, судьбой монах.

Я никому не мог сказать

Священных слов - «отец» и «мать»,

Конечно, ты хотел, старик,

Чтоб я в обители отвык

От этих сладостных имён.

Напрасно: звук их был рождён

Со мной. И видел у других

Отчизну, дом, друзей, родных,

А у себя не находил

Не только милых душ - могил!

Тогда, пустых не тратя слёз,

В душе я клятву произнёс:

Хотя на миг когда-нибудь

Мою пылающую грудь

Прижать с тоской к груди другой,

Хоть незнакомой, но родной.

Увы, теперь мечтанья те

Погибли в полной красоте,

И я, как жил, в земле чужой

Умру рабом и сиротой.

Меня могила не страшит:

Там, говорят, страданье спит

В холодной вечной тишине;

Но с жизнью жаль расстаться мне.

Я молод, молод... Знал ли ты

Разгульной юности мечты?

Или не знал, или забыл,

Как ненавидел и любил;

Как сердце билося живей

При виде солнца и полей

С высокой башни угловой,

Где воздух свеж и где порой

В глубокой скважине стены,

Дитя неведомой страны,

Прижавшись, голубь молодой

Сидит, испуганный грозой?

Пускай теперь прекрасный свет

Тебе постыл: ты слаб, ты сед,

И от желаний ты отвык.

Что за нужда? Ты жил, старик!

Тебе есть в мире что забыть,

Ты жил, - я также мог бы жить!

Ты хочешь знать, что видел я

На воле? - Пышные поля,

Холмы, покрытые венцом

Дерев, разросшихся кругом,

Шумящих свежею толпой,

Как братья в пляске круговой.

Я видел груды тёмных скал,

Когда поток их разделял,

И думы их я угадал:

Мне было свыше то дано!

Простёрты в воздухе давно

Объятья каменные их

И жаждут встречи каждый миг;

Но дни бегут, бегут года -

Им не сойтися никогда!

Я видел горные хребты,

Причудливые, как мечты,

Когда в час утренней зари

Курилися, как алтари,

Их выси в небе голубом,

И облачко за облачком,

Покинув тайный свой ночлег,

К востоку направляло бег -

Как будто белый караван

Залётных птиц из дальних стран!

Вдали я видел сквозь туман,

В снегах, горящих как алмаз,

Седой незыблемый Кавказ;

И было сердцу моему

Легко, не знаю почему.

Что некогда и я там жил,

И стало в памяти моей

Прошедшее ясней, ясней...

M.Ю. Лермонтов «Мцыри»

Для выполнения задания 1.1-1.2 запишите сначала номер задания, а затем на каждый вопрос дайте развернутый связный ответ (примерный объем 3-5 предложений), аргументируя свою точку зрения, опираясь на текст произведения.

Какие черты романтического героя присущи Мцыри?

Какова роль образа молодого голубя в 5-й строфе?

Для выполнения задания 1.3 запишите сначала номер задания, а затем дайте развернутый связный ответ (примерный объем - 5-8 предложений), аргументируя свою точку зрения, опираясь на художественный текст и обращаясь (по памяти) к другим произведениям.

Сравните приведённый фрагмент со стихотворением А.С. Пушкина «Узник». Чем различается настроение произведений?

Сижу за решёткой в темнице сырой,

Вскормлённый в неволе орёл молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюёт под окном,

Клюёт, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно.

Зовёт меня взглядом и криком своим

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер... да я!»

Для выполнения задания части 2 выберите только ОДНО из предложенных ниже заданий (2.1-2.4). В бланке ответов запишите номер выбранного вами задания, а затем дайте полный развернутый ответ на проблемный вопрос (в объеме не менее 150 слов), привлекая необходимые теоретико-литературные знания, опираясь на литературные произведения, позицию автора и по возможности раскрывая собственное видение проблемы. При ответе на вопрос, связанный с лирикой, необходимо анализировать не менее 2 стихотворений (их число может быть увеличено по вашему усмотрению).

Был ли предопределён трагический финал судьбы Мцыри? Обоснуйте свою точку зрения.

Какие особенности лирики В.А. Жуковского дали основание исследователю А. Веселовскому назвать его поэзию «пейзажем души»?

Есть ли тема любви в повести Н.В. Гоголя «Шинель»? Обоснуйте свою точку зрения.

Почему из различных вариантов названий - «Дочь и отец», «Рассказ о бале и сквозь строй», «А вы говорите...» - Толстой остановился на названии «После бала»?

Внутренний мир человека - это его душа. А душа каждого из нас неповторима, непредсказуема и по-своему интересна.

Порой бывает трудно разгадать друг друга, а зачастую, человек не может понять самого себя. Сейчас много психологов, философов, астрологов, которые пытаются объяснить человека, найти правильный путь к его внутреннему миру. Но я убедилась, что необязательно учить множества теорий о жизни человека. Ее можно почувствовать сердцем, как делал Р. Погодин. Таинственный мир ребенка насыщен огромным количеством интересных и необычных мелочей, взглядов. Каждый маленький человек видит мир в своих индивидуальных красках, формах.

Когда я впервые очутилась в мире Р.П.Погодина, его маленькие герои были моими ровесниками, и в них я видела своих друзей. Повзрослев, и с огромным интересом перечитав рассказы моего детства, мне стало удивительно, как глазами Кешки, Гришки, Дубравки Р.Погодин смотрит на мир с высоты ребенка. И тогда я действительно смогла сказать: "Этот писатель лучше всех писателей о таких, как я". В ярком многогранном творчестве Р. Погодина есть герой, в больших голубых глазах, которого я нашла отражение моего детства. Он живет в деревне у дяди, дружит с воробьем Аппалоном-Мухоловом, учится летать и ходит смотреть и чувствовать Весеннюю Землю. Он слышит голоса природы, интересно размышляет и любит читать. Я уверена, что каждый человек сможет увидеть себя в обширном, красочном мире Р. Погодина, среди его друзей - героев и персонажей.

Р.Погодин не был психологом, но он хорошо понимал и взрослых, и маленьких. А для того, чтобы точно передать жизненную мелодию, тонкий звук. Возможно, мелодия жизни Р.П.Погодина была столь же многозвучна, интересна, необычна, как и у его героев, но я считаю, главное - то, что этот человек смог полностью ее понять и услышать.

Автор начинает свое повествование отрывистыми, короткими предложениями. И получается, что каждое слово мы берем во внимание, вдумываемся в его смысл. "Степенное жито" - например. Жито - это колосья хлеба, растущие в поле. А почему степенное? Ведь значение слова "степенный" - это важный, рассудительный, близкий к старости. На мой взгляд, значение этого метаморфического эпитета, можно понимать по-разному. Я понимаю, что это поле с колосьями хлеба было большим, ярко-желтым, и медленно, важно, как бы раздумывая, качалось под дыханием ветра.

Радий Погодин жил далеко от школы. Он шел первый раз в школу, но его ни кто не провожал. Поэтому маленький мальчик топал по дороге, смотрел и, наверное, рассуждал обо всем увиденном по-своему, по-детски. А видел он чистое, голубое небо, птиц, деревья, насекомых, животных - все они провожали его в первый класс.

В этом небольшом вступлении есть очень много языковых средств, которые помогают автору точно и образно свои мысли, а нам их правильно понимать. Главная роль здесь отдана метафоре и эпитету. Например: Лягушата скакали в спешке; телеграфные струны; сердобольная зрячая жизнь. Больше всего меня заинтересовала метафора - сердобольная зрячая жизнь. Погодин пишет, что у нас утомительное, от привычки нереальное существование, то есть мы почти перестали на что-то реагировать, отзываться на просьбы друзей, не то что просто знакомых. Это стало привычным - ничего не видеть. Но когда он вспоминает ту девушку его детства, тот необъяснимый тихий запах, то как будто широко открывает глаза, сердце оживает, душа согревается. И не чем не удивляющая, серая картина повседневной жизни окрашивается жаркими красками детства.

Рассуждая, Радий Погодин делает вывод, что "день первый, позабылся бы, стерся в памяти". Я долго не могла понять: почему? Но, поставив себя на место маленького Радия, я сразу поняла, в чем тут дело. Сейчас, в наше время, почти в каждой любящей семье поступление ребенка в школу, в первый класс, если не праздник, то обязательно торжественное событие. А значит цветы, воздушные шарики, подарки, новы друзья и, конечно же, поддержка родителей. Последнее играет самую важную роль в настроении души маленького первоклассника. А в календаре Радия Погодина первое сентября не было отмечено красным цветом. В его семье этот день не воспринимался, как праздник, его даже не проводили в школу. Поэтому, не удивительно, что после, казалось бы, торжественного для каждого школьника дня, Радий чуть было не сделал такой грустный вывод.

Но этому помешал "архангел мечом опоясанный", так называл петуха, слетевшего на голову сам писатель. Такая интересная и очень необычная метафора - "архангел мечом опоясанный", состоящая из совершенных противоположностей. Это, на мой взгляд, часть развязки всего рассказа, то есть она могла быть в конце, как итог, вывод. Потому что в трех словах Погодин нам выразил свое отношение к петуху, то, что он для него значит. В этом лазоревом петухе соединились воедино добро и зло. Но постепенно добро превосходило, и скоро они стали друзьями: петух и Радий.

Это серьезный рассказ-размышление, но он даже вызвал у меня улыбку. Меня заставило невольно улыбнуться "размазывание под носом обиды и ярости". Это языковая метафора действительно очень выразительна. Я сразу представила образ мальчишки, дерущегося с петухом-драконом. Это - комичная сцена, но в то же время не понятно кого жалеть? Петуха, оскорбленного, униженного таким наглым появлением какого-то мальчишки на его территории или Радия, больно исклеванного вредной птицей.

Погодин очень красиво описывает петуха, как бы рисует нам его портрет. Он сравнивает распущенный петушиный хвост с радугой, и сразу в воображении появляется не обычный деревенский петух, а красивый, многоцветный, гордый хозяин самого себя и своей улицы. Автор показывает такого петуха, который был одновременно схож с многоцветной травой на вечерней заре и, почему-то, с могучим спокойствием дня, символ которого является лазурь - светло-синий цвет. Конечно, такого петуха невозможно представить в реальности. Но тогда Радий Петрович маленьким и назвал своего петуха - лазоревым, скорее всего, просто так, по-случайности. Или, может быть, он его именно таким видел.

А дальше рассказ у Погодина превращается немного в сказку: петух разговаривает с мальчиком. Но это, конечно, происходит только в воображении у Радия. Ведь маленькие дети очень часто, почти всегда, верят в деда мороза, в домовых, могут разговаривать с кошками, собаками, любыми животными. Они их понимают, а животные понимают детей. Поэтому то, что Радий догадывался о мыслях петуха, совершенно не удивительно. Просто, чтобы это понять, нужно вернуться в свое детство, а там, абсолютно точно, не придется долго искать и даже более интересных случаев. Именно то, что Радий Погодин знает туда дорогу и показывает ее нам, помогает легко читать все его рассказы, обращенные к детям, даже к взрослым. Не каждый взрослый не может так легко и так образно вспомнить свое детство, которое почти у всех очень интересно, захватывающе и наполнено чудесами.

"Роскошная осень" - пишет Радий Погодин. Как я представляю роскошную осень? Кругом все покрыто бархатным ковром осенней многоцветицы. Небо наполнено стихами, лирикой и красивыми пейзажами. Поэтому оно пушистое, голубое и счастливое. Деревья все взъерошились, как ежики, чтобы подольше отпугивать своим грозным видом когтистые и безжалостные морозы, которые рассыпает по всей земле зима. А ели и елки своим ярко-зеленым, жизнеутверждающим оптимизмом показывают, что они в стороне не останутся, расставят пошире лапы и защитят маленьких друзей от холода. В моем представлении роскошная осень выглядит именно так, у кого-то по-другому. Хотя, конечно, у всех по-разному, и у Радия Погодина тоже.

В то время Радий жил один с бабушкой, и ему было трудно. В школе он получал двойки, ведь за ним никто не следил. И только одна учительница в него верила и побуждала идти вперед. Конечно, именно это ему тогда было нужно, чтобы в него поверили. Хотя на бой с петухом он шел смело каждое утро и не сдавался. Наконец настал тот день, когда петух понял, что этот человек тоже упрямый, настойчивый, и не меньше его самого. Они стали друзьями, хотя, лучше сказать товарищами. Потому что петух все-таки имел небольшое превосходство над Радием. И они оба это чувствовали. А у друзей, обычно, права одинаковы. Когда петух и Радий заключили мир, то писатель сравнивает оперение петуха с грандиозным пожаром. Они шли вместе и молча гордились друг другом. Даже лазоревый петух гордился своим новым товарищем. Ведь оба они были настойчивы, смелы, а вместе еще больше. Наверное, из-за того, что петух так поступил, а не набросился очередной раз на Радия, он вознесся в глазах мальчика, Радий стал его уважать, потому что чувствовал, что петух немного увереннее, сильнее. Я считаю, что из-за этого он сравнивает оперения своего петуха с пожаром.

Лазоревый петух устроил побоище одноклассникам Радия. Это очень интересный момент в рассказе. Когда я читала, у меня возник вопрос: зачем петух так поступил? На мой взгляд, он хотел показать, что у Радия есть такой друг - сильный и очень смелый, который запросто может заклевать даже старших ребят. А еще, может быть, чтобы Радий им гордился. Хотя это и было так.

В рассказе есть такая метафора: "курицы восхищались, благодушно переговаривались". Радий Погодин присваивает человеческие чувства. Ведь на самом деле, какая курица умеет восхищаться? Но этим он доказывает нам, что все курицы очень уважали своего петуха, который был для них главным хозяином. Петуху Радий понравился, он сказал курицам: "Посмотрите, какой красивый!" Для меня это было неожиданностью, что такой гордый, самодовольный хозяин курятника может назвать Радия красивым, т.е. поставить на одну "жердочку" с собой. Если вспомнить начало отношений петуха и мальчика, то они совсем превратились в дружеские. Петух даже проводил Радия домой.

Но когда Радию пришлось уехать в Ленинград, то петух сказал: "Не воображай, что ты меня победил - это глупо". Я думаю, что петух сам не хотел верить в то, что мальчик его победил или, лучше сказать, приручил. Уезжал его конкурент, но он не был рад тому, что Радий уезжает. Радий назвал петуха своим. Он пишет, что роскошная осень обносилась, но его петух был все так же красив и сверкал даже ярче, чем обычно. Автор выделяет эту фразу: "Сверкал только он, мой петух!" Это слова гордости, счастья. Я уверена, что им обоим, и петуху, и Радию было жаль расставаться, потому что они стали настоящими друзьями, хотя петух и не хотел этого признавать. Но его можно понять, он все-таки должен быть упрямым и настойчивым. Ведь он дракон!

"Я жил в каменном городе", - пишет Радий Погодин. Этим он, скорее всего, хотел сказать нам, что у живой деревни, где он мог разговаривать с живым петухом, смотреть на яркие деревья, которые тоже негромко разговаривали, слышать перешептывание трав, веселые сплетни птиц, он уехал в каменный, мертвый город, где все было скучным, молчаливым, как будто сердитым.

Постепенно жизнь в городе у Радия Погодина вся превратилась в многочисленные привычки. Он не жил, а скорее существовал. Потому что жизнь - это, когда интересно, когда случаются хотя бы маленькие чудеса. Наверное, самая настоящая жизнь - интересная, захватывающая у детей. Или у взрослых, которые в глубине души остаются детьми, которые не забыли свое детство.

Радий Погодин взрослый. Взрослых очень много. Все они умные, занятые, а часто даже чересчур серьезные. Я захотела посмотреть на них как бы изнутри, посмотреть - действительно ли они такие одинаково плавающие в океане привычек. Но, конечно, все люди оказались разными. Кто-то просто, расслабившись, плыл туда, куда несло его течение. Я даже сравнивала его с безнадежным осенним листом, который летит и не знает своей цели. Были люди похожие на черепах. Как только надо было принимать решение, они прятались в свой панцирь и там, в тишине, спокойно, сладко засыпали. Но больше всего мне понравился другой тип людей, которые хоть и погружены в работу, но не совсем перестали понимать себя, других. А когда они на природе, то словно просыпаются, оживают, расправляют крылья, как молодые красивые бабочки и медленно, осторожно, но начинают порхать над своим цветком. Им я хочу посоветовать почаще читать добрые детские сказки и смотреть на восход солнца.

Радий Погодин оживил маленького лягушонка на даче, который посоветовал ему сходить в детство. "Пора", - сказал лягушонок.

Почему-то писатель "с опаской" пошел в родные долы. Неужели он боялся что-то увидеть, а может наоборот что-то не увидеть? Я думаю, он боялся увидеть самого себя - маленького, веселого хулигана, который мог запросто болтать с петухом; неподдельно восхищаться чистым небом; наивно принимать лягушачью икру за марсиан. Тогда сразу станет видно, как радикально изменился он сам, его характер, взгляд на жизнь. И насколько неинтересным, скучным делает наука наш мир. Если мы все будем знать, понимать, но нечем станет восхищаться, нечему удивляться.

Что же увидел в родной деревне, в деревне своего детства Радий Погодин? Там он встретил время, грусть и тоску. "Старая церковь стояла в лесах", "тускло светилось, не отражающие ничего шиферные зеркала крыш", "ни кустиков, ни цветов, ни деревьев в рядок-голь". Эта ужасная картина была бывшим центром деревни.

Конечно, именно это и боялся увидеть Радий Погодин. Теперь только в собственной памяти мог он найти ту красочную, яркую страничку своего детства.

В рассказе есть выражение - "кто ушел из лесов, возвращается к пням". Я согласна с Погодиным, потому что те места, которые мы покидаем, нам больше никогда не увидеть в их прежнем виде. Если они изменяются не в худшую сторону, то в лучшую, но обязательно изменяются. А для человека тот их облик - это облик детства, и поэтому другой, каким бы он не был хорошим или плохим, является чужим, отдаленным, не родным.

В лесу писатель увидел друга детства, своего петуха. Радий Погодин пишет о нем, на мой взгляд, очень нежно, по-доброму, с лаской: "Он вышел из кустов, нарядный и застенчивый". Мне было жалко, что гордый, самодовольный петух стал грустным и застенчивым. Ведь Радий Погодин пишет именно нарядный, а не торжественный, хотя когда-то он сравнивал его оперения с пожаром, даже с грандиозным пожаром. Петух очень сильно изменился. Он обращался к человеку на "Вы", но ведь друзья называют друг друга только на "ты". Погодин выделяет, что петух посмотрел на него снизу вверх. Я думаю, что этим он хочет сказать нам, что теперь петух чувствует себя слабее, ниже по отношению к Радию. Теперь Радий был для него просто взрослым человеком. Я почувствовала в интонации писателя даже некоторую грубость, резкость, неуклюжесть, которая невольно вырывалась из его уст. А петух был в отчаянии. Он не смог приспособиться к той новой жизни в "новой" деревне. Он решил остаться в прошлом. Пусть в лесу, но здесь он продолжал жить сам; так как ему хотелось или так, как он мог сам. Из дракона он превратился в петуха. Но не обычного, но все-таки имеющего гордость, собственное достоинство и собственную жизнь. В отличие от Радия, он не поддался течению времени и жизни. Он остался таким, каким хотел быть. Когда Радий Погодин говорит, что напишет про любовь, петуху становиться легче и веселее. В нем загорается искорка надежды, надежды на то, что может этого человека не так сильно изменило время, может он способен чувствовать и понимать. А значит, пока еще он остается ребенком. И поэтому петух сказал ему: "Детство сильнее любви". Петух сказал это с верой в то, что Радий Погодин не забыл все-таки свое детство. Значит, он не забыл себя, дружбу с петухом - лучших моментов в жизни. А самое главное, он не забыл тех простых, но очень важных истин, которые можно понять только в детстве, будучи ребенком - чутким и догадливым.

Бабий Даша, 15 лет, Ленинградская область, 2001 год

Тогда я пошел в первый класс. По холмистым полям. Сквозь степенное жито. Через речку Студёнушку − по двум жердочкам.
Шел под небом, таким голубым, которое, кроме детей, видится матерям в еще неразгаданных глазах новорожденного да сморенным войной солдатам.
Школа учила ребят в большой и чванливой деревне в трех верстах от моей деревушки: сейчас уже нет ее, деревушки той, только след в моей памяти, только запах необъяснимый, который вдруг налетит неведомо откуда, обоймет сердце, укутает его в тишину, и тогда нарождается в душе та странность, что преобразует утомительное, ставшее от привычки нереальным существование в сердобольную зрячую жизнь, окрашенную позабытыми жаркими красками.
Ласточки сидели густо по телеграфным струнам. Лягушата скакали в спешке по делам своего вольного озорства. Кроты подставляли ветру слепые рыльца. Да еще гудела, стрекотала, звенела вокруг насекомая мелочь.
И никто не провожал меня в школу, и день тот, день первый, позабылся бы, стерся в памяти, но в большой деревне, в богатой ее середке, под усмешку узорчатых окон на голову мне слетел петух. Как архангел, мечом опоясанный, он низринулся на меня с церковной ограды.
Я сражался с ним, размазывая под носом обиду и ярость. Норовил разбить его насмерть носком башмака. Разве мог я тогда понимать, что петухи нашего детства бессмертны.
Он был мастером драк, соображал хорошо и, отскакивая, чтобы снова напасть, красовался: выгибал шею, чиркал острым крылом по траве, распушал хвост, будто радугой окружал себя.
Он был схож с многоцветной травой на вечерней заре. Но нельзя описать его красоту, как нельзя описать мгновение, не разрушив его краткой сущности.
Я назвал петуха лазоревым, не ведая, что лазурь согласуется лишь с могучим спокойствием дня.
Петух рвал кремневыми когтями мой новый портфель. Он кричал:
− Я тут дракон! А ты кто?
− А я в школу иду, − отвечал я.
Он кричал:
− В школу дорога другая!
− А я эту выбрал…
Наше первое сражение закончилось как бы вничью. По моему тогдашнему убеждению, все-таки победил я, потому что не свернул в близко манящий проулок, потому что и завтра пошел той запретной дорогой, на которой он выполнял роль дракона.
Сражались мы каждый день. Осень была затяжной и роскошной.
− Хоть бы дождик полил, − говорила бабушка. − Под дождем петухи смирные.
Бабушка уговаривала меня ходить в школу окольно, даже плакала, предсказывая мне худую кончину. Ни отец, ни мать не участвовали в выборе моего пути: отец уже несколько лет работал в городе Ленинграде − иногда в кондитерском производстве, иногда в парфюмерном. На хозяйственной должности − дворником. Мама к нему поехала.
Одноклассники меняли свое отношение ко мне гурьбой, то дружно жалея меня, то дружно меня порицая. Главный силач Вася Силин надо мной смеялся, называл меня дураком. Лукавые деревенские бабки объясняли явление петуха в моей жизни так:
− Дивья! Потому что нехристь ты неумытый. Сколько годов уже без креста живешь! Мамка твоя безобразница.
Я был первым и тогда единственным некрещеным младенцем в деревне, да, пожалуй, и на всей Валдайской возвышенности, приверженной Нилу Столпнику.
Мои незлобивые, простодушные родственники время от времени обнаруживали на мне острые уши и бесовские шишки. Что касается хвоста, то, разглядывая с интересом место, где, по их убеждению, должна была назревать черная бородавка, из которой в свой час проклюнется хвостик − маленький, наподобие поросячьего, − они сходились в дружном едином мнении, что я уже наловчился дурить их − отвожу им глаза, и они всегда будут вправе устроить мне выволочку, всыпать перцу, выдрать как Сидорову козу и в конечном счете послать туда, куда Макар телят не гонял.
Жилось трудно.
Только учительница, юная и от юности беспечная, ставила мне тройки там, где должна была красоваться двойка. Она в меня верила. Гладила иногда мое вспухшее темя и побуждала идти вперед, говоря:
− Не робей, братец. Три к носу… и все пройдет.
Боги земли, сохраните для будущих поколений мальчишек слово «учитель» в его первозданном значении.
Я же продолжал идти той дорогой, не помышляя о сдаче или прощении.
И настал день, когда петух не набросился на меня. Он вышел навстречу мне гордо и дружелюбно.
− Нельзя превращать это дело в забаву, − сказал он.
Я согласился с ним, радостно ощутив его превосходство.
Мы пошли вместе. Молча.
И чем дальше мы шли, тем теплее становилось у меня в груди, тем величественнее шагал мой петух и пожар его оперения становился все грандиознее.
Перед школой он сделался похожим на гарцующего коня. Он так и взошел на крыльцо.
Устроил побоище моим одноклассникам. Тех, кто постарше, тоже отколотил.
Ребята кричали мне:
− Убери своего петуха!
− Ишь дракон! Голову ему оторвать надо. Ноги повыдергивать.
− И тебе заодно.
Вася Силин, которого петух почему-то не клюнул, ушел в угол и заплакал.
Только учительница, как я уже говорил, молодая и от юности своей совершенно беспечная, села на крыльцо, на уже холодные доски, и погладила петуха по спине. Он стерпел ее ласку с достоинством воина.
После уроков он встретил меня у церкви.
− Пойдем, я хочу показать тебя моим курицам.
Курицы были нарядны, неторопливы и, как подобало тогдашней моде, упитанны.
− Полюбуйтесь, какой красивый! − крикнул петух.
Курицы окружили меня, восхитились, почистили клювики о мои башмаки и, благодушно переговариваясь, пошли ворошить конское яблоко.
− Ты им понравился, − сказал петух. − Понимаешь, я отыскиваю зерна и, когда нахожу, зову своих куриц. А кого же еще? Для кого мы стараемся?
Я, наверное, покраснел. Он пожалел меня.
− Ты конфузливый. Не печалься, это пройдет. Как у тебя с любовью?
Я ответил решительно:
− Есть!
Мне казалось, что я влюблен в одноклассницу Кланю Ладошкину, в Клуньку − так я ее называл.
− Что ты намерен делать в дальнейшем?
− Не знаю, − ответил я. − Стану летчиком.
Петух посмотрел на меня снисходительно. Шевельнул крыльями, будто плечами пожал.
− Единственно стоящее занятие − находить зерна.
Он проводил меня до дому.
Роскошная осень уже обносилась. Во всем, даже в небе, появился землистый оттенок. Сверкал только он, мой петух.
− Я знаю, ты скоро уедешь, − сказал он. − Пожалуйста, не воображай, что ты меня победил, − это глупо. Впрочем, я не стану тебя винить. Глупость − явление стихийное.
Действительно, я скоро уехал в город Ленинград: мой отец хорошо устроился на шоколадной фабрике, даже комнату получил.
Я жил в каменном городе.
Потом жил на войне.
Потом в местах, где нет петухов.
Снова вернувшись в город, бросился я осваивать гигиену мышления, аккуратность кафеля, яркость синтетических тканей и цветной кинопленки, громкую бесполезность споров, разнообразие вин, пряность восточной кухни, отстроумие от недомыслия, − короче говоря, греб по течению, наслаждаясь скоростью моего челна и не желая заботиться о том, что река, по которой я плыл так быстро, называется рекой времени.

Правда и то, что ночь за полночь я с покаянием торопился домой. Хранительница моего очага узнавала меня во всех моих возвращениях и обращала к воспоминаниям, умильным и ломким, как фотоглянец.

Однажды на даче я заметил маленького лягушонка. Он глядел на меня сердито, пятерней сжимая камушек, − может, случайно ступил на песчинку, и пятерня так похоже сжалась. Но показалось мне вдруг, что камушек предназначается для меня, что сейчас лягушонок засунет пальцы в свой широченный небрезгливый рот и я услышу свист, исходящий из той поры, когда канавы пристально следили за мной глазами марсиан, притворившихся лягушачьей икрой, из той поры, когда мне не нужна была просветленная оптика и электроника, чтобы видеть зарождение жизни и гибель миров.

Сколько лет не встречалась мне на пути лягушачья икра! Или стыдно мне было, траву переросшему, на четвереньки встать?

− Пора, − сказал лягушонок.

С опаской пошел я в родные долы.

На месте моей деревушки сияли великолепные алюминиевые пузыри − новые символы скотьего бога.

Здесь, где я огласил своим криком небольшенький мир сверчков, ничего уже моего не было.

Над моей головой дрались жаворонки. Стрижи завивали крылом дорожную пыль. В листьях травы, название которой я позабыл, сидели лягушки. Как жадные плотью вдовы, отупевшие, они поджимали бледные животы и безвольно, с одышкой стонали от ожидания.

Традиция в таких случаях велит посидеть на камне в волнах иван-чая, прислушаться к топотку неусыпной мышиной стаи, которая кормит собой всевозможное хищное жизнетворение − волка всякого; посидеть, подумать о текучести вод, о маме-язычнице, которая вместо креста целует своего дивно названного сынка в попку, чтобы на ней хвост не вырос. Нет! Я помчался в ту большую деревню, где когда-то в первый день сентября налетел на меня петух − чудо мое лазоревое.

Старая церковь стояла в лесах. Железная ограда едва возвышалась над лопухами такой буйной силы, что перед ними всякий прохожий невольно чувствовал себя согбенным. По обе стороны асфальтового шоссе тускло светились шиферные зеркала крыш, не отражающие ничего. Избы, наспех перевезенные из деревенек, отживших свое, поднятые на бетон вместе с пристроенными верандами и горбатыми мезонинами, уже не могли называться избами.

Эту коммерческую кубатуру, прикрывающую свою худородность масляной краской, теснила новая пятиэтажная жизнь с газом. И ни кустиков, ни цветов, ни деревьев в рядок − голь. Впрочем, русская деревня, хоть построй ее из бетона и других силикатов, хоть покрой ее стеклопластиком, найдет свою форму, изукрасится и возвеселится со временем.

По замусоренному бумагой шоссе с хриплыми криками носились какие-то известкованные существа. Толкаясь, они вырвали у меня из руки сигарету, полагая, что это съедобно.

Хвосты существ были помазаны разноцветными чернилами с той целью, чтобы как-то их различать. Существа, безусловно, принадлежали куриному роду, но, по всей вероятности, цыплят не высиживали. Даже в намеке у них не было величия пестрой наседки, ее глуповатого самоуважения, радостного кудахтанья и ласкового квохтанья.

Одна из них, задрав по-собачьи ногу, тут же испачкала мне штанину и поскакала, даже но отряхнувшись.

− Террористка! Креветка в перьях! − крикнул я ей вдогонку и устыдился: за что мне бранить ее, получившую отмеренную порцию калорий от ячеистого тепла инкубатора. Наверное, ей даже петух ни к чему.

Может быть, теперь петухи ликвидированы?

Но они, конечно, имелись. Ходили группкой в сторонке − дань двуединству природы, деревенские звездочеты, тихий клуб седых петухов.

Боги земли всякую тварь творя и во всякий час, что имеете вы в виду?

Кто ушел из лесов − возвращается к пням.

Но лес, к счастью, рос, возвышался и зеленел на исконных корнях. (В связи с истощением Волги лес в этой местности не рубили.)

Леса я побаивался. В отрочестве очертя голову я объявил себя урбанистом. Даже в чужих городах я ориентируюсь лучше, чем в своей родной роще.

Не испытывая тяги неодолимой, я вошел в лес.

Я чувствовал, почти слышал его жалость. В течение своей непростой жизни я понял, что жалеть нужно лишь детей, лошадей и героев, и не знал, в какой роли лес жалеет меня. Он говорил обо мне, как звонят на поминках: «Бы-ыл… Бы-ыл… Бы-ыл…»

− Перестань, − сказал я ему, − мне это неприятно. Я не разрушал твоих гнезд. Не ломал твоих ветвей. Не хожу с ружьем. Не состою в комиссиях по охране природы. Я спасаю себя от себя самого и лишь в этом вижу твое спасение тоже. Мог бы отнестись ко мне пусть не как к равному, но хотя бы как к равноправному.

Лес замолчал. В его глубине раздались быстрые всплески, как бы хлопанье многих детских ладошек. В глазах зарябило. Свет побежал по спектральной формуле, которую я заучил в детстве: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. В памяти нарисовались Пифагоровы штаны, почему-то бархатные…

И я увидел своего петуха.

Он вышел из кустов, нарядный и застенчивый.

− Привет! − слишком резво, слишком громко выкрикнул я.

− Здравствуйте, − ответил он. − Опустил голову и принялся лапой расчесывать траву, будто не было сейчас дела важнее.

− Ты чего же? − сказал я обиженно. − В деревне, понимаешь, бродят какие-то белые птицы, какие-то привидения. Схоласты, спиритуалисты…

− Остановись. − Он посмотрел на меня снизу вверх. − Романтик, превратившийся в брюзгу?

− Ты мне зубы не заговаривай. Ты отвечай: зачем покинул деревню?

Янтарный глаз его засмеялся. Я различил в этом смехе тот предел иронического, за которым следует отчаяние и покой.

− Курица нынче не та, − вдруг сказал он. − Найдешь прекрасное зерно − золотое. Кричишь, зовешь: «Сюда! Ко мне! Любуйтесь…» Они прибегают, склевывают зерно не глядя и возмущаются. «Где?» − орут. «Что?» − орут. «Как, куда?» Обзывают, представь себе, пустомелей, обманщиком, фатом… Думаю, расклевали курицы и твои зерна. − Он помолчал и спросил: − Что собираешься делать?

Я ответил, напыжившись:

− Напишу про любовь.

Янтарный глаз его опять засмеялся. Но уже легче и веселое − с надеждой.

− Горячо, горячо, но не жарко, − пропел он. − Не забывай, детство сильнее любви.

Оперение его было пронзительно ярким, как бы возникшим на гранях хрустальной люстры. Я наклонился, чтобы погладить его. Протянул руку, которую научил писать сказки. В пальцы тотчас ударили тысячи легких острых осколков. На листьях и на траве образовалась сверкающая капель. Миг − и она высохла, испарилась.

Петух мой оставил меня, скрылся за поворотом леса.

И поляна, и поредевшие в кронах сосны, и луговина, и все, все вокруг осветилось мощным безжалостно-обнажающим светом − у моих ног лежало лазоревое перо.

С какой тайной мыслью он оставил мне эту лазурь − цвет, который согласуется лишь с трезвой зрелостью дня?