Чтение домовенок кузя в старшей группе. Конспект НОД «Домовёнок Кузька» (старшая группа)

Разделы сайта

Выбор редакции:

Девочка взяла веник, да так и села на пол, до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».

– Будьте здоровы! – вежливо сказала девочка.

– Ага, – басом ответили из-под веника. – Ладно. А-апчхи!

Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.

Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.

И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.

– Знаешь что? – вдруг сказали из-под веника. – Я тебя боюсь.

– И я вас, – шёпотом ответила Наташа.

– Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.

Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться.

– Знаешь что? – немного погодя спросили из-под веника. – А может, ты меня не тронешь?

– Нет, – сказала Наташа.

– Не поколотишь? Не жваркнешь?

– А что такое «жваркнешь»? – спросила девочка.

– Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь – всё равно больно, – сообщили из-под веника.

Наташа сказала, что никогда не… Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.

– И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.

Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.

– Так-то оно так… – помолчав, вздохнуло лохматое существо. – Да, видно, не все про это знают… – И спросило: – Дряпать тоже не будешь?

– А что такое «дряпать»?

Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» – примерно одно и то же, и твёрдо пообещала не царапаться, ведь она – человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала:

– Может, и свориться не будешь?

Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался: заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались из-за веника во все стороны.

– Ах, беда, беда, огорчение! Что ни скажешь – не по разуму, что ни молвишь – всё попусту, что ни спросишь – всё без толку!

Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:

– Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно! А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!

Тут Наташа потихоньку стала смеяться.

Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.

Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:

– «Свориться» – значит «ссориться, ругаться, позорить, измываться, дразниться», – всё едино обидно.

И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит.

Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс:

– Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!

Банька

– Ты кто? – спросила девочка.

– Кузька, – ответил незнакомец.

– Это тебя звать Кузька. А кто ты?

– Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.

– Нет у нас баньки, – огорчённо сказала девочка.

Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:

– Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!

– Так ведь это ванна, а не банька, – уточнила Наташа.

– Что в лоб, что по лбу! – отозвался Кузька.

– Чего-чего? – не поняла девочка.

– Что об печь головой, что головою об печь, – всё равно, всё едино! – крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты. А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль: – Ну, что же ты меня не паришь?

Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.

В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:

– А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!

Раздеваться он не стал.

– Или мне делать нечего? – рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. – Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Этак всю жизнь раздевайся – одевайся, расстёгивайся – застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.

Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.

Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми – жёлтые, блестящие, совсем как новые.

Лохматик восхитился и сунул под кран голову.

– Пожалуйста, закрой глаза покрепче, – попросила Наташа. – А то мыло тебя укусит.

– Пусть попробует! – проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.

Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала. Зато отмытые Кузькины волосы сверкали как золото.

– Ну-ка, – сказала девочка, – полюбуйся на себя! – И протёрла зеркало, висевшее над раковиной.

Кузька полюбовался, утешился, одёрнул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил:

– Ну что я за добрый молодец! Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молодец!

– Кто же ты, молодец или молодец? – не поняла Наташа.

Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец, и настоящий молодец.

– Значит, ты добрый? – обрадовалась девочка.

– Очень добрый, – заявил Кузька. – Среди нас всякие бывают: и злые, и жадные. А я добрый, все говорят.

– Кто все? Кто говорит?

В ответ Кузька начал загибать пальцы:

– В баньке я пареный? Пареный. Поеный? Поеный. Воды досыта нахлебался. Кормленый? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмём по ковриге за конец!

– Что-что? – переспросила девочка.

– Опять не понимаешь, – вздохнул Кузька. – Ну, ясно: сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. А ты?

Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и понесла на кухню.

По дороге Кузька шепнул ей на ухо:

– Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну – больше не будет свориться.

Олелюшечки

Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.

Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за верёвочку, и поёт:

Истопили баньку, вымыли Ваваньку.
Посадили в уголок, дали кашечки комок!

Наташа придвинула к батарее стул и сказала:

– Закрой глаза!

Кузька тут же зажмурился и не подумал подглядывать, пока не услышал:

– Пора! Открывай!

На стуле перед Кузькой стояла коробка с пирожными, большими, прекрасными, с зелёными листиками, с белыми, жёлтыми, розовыми цветами из сладкого крема. Мама купила их для новоселья, а Наташе разрешила съесть одно или два, если уж она очень соскучится.

– Выбирай какое хочешь! – торжественно сказала девочка.

Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся:

– Это я не ем. Я не козёл.

Девочка растерялась. Она очень любила пирожные. При чём тут козёл?

– Ты только попробуй, – нерешительно предложила она.

– И не проси! – твёрдо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся! Наташа сразу поняла, что значит слово «отвращение». – Поросята пусть пробуют, лошади, коровы. Цыплята поклюют, утята-гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне… – Кузька похлопал себя по животу: – Мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу!

– Ты только понюхай, как пахнут, – жалобно попросила Наташа.

– Чего-чего, а это они умеют, – согласился Кузька. – А на вкус трава травой.

Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.

Наташа засмеялась.

А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются. Если над кем-нибудь ещё, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться. Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог. Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот.

И сейчас же спросил:

– Фафа фефеф или фто фофофаеф?

Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил:

– Сама печёшь или кто помогает? – И давай пихать в рот одно пирожное за другим.

Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные.

Но он съел примерно штук десять, не больше. И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул:

– Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: всё себе да себе. Надо и о других подумать. – И начал считать пирожные. – Тут ещё осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку, и Сосипатрику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь! Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радёхоньки!

Нахохотавшись всласть, Кузька обернулся к Наташе и заявил, что олелюшечек никак не хватит.

– Чего не хватит? – рассеянно спросила девочка. Она всё думала, что сказать маме о пирожных, а ещё думала про Адоньку, Афоньку, Вуколочку.

– Олелюшечек, говорю, на всех не хватит. Не красна изба углами, а красна пирогами. Эдаких вот, с цветами! – Кузька даже рассердился и, видя, что девочка не понимает, о чём речь, ткнул пальцем в пирожные: – Вот они, олелюшечки – эти самые пироги цветочные! Я ж говорю, невразумиха ты непонятливая, а ещё смеёшься!

Жердяя звать не надо

– Дом без хозяина – сирота, – поёрзав на батарее, сказал Кузька и начал озираться, будто что-то потерял. – И хозяин без дома – тоже сирота. Дома и стены помогают.

Наташа оглядела стены. Интересно, как это они будут помогать. Руки у них вырастут, что ли? Или стены станут говорящими? Кто-нибудь начнёт мыть посуду, а стены скажут: «Эй ты! Марш отсюда! Сами вымоем!» Или нет. Кто же станет строить такие грубые стены? Это будут очень милые, приветливые стеночки: «Будьте добры, займитесь какими-нибудь другими, более интересными делами, а мы, с вашего позволения, перемоем всю посуду. И пожалуйста, не беспокойтесь: ни одной чашечки не разобьём». Тут, конечно, стены раздвинутся, выйдут роботы, всё сделают – и опять в стены.

Кузька между тем очень внимательно оглядывал кухню и заодно объяснял, для чего нужно праздновать новоселье:

– У вас, у людей, день рождения раз в году. А у дома он бывает раз в жизни – его новосельем зовут. Где новоселье – там гости. Где гости – там угощение. Мало угощения – гости подерутся. Пеки олелюшечки, да побольше, чтобы на всех хватило!

– Афонька, Адонька, Вуколочка – это твои гости? – спросила девочка.

– Сюра забыла, – ответил Кузька. – А ещё жди Пармешу, Куковяку, Лутонюшку. Так… Ещё кого? Пафнутий придёт, Фармуфий, Сосипатр, Пудя, Ховря, Дидим, Теря, Беря, Фортунат, Пигасий, Буян, Молчан, Нафаня, Авундий… Феодул с Федулаем прибудут, Пантя, Славуся, Веденей… Блудяшку и Себяку звать не буду, разве что сами придут незваными гостями. А вот Поньку, так и быть, кликну. И Бутеню, и бедненького Кувыку.

– Что это, все твои товарищи?! – изумилась девочка. – Так много?

– А как же! – важно ответил Кузька. – Без товарищей один Жердяй живёт.

– Кто живёт?

– Жердяй. Сухой, длинный, на крыше у трубы дымом греется. Завистник, ненавистник и пакостник, лучше сюда его не звать – всех перессорит. Пусть себе торчит на крыше как сухая ветка.

Девочка скорей посмотрела в окно, не видно ли Жердяя. Не только Жердяя, но и труб и дыма на крышах не было, одни антенны поднимались вверх.

– Нет, – продолжал Кузька. – Жердяя звать не буду. Вот деда Кукобу позову. Да не соберётся он, дед Кукоба, скажет: «Дорога не близкая, за семь вёрст киселя хлебать – лаптей не напасёшься». А может, и навестит, соскучился, поди. Севрюк с Пахмурой не придут, зови не зови, эти веселья не любят. Лыгашку глаза б мои не видели! И Скалдыра пусть не показывается. Зато Белебеня сей же час прибежит. Услышит от Сороки – и здравствуйте-пожалуйста, давно не видались!

– От Сороки? – удивилась Наташа. – Разве птицы знают про новоселье?

– Сорока знает, – твёрдо сказал Кузька. – Она везде поспевает. Да толком ничего не понимает. До того занята, что и подумать некогда что надо, чего не надо – про всё трещит, на хвосте тащит. Сорока скажет вороне, ворона – борову, а боров – всему городу. Не любим мы Сороку, – вздохнул Кузька. – Один Белебеня с ней в ладу живёт. Чуть услышит, у кого какая беда или радость, – ему всё равно, лишь бы народу побольше и угощения, – он и прискачет. И Лататуй с ним, они всегда вместе.

Девочка во все глаза смотрела на Кузьку. Он по-прежнему сидел на батарее, рядом сохли лапти. Кузька придерживал их за верёвочки и болтал ногами.

«Интересно, – думала девочка, – почему у Кузьки ножки маленькие, а лапти такие, что в каждый он может сесть, как в корзину». А ещё она думала о Кузькиных друзьях. Какие они? Тоже маленькие, лохматые и в лаптях? Или некоторые в ботинках? Или же большие, лохматые, в пиджаках, с галстуками, но в лаптях? Или же маленькие, причёсанные, в рубахах и в ботинках?

А Кузька в это время продолжал:

– Белун придёт, и пускай. Всегда ему рады. Тихий старичок, смирный, ласковый. Вот только носовой платок для него не забыть припасти, если попросит нос вытереть. Банник непременно пожалует, то-то ему здесь светло покажется после тёмной бани. Ещё Петряй и Агапчик навестят, Поплеша с Амфилашей, Сдобыш, Луп, Олеля… Лишь бы Тухляшка не навязался, ну его!

– Ой, Кузенька! – изумилась Наташа. – Сколько же у тебя друзей!

Он поглядел вниз и вздохнул:

– Давно бы отсюда ушёл, да шесток больно высок, до полу лететь далеко, а ухватиться не за что.

Наташа скорей пересадила бедняжку на подоконник.

«Эка благодать – весь белый свет видать!» – обрадовался Кузька и прижался носом к стеклу. Девочка тоже посмотрела в окно.

Обиженный самолётик

По небу неслись облака. Тоненькие, с виду совсем игрушечные подъёмные краники двигались между светло-жёлтыми, розовыми, голубыми коробочками домов, поднимали и опускали стрелы. Дальше был виден синий лес, до того синий, будто в нём и деревья растут синие с голубыми листьями и лиловыми стволами.

Над синим лесом летел самолётик. Кузька показал ему язык, потом обернулся к девочке:

– Много всякого народу пожалует на новоселье. Придут и скажут: «Вот спасибо тому, кто хозяин в дому!» Будет что рассказать, будет что вспомнить. Друзья к нам придут, и знакомые, и друзья друзей, и знакомые друзей, и друзья знакомых, и знакомые знакомых. С некоторыми водиться – лучше в крапиву садиться. Пусть и они приходят. Друзей всё равно больше.

– А где они живут, твои друзья? – спросила девочка.

– Как где? – удивился лохматик. – Везде, по всему миру, каждый у себя дома. И в нашем доме тоже. Мы высоко живём? На восьмом этаже? А на двенадцатом уже раньше нас Тарах поселился, на первом Митрошка – тонкие ножки живёт понемножку.

Наташа недоверчиво спросила, откуда Кузька про это знает. Оказалось, от знакомого воробья по имени Летун. Сегодня, когда машина остановилась и стали выгружать вещи, воробей как раз купался в луже около подъезда. Митрошка и Тарах, которые приехали сюда раньше, просили его кланяться всем, кто ещё приедет в этот дом.

– Помнишь, – спросил Кузька, – он нам из лужи кланялся, мокренький такой, встрёпанный? Слушай, ему же там до самого вечера сидеть и кланяться! Посиди-ка весь день в луже, не пивши, не евши. Думаешь, хорошо?

– Ну, попить-то он может, – нерешительно сказала Наташа.

– Угу, – согласился Кузька. – А поесть мы ему олелюшку бросим в окошко. Ладно? Только аккуратно, а то попадёшь в голову, а он маленький, эдак и ушибить можно.

Они долго возились с задвижками, открывали окно, потом высунулись, увидели лужу, рядом с ней серую точку (видно, Летун не всё время купался, иногда и загорал) и очень удачно бросили из окна пирожное «наполеон»; оно упало прямо в лужу. Только успели закрыть окно, Кузька как закричит:

– Ура! Едут! Уже едут! Гляди!

Внизу по широкому новому шоссе мчался грузовик с узлами, столами, шкафами.

– Ну-ка, ну-ка, что у нас за соседи! – радовался Кузька. – Друзья или просто знакомые? А не знакомы, долго ль познакомиться – приходи сосед к соседу на весёлую беседу. Эй ты! Куда уезжаешь? Куда? Вот они мы, не видишь, что ли? Остановись сей же час, кому говорят!

Но грузовик проехал мимо и увёз людей с их добром в другой дом, к другим соседям.

Кузька чуть не плакал:

– А всё машина виновата! Не могла остановиться, что ли? К другим соседям поехали. А к нам жди-пожди – то ли дождик, то ли снег, то ли будут, то ли нет.

Наташе успокоить бы его, а она слова сказать не может, смеяться хочется. И вдруг она услышала:

– Эй ты! Сюда заворачивай! Лети, лети к нам в гости со всеми чадами и домочадцами, с друзьями и с соседями, со всем домком, окромя хором!

Девочка посмотрела в окно: коробки домов, подъёмные краны, а над ними самолёт.

– Ты кого зовёшь?

– Его! – Кузька ткнул пальцем в небо, указывая на самолёт. – Давеча он также летел, а я его подразнил.

Кузька смутился, покраснел, даже уши у него стали красными от смущения.

– Я ему язык показал. Может, видела? Обиделся, поди. Пусть уж побывает у нас, олелюшечек отведает. А то скажет: дом-то хорош, да хозяин негож.

Наташа рассмеялась. Самолёт к нам зовёт, кормить его собирается!

– Вот чудак, да он же здесь не поместится.

– Толкуй больной с подлекарем! – развеселился Кузька. – Вот машину, которая нас везла, я в гости не звал, велика, в горницу не влезет. А самолёт – другое дело. Сколько их в небе перевидал, ни один крупнее вороны или галки на глаза не попадался.

А этот не простой самолёт, обиженный. Если тесно ему покажется, так ведь в тесноте, да не в обиде. А будешь надо мной смеяться – убегу, и поминай как звали.

Самолёт, конечно, не откликнулся на Кузькино приглашение, а улетел, куда ему было надо.

Кузька долго-долго глядел ему вслед и грустно сказал:

– И этот не захотел к нам в гости. Крепко на меня обиделся, что ли…

Воробьиный язык

Наташа решила больше не смеяться над Кузькой. Если маленькие чего не знают, на то они и маленькие. Вырастут – узнают.

А Кузька – совсем маленький, хоть и в огромных лаптях. Откуда ему знать про самолёты?

– Ты разве в машине с нами приехал? – спросила девочка.

– А то где же? – важно ответил лохматик. – Я у неё спросил: «Довезёшь?» – «Полезай, – отвечает, – довезу».

– У машины спросил?

– А как же! Без спросу – останешься без носу. Очень удобно ехал. В ведре. Мы с веником там хорошо уместились.

– Что ж, машина так и сказала: «Полезай – довезу»?

– Ну, она-то по-своему, по-машинному: «Рр!» Да я не остолоп, понял. Вот и довезла. Тут я, видишь? Вот он. – Кузька для убедительности потыкал в себя пальцем и сказал, что машинные языки ещё не ахти как знает. То ли дело птичьи или звериные.

И тут как раз зачирикал воробей. Может, Летун прилетел благодарить за угощение? Наташа искала глазами воробья, а в кухне уже свистели синицы, заливался соловей, стучал дятел.

Мяукнула кошка. Птицы умолкли. Громко залаяла собака. Невидимая кошка заорала изо всех кошачьих сил и удрала. А невидимая собака вдруг как тявкнет на девочку! Наташа чуть со стула не свалилась и закричала: «Мама!» И тут всё стихло, кроме Кузькиного смеха. Это он кричал разными голосами. Ну и Кузька!

Она хотела попросить, чтобы Кузька ещё полаял, но тут замычала корова, закукарекал петух, заблеяли овцы и козы, закудахтала курица, запищали цыплята. Курица звала детей всё громче, цыплята пищали всё жалобней, а потом смолкли. Верно, курица увела их подальше от стада, от множества копыт и мохнатых ног. Вдруг замолкли овцы с козами и заревел кто-то страшный. Зашумели, заскрипели деревья, завыл ветер. Кто-то ухал, верещал, стонал. Но вот всё затихло, в тишине что-то взвизгнуло.

– Страшно, да? – спросил Кузька. – Я тогда тоже испугался.

Когда и где испугался, он рассказывать не стал, а задумчиво произнёс:

– По-воробьиному-то я давно говорю. И по-вороньи, и по-куриному. Лошадиный знаю, козлиный, бычий, свинячий, ну и кошачий, и собачий. А когда в лес попал, заячьему выучился, беличьему, лисьему… Волчий понимаю, медвежий. Рыбьи языки хуже знаю, трудные они: покуда выучишь, десять раз утопнешь или простудишься. Ещё карасий от щучьего отличу, а больше ни-ни.

Наташа во все глаза смотрела на Кузьку. Маленький, а сколько языков знает! А вот она, хоть и большая, знает всего несколько десятков английских слов и одно немецкое.

Глава 1 Обычные дела

Кузя, маленький домовеночек, был не просто домовеночком. Он был самым лучшим домовеночком на свете. Так думал сам Кузя, так думали и все его друзья. Конечно, может ли быть у простого домовеночка волшебный сундучок? И может ли жить простой домовенок в самом лучшем доме на свете - ярком, новом, с красивыми русалками на ставнях? У Кузи был волшебный сундучок и хозяйничал он в лучшем домике на свете. Только он и не думал важничать. Кузя был очень домовитым, а потому целыми днями только и делал, что всем помогал.
Помогал Кузя своим хозяевам - то полы подметет, то горшки начистит, то коняшке гриву колоском заплетет. Хозяева на своего домового не могли нарадоваться. Хорошо в доме, уютно. И всегда - радостно. Да как и не быть радостно, когда в их доме сундучок с радостью хранится?
Стенки у сундука хоть и кованые, да тонкие. Радость сквозь них так и протекает. Слякоть ли на улице, мороз ли, а в доме знай пироги пекутся да песни поются. А от такого счастливого дома и вся деревенька счастьем заражается.
Заедет случайный путник в деревеньку и дивится - не нарадуется. Все-то домики опрятные-аккуратные, во саду-то цветочки-лепесточки. А жители все румяные да приветливые. Парни все в красных рубахах, а девушки - в голубых сарафанах. Как пойдут вечером за околицу хороводы водить да песни петь - сердце радуется. И идет эта радость по всей земле.
Попытался как-то злой волшебник украсть эту радость, да только не получилось у него ничего. Кузя собрался со своими друзьями и спас землю от слез и печали.
И за все за это его все любят и уважают, а хозяева ему всегда блюдечко с медом оставляют, чтобы он мог и сам полакомиться и гостей-домовых угостить.
Так и жил Кузенька, поживал в своем лучшем на свете домике на зеленой полянке. Встанет утром рано с первыми петухами и тянет маленькую хозяйку за косу:
- Вставай, лежебока! Полы не метены, обед не сварен! А на таких-то харчах мы до осени не протянем!
Вставала девочка Анютка, росой умывалась, пояском обвязывалась и ну по горнице плясать, да дела все делать. А работа у нее в руках кипит-спорится. Тут и бабушка Настя проснется-потянется. Посмотрит на внучку, порадуется:
- Уж и за водой сходила? Вот егоза! Умница, внучка!
А Кузька уж сидит у коня на спине и гриву ему чешет. Придет хозяин коня запрягать да в поле ехать, глядь - конь уж сытый да веселый, с копытца на копытце перескакивает и глазом весело косит. Сам на работу просится!

Уйдут все в поле, а Кузька в огороде. Раздаст щелбанов прожорливым гусеницам, да гладит-тянет капустные листочки, чтобы быстрее росли.
К обеду проголодается наш Кузя, устанет. А уж бабка Настя пирог румяный из печи вынимает. Кузин любимый, с творогом. Сядет Кузя на перекладинку под столом и пирогом лакомится. А пирог - вкуснющий, такого Кузя и у Бабы-Яги в гостях не едывал.
Так и жили-поживали потихонечку. Иногда у Кузи был выходной от домашних дел и тогда он шел в лес, навестить своих старых друзей. Побродит он по лесным полянкам, походит, да набредет на своего дружка - маленького лешонка Лешика. И давай они с ним всякие забавы выдумывать. То белке орешки помогут на зиму хорошенько спрятать, то ручейку дорожку от листьев-веточек очистят, то маленького птенца-несмышленыша в гнездо родителям вернут.
Иногда ходили на речку, с русалками в салки играть. Только с ними тяжко было: они нырять-плавать любят, а у Кузьки голова тяжелая, мохнатая. Нырнет он за русалками, а назад всплыть не может. Голова у него под водой останется, а лапти наружу торчат. Вот он барахтается, ногами сучит, пузыри пускает, а вынырнуть не может. Тогда добрый дядька Водяной его на бережок песчаный волной выплеснет. Сидит Кузя, от воды икает. Рубаха мокрая, лапти чавкают, а в волосах лохматых маленький лягушонок запутался - квакает и язык показывает.
А русалки-проказницы знай смеются-заливаются. Треплют Кузю, щекочут, да приговаривают:
Домовенок, домовенок,
Словно маленький ребенок:
В речку быструю нырнул
И чуть-чуть не утонул!
Кузя послушает их, послушает, махнет рукой и уйдет от них подальше в лес. А подальше в лесу Баба-Яга живет. Скучает она по Кузьке - некому пироги в ее доме для хорошего настроения есть. Печка плачет-расстраивается:
- Все я пеку-жарю, а толку никакого! Хоть бы гостей ты, Баба-Яга, пригласила!
- Да кто ко мне в гости пойдет? - причитала Баба-Яга. - Все меня боятся.
- Сама виновата, - обижалась печка и начинала кислые пироги да ватрушки без творога печь.
Кузя хоть и обижен был на Бабу-Ягу за ее с ним обращение, но добрый он был, а потому жалел и Ягу, и печку. Приходил иногда к ней в гости в дом для хорошего настроения, чаю попить, и Лешонка с собой приводил.
Рада была Баба-Яга радешенька:
- Яхонтовые вы мои! Изумрудненькие! Навестили, не забыли бабку старую! Сейчас я вам пирожка сладенького дам, да киселек медовый налью!

Но надолго они у бабки не задерживались. Стара она стала, и настроение у нее и в этом доме стало портиться быстро. Поэтому выпивали они всего по три чашки душистого чая и в дорогу собирались. А Баба-Яга им еще и в дорогу сладостей давала. Завяжет в узелочек, повесит на посошочек и отдаст Кузе. Кузя котомочку на плечо и по дорожке в деревню. Лешонок проводит его до опушки и долго вслед лапкой машет.
Так жил и поживал Кузя, и день шел за днем, а год за годом.
Глава 2 Большой мир

Только вот стал Кузя все чаще скучать и грустить. Встанет он с утра, а Анюту будить неохота. Пойдет в конюшню, а конь ему некрасивым покажется. Испечет бабка Настя пирог, а есть его Кузя не может. Приходили к нему друзья и думали, не заболел ли домовенок? И малинового варенья ему приносили, и травы заваривали, и в шерстяном носке спать заставляли. Только все это было напрасно - Кузя все грустнее становился, все задумчивее. И никуда-то он не ходит, ни с кем не играет. Сидит, щеку рукой подперев, да в окно смотрит.

Увидят его грустное личико издалека русалки и ну плескаться в речке, хвостами брызги поднимать. Мол, иди к нам, в салки поиграем! Не смотрит в их сторону Кузя, не хочет играть.
Придет к нему в гости Лешонок, принесет пирогов от Бабы-Яги да лукошко орешков от белочки. Начнет последние лесные новости рассказывать, а Кузя его не слушает. Расстроится Лешонок, позеленеет еще больше и в лес бредет.
Пополз слух по всему лесу, по всем деревенькам, что напала на Кузю тоска зеленая. Узнала дорогу к его дому, подкралась ночью и свила гнездо у него под сердцем. Дошел слух этот до родной Кузиной деревни, где домовенок раньше со своими друзьями и родственниками жил. Узнал об этом и друг его старый Вуколочка. Собрался в дорогу и вскоре пришел в погрустневший домик Кузьки.
Посмотрел Вуколочка на дружочка своего закадычного и не узнал сперва. Похудел Кузя, осунулся, ручки как плети висят, а глаза, как дождик, серые. Взял Вуколочка Кузю за руку и, как тот ни упирался, вытащил его на крутой речной бережок - закатом любоваться.
Смотрели они долго, как солнышко за лес садится, как тучки золотые за край неба бегут. Молчал Кузя и горько вздыхал. А потом и говорит:
- Эх, хорошо быть солнцем или тучкой - можно за край земли заглянуть.
И понял тогда Вуколочка, что просто заскучал его друг без приключений. Как не заскучать? Злые волшебники угомонились, никто больше не вредничает, зло не творит. Жизнь идет чередом, зима сменяет лето. А Кузе настоящей сказки хочется. Спросил Вуколочка у друга, правильно ли он догадался? Кузя голову повесил и говорит:
- Так и есть. Хочу новенького и интересненького, а где его взять? Все вокруг знакомое, все вокруг - мое. Так и помру от тоски зеленой.
Вуколочка думал, как же друга своего развлечь, и придумал. Взял и рассказал ему, что на самом деле мир большой-пребольшой. И есть на свете, кроме их деревенек и леса, еще много интересного и волшебного. Есть другие деревни и еще - города, в них другие люди живут и по-другому. Есть люди, у которых даже печки нет, а изба круглая. Посреди избы огонь горит, а на улице - всегда зима и всегда ночь. А есть еще люди черные, как в ваксе перемазанные, и ходят они зимой и летом совсем голые, потому что у них жарко. И черные они потому, что они к солнцу ближе всех живут, вот и обгорели, как в печке.
Слушал Кузька друга, раскрыв рот, а потом и говорит:
- Откуда ты это все знаешь? Поди, придумал сам!
- Ничего я не придумывал! - обиделся Вуколочка. - Просто приходил к моим хозяевам гость. Он везде бывал и все видел. Он это и рассказывал.
Удивился Кузя, задумался. А потом как заулыбается-запляшет.
- И я тоже пойду далеко-далеко и увижу, что никто никогда не видел! А потом вернусь и вам расскажу!
Решить-то он решил, а как пойдешь далеко? Людям хорошо, у них ноги вон какие длинные! Шагнул разок, шагнул другой - глядь, а ты уже на другой стороне света, куда солнце по ночам спать уходит. А у Кузи ножки короткие, шажки маленькие. Куда с такими дойдешь? Только до Страшного леса, где злое эхо живет и мох-бородун. А там тебя ночь догонит, сон сморит и усталость повалит. Далеко ли так уйдешь?
Опять загрустил Кузька пуще прежнего. Лежит целый день за печкой, нос не высовывает. Только слышит раз между хозяевами разговор. Оказалось, что хозяин на ярмарку собрался, горшки продавать, пряники покупать, людей посмотреть да себя показать. А до ярмарки далеко - день на телеге, да еще ночь - на коне. Обрадовался Кузька - вот кто его до большого мира довезет!
Подскочил он со своей лежанки и давай в путь-дорогу собираться. Причесал ладошкой свои лохматые волосы, протер кулачками свои заспанные глазки, положил за пазуху краюшку хлеба, а к сундучку своему приделал лямки-держалки. Сундучок Кузя не мог дома оставить без присмотра - украдут-потеряют, что потом делать? Да и на свете много сказок без присмотра ходят-бродят. Может, согласятся у него в сундучке жить, людей веселить?
Собрался Кузя, со своим хозяйством попрощался, на три стороны поклонился да пошел к возу с горшками, что уж у ворот стоял. Забрался по длинному лошадиному хвосту на возок и стал искать себе жилище временное поуютней. Нельзя домовому без домика, хотя бы и временного. А то как путешествовать? Того и гляди ветер сдует или веткой случайно смахнет по дороге - что делать тогда?
Стал Кузя по возу прохаживаться, осматриваться, горшки ручками оглаживать да примериваться - который из них ему больше всего подойдет? Домик для Кузьки на время должен быть тоже самым лучшим на свете.
Подойдет к одному кувшину Кузенька, постучит по нему ножкой:
- Нет, не годится! Мой звонок, как колокольчик, а этот гудит, как старая корова!
Идет дальше, горшок руками охватывает:
- И это не он. Мой кувшин должен меня поместить да еще для гостей места оставить. А в этом мышонок удавится.
Видит третий горшок.
- А в этом только поросятам еду готовить, а не домовенку жить - уж больно он простой.
И вот глядит Кузька и видит: стоит перед ним не горшок, а чудо чудное. Сам большой да пузатый, стеночки звонкие да прочные, а расписной - как пряник мятный. Кузька аж рот открыл-засмотрелся.
- Ну, горшок - всем горшкам горшок! Людям на загляденье, домовым на зависть. Тута я и жить стану, пока до ярмарки не доберусь!

Сказано - сделано! Взвалил Кузя свой сундучок на спину и полез в горшок. Пыхтит, ползет, за витушки-узорчики цепляется, ножками упирается. Залез на вершину кувшина, осмотрел мир с его высоты. Хорошо-то как! Поля-луга расстилаются, по ним туман пробирается, роса блестит, а солнышко розовое из-за деревьев поднимается, спросонья глаза трет.
- Эх, красотища! - сказал Кузя, зажмурился да как прыгнет в кувшин!
А в кувшине мягонько сенцем дно было выстлано, будто здесь Кузьку поджидали. Это хозяин позаботился, чтобы кувшин на кочках не разбился, до ярмарки цел-невредим остался.
- Ну, теперь и ехать можно! - сказал Кузя.
И не успел он так сказать, лошадка копытом стукнула по земле, тележка дернулась и поехала. Хорошо стало Кузе, радостно. Но вскоре укачался он на кочках-дорожках и сладко уснул.
Глава 3 Ярмарка

Спал-спал Кузька и проснулся. От шума проснулся, от гама. Переполошился, вскочил, ничего не понимает. Думал пожар начался. За сундучок схватился и бежать. Да как бы не так! Лбом стукнулся о что-то твердое и звонкое. Вот оно звенит-говорит:
Дили-дили-дили-бом,
Ты зачем бодаешь лбом?
Сел Кузька, лоб потирает и птичек, что вокруг головы летают, считает. Наконец, успокоился и понял, что не в доме своем проснулся за печкой, а внутри кувшина, в котором он на ярмарку поехал. Обрадовался Кузька, к шуму прислушался и понял, что все, приехали!
И давай он кряхтеть да прыгать, из кувшина вылезать. Долго карабкался и наконец выкарабкался. Сел на краю кувшина, глаза щурит, ногами болтает - к белому свету привыкает. Как привык - огляделся и удивился.
А народу вокруг видимо-невидимо. Товаров всяких разных - игрушек цветных, капусты зеленой да сластей сахарных - разложено да развешано столько, что за день не разглядеть да за жизнь не перепробовать.

Вот это да! - удивился Кузя.
И тут же спохватился:
- А что это я тут расселся, как сидень-колода?! Так я белый свет посмотреть не успею, людей посмотреть и себя показать!
Спрыгнул он на землю и пошел куда ему надумалось. Только хлопотно идти ему было: зазевайся только, и сапогом раздавят или колесом наедут.
- Так я недалеко уйду! - испугался Кузя. - Растопчут, раздавят меня и некому даже будет поплакать над моими белыми косточками.
Что же делать маленькому домовенку на большой ярмарке? Залез Кузя под свою телегу и думает. И видит тут хозяина своего. Уцепился Кузя за кушак и взобрался к нему в карман. Так по белому свету путешествовать куда как лучше.
Он устроился в кармане поудобнее. Там было темно и тепло и пахло табаком. Кузя даже, зачихал:
- Вот развели пылищу! Сразу видно, что в этом кармане никаких домовых отродясь не живало!
Прочихавшись и прокашлявшись, Кузька высунул свой любопытный нос из кармана и стал глазами-бусинками смотреть на белый свет, на ярмарку.
И чего тут только не было! Кто-то покупал, кто-то продавал, а кто-то просто так приехал, развлечься-потешиться. Вон дети на карусели катаются, на деревянных коняшках туда-сюда раскачиваются. Лица румяные, а в руках - леденцы на палочках.
- Вот это да! - закричал Кузя, - вот это лошадки! Глаза стеклянные, а ноги деревянные. Да все по кругу бегают, наверное, дороги не знают. Не стал бы я таким косы заплетать.
А вон люди в мешках прыгают, от натуги промокли:
- Эй, мужички! У вас ноги в дерюжке запутались! Вылазьте из мешков - снова сможете как люди ходить!
Но не слышат мужички Кузю, прыгают, как зайцы, да еще и смеются.
А вон народ столпился да так головы позадрал, что аж шапки на землю попадали. А куда же они смотрят? Да на парня босого голопузого, который на столб как гусеница лезет. Наверху - сапоги висят. А столб скользкий, гладкий. Так парень полезет-полезет немножко, да и обратно сползет.

Эх ты, тюря! Метр едем - два стоим! Этак ты свою обувь со столба никогда не снимешь, домой босиком пойдешь! Да и кто придумал разуваться в таком странном месте?
А еще Кузя увидел великана. Он слышал о них в сказках, но наяву ни разу не видел. Великан был большой, как гора, мускулистый, как медведь. Стоял, уперев руку в бок, и камень вверх подкидывал.
- Не знал я, что великаны такие глупые! Эй, человек-гора! Не летают камни, а только в речке тонут да в болоте проваливаются.
Дивился Кузя на людей, удивлялся. Все тут не так, как он привык. Чудеса творятся, да и только. Но самое грустное, что не встретил здесь Кузя ни домовых, ни леших.
- Видно, только у нас они живут, и больше нигде, - загрустил Кузя.
И решил, что нет в большом мире ничего хорошего. Что ж хорошего, когда домовых нет? И только он так подумал, как увидел маленьких человечков.

Человечки сидели на стенке и верещали тонкими противными голосами. У одного из них был большой и толстый нос, как у Бабы-Яги, а на голове колпак расписной. Другой был рогатый, как корова, черный, как ворона, а вместо рук у него были копыта, как у козы.
- Вот какой странный! Откуда ж он к нам приехал? - задумался Кузька. И вспомнил, что ему Вуколочка про черных людей рассказывал. - А, так это вот кто ближе всех к солнцу живет!
И так Кузе захотелось поговорить с чужестранцем, поспрашивать о его житье-бытье, что выскочил он из хозяйского кармана и побежал в сторону маленьких людей.
Добрался Кузька до стены деревянной, на которой они сидели, голову задрал и давай кричать:
- Эй, гости дорогие! Спускайтесь сюда, поговорим-побеседуем!
Только не слышали его чужеземцы или не понимали. Решил тогда Кузька сам к ним пробраться. Лез по стене, карабкался. Пока залез, их уж и след простыл. Заглянул Кузя за стенку, а там мужичок рыженький их в коробку укладывает.
- Вот это да! - решил домовенок. - Как их спать ранехонько укладывают.
Сполз он со стены и решил их разбудить-расспросить - авось не выгонят. Пробрался к коробу, приподнял ивовую крышку и внутрь заглянул. Лежат незнакомцы на боку, не шевелятся.
- Эй, - позвал Кузя, - ребята, пойдемте в салочки играть и леденцы есть, а то скучно здесь больно.
Ни ответа, ни привета.
- Уснули, - подумал домовенок.
Подошел тихонечко, да за плечо потряс. Потряс за плечо, а оно тряпочное. И тело - тряпочное. А голова - деревянная.
- Вот это да! - подумал Кузя. - Это ж просто куклы, как у Анютки. Но как же, я же видел, как они плясали да разговаривали!
Присел Кузя на край короба и призадумался, что же это на белом свете делается. Были человечки живые, а стали тряпочные.
- Наверное, злой дух их заколдовал. Душу вынул и себе в слуги взял! - решил Кузя.
И так страшно ему от этого стало, что убежал он поскорей, пока его злой волшебник не заметил.
Отбежал подальше, присел на сундучок и отдышаться не может. И понял Кузя, что достаточно он на сегодня повидал-пережил.
- Спасибо этому дому, пойдем к другому! - сказал домовенок и стал пробираться к своему родному кувшину.
Шел-шел, искал-искал и наконец увидел его. Стоит кувшин, расписными боками сверкает, собой гордится, как гора, над всеми возвышается. Обрадовался ему Кузя, будто дорогого друга увидел. Пробрался к кувшину, залез внутрь и сразу уснул крепким сном от усталости.
Долго ли, коротко ли, а проснулся Кузя. Услышал мерный стук копыт о дорогу и понял, что едут они домой. Понял Кузя, что уже соскучился по своей деревне, по лесу, по друзьям.
«Вот приеду домой завтра, со всеми повидаюсь, всем расскажу, что я видел на ярмарке и что узнал», - размечтался Кузя. Помечтал немного и снова уснул.
Глава 4 Во чужой стороне

Когда он снова проснулся, тележка все еще бежала по дорожке. Удивился Кузя и снова заснул. И так повторялось несколько раз.
- Как мы долго едем! Я даже проголодался! - сказал домовенок и вспомнил, что у него за пазухой краюшка хлеба припасена.
Достал он душистую краюшку и с большим аппетитом ее съел. Съел и задумался, почему он столько уже спит, а домой они никак не приедут. И подумалось ему, что просто хозяин его решил домой по дальней дороге через Большое поле поехать, а заодно родственников проведать.
- Вот хорошо-то! В гости поедем - пирога поедим, - размечтался Кузя.
И только он так подумал, лошадка притопнула копытцем и остановилась.
- Ну, встречайте, хозяева, дорогих гостей! - закричал радостный Кузенька и вылез из кувшина.
Вылез, глядь вокруг, а место незнакомое.
- Куда меня завез, а? - крикнул Кузя хозяину.
Крикнул, а хозяин-то и не его. Его был с черной бородой да в синем кафтане, а этот - белобрысый да в коротких штанах.
- Ах ты, разбойник! Нашу телегу украл! Караул, караул, разбойники! - суетится Кузя и сундучок прячет. А вдруг кто на него позарится да украдет? Как он своим родным в глаза посмотрит? Как он в родную деревню с позором вернется?
Смотрит Кузя - а лошадь-то и не их. У них лошадь была каурая со звездой во лбу, а эта - гнедая с мохнатыми копытцами. Пригорюнился Кузя и понял, что пока он по ярмарке гулял, кувшин-то продали! И страшно стало Кузе, и грустно. Куда его привезли, в какой стороне его родной дом - не знал теперь домовенок, не ведал. Сел Кузя на краешек и горько запричитал-заплакал:
- А-а-а, сиротинушка я несчастная! А-а, нету у меня отца-матери! Некуда мне голову приклони-и-ить!..
Поплакал-поплакал, а делать нечего - нужно из беды выкарабкиваться. Вытер Кузя слезы кулачком и стал по сторонам озираться. Увидел он, что привезли его в чужую деревню, на широкий двор. Во дворе стояли белые домики, гуляли важные гуси и бегал маленький щенок.
- Так, - решил Кузя, - раз здесь люди живут, значит, и домовые водятся. Пойду разыщу, дорогу спрошу.
Слез на землю и побежал со всех ног в сторону дома. Пробрался в дверную щелку и - шмыг под веник. Отдышался, осмотрелся и видит: в доме чисто, аккуратно, хозяйка опрятная да улыбчивая.
- Эге, - сказал себе Кузя, - тут, как я погляжу, хороший домовой живет, домовитый. Нужно с ним подружиться-познакомиться.
Стал Кузя искать домового, да не нашел. Звал-звал - не дозвался. Решил домовенок, что тот просто по дому всю работу сделал и к друзьям в соседнюю деревню ушел чай пить.
Закручинился Кузя. Что делать? Придется самому дорогу домой искать. Только прежде нужно подкрепиться. Подобрался Кузя поближе к столу да стащил себе кусок пирога, пока хозяйка отвернулась. Позавтракал пирогом с мясом, икнул, мордочку рукавом вытер, на три стороны поклонился и подался подобру-поздорову дорогу домой искать.
Вышел во двор, а там гуси - большие и важные.
- Эй, гуси, - обратился к ним Кузя, - а скажите мне, в какой стороне речка Безымянка, на которой стоит деревенька, а в деревеньке - дом с русалками на ставнях?
Ничего не ответили гуси. Даже в его сторону не посмотрели.

У, задаваки! - рассердился Кузя.
А гуси прошли мимо и вдруг начали маленького гусенка щипать-толкать. Гусенок плакал, а гуси гоготали.
- Не троньте маленького! - возмутился Кузя и давай в гусей камушками кидаться. Те испугались и давай улепетывать, только лапы засверкали.
Кузя подошел к гусенку и давай его утешать:
- Не плачь, маленький, не плачь, хорошенький!
Гусенок был маленький, тощенький, шея тонкая, глаза, как бусины. Стал он Кузе на свою горькую судьбу жаловаться. Рассказал, что он некрасивый, а потому его даже родная мама не любит. Жалко стало Кузе гусенка и решил он подарить ему немножко счастья из своего сундучка. Открыл его, поискал и достал белое сверкающее перышко.
- На, - говорит, - тебе перо волшебной птицы на счастье. Оно тебе поможет вырасти большим и красивым. Только ты должен быть добрым и всем в беде помогать, иначе оно волшебную силу потеряет!
Обрадовался гусенок, на шею к домовенку бросился.
- Обещаю, что буду всегда добрым и честным! А чем я тебе за твою доброту отплатить могу?
- Ты местный житель, вот и расскажи, как до моего дому добраться?
- Я, - говорит гусенок, - еще маленький, я мало знаю. Тебе нужно в лес сходить у Деда Соснового совета спросить. Он большой, высокий, далеко глядит, много знает.
Поблагодарил домовенок гусенка, обнял его на прощанье и пошел к опушке леса, что виднелся неподалеку.
Глава 5 В бесконечном лесу

В лесу было хорошо. На кустах висели красные сладкие ягоды, яркие цветочки выглядывали из травы, крепкие грибочки поднимали шляпками траву. Кузя любовался - не мог насмотреться. Идет, песни распевает, ягодку за ягодкой в рот кладет.
- Эх, нет со мной Лешонка! Вот бы он порадовался такой красотище! Только подумал, как трава зашевелилась, листочки задрожали - кто-то по лесу пробирался-шелестел. Добрый или злой - неясно. На всякий случай Кузя спрятался за грибом и сундучок свой спрятал. Один только блестящий глаз оставил и одно только круглое ухо выставил - чтобы все слышать и все видеть.

Глядь - на поляну выползает змея большая да страшная. У Кузи аж коленки подогнулись.
- Все! Сейчас нападет и съест!
Зажмурился Кузя и мысленно со своими друзьями прощается. Думает - как же так? Баба-Яга не съела, а тут какая-то гадина ползучая слопает! Ждал Кузя, ждал, когда он в животе у змеи окажется. И не дождался. Тогда домовенок осторожненько открыл один глаз. Потом - другой.
Смотрит - посреди поляны сидит на пеньке прекрасная девушка. Золотая коса у нее длинная-предлинная, вокруг пня три раза обвивается. Сама - красивая, но лицо грустное и глаза заплаканные.

А куда змея делась? - удивился Кузенька.
Удивился и вдруг видит - у ног девушки змеиная шкура валяется. Съела она ее, что ли? Поудивлялся Кузя и решил на полянку выйти и у девушки обо всем спросить.
- Такая красивая не обидит! - осмелел домовенок и вышел из-за гриба.
Девушка увидела Кузю и так удивилась, что даже плакать перестала.
- Ты кто? Смешной такой! - спросила девушка Кузю.
- Это я-то смешной? Никакой я тебе не смешной, я - домовой, - поправил девушку Кузя.
Та только глазами своими зелеными хлопала.
- Ну, что смотришь? Домовых, что ли, не видела? - Кузя начал волноваться - может, у него рот весь в малине или в волосах сучок запутался?
- Не видела, - призналась девушка. - А кто это?
- Кто-кто! Домовые - это домовые. Без них в доме ни счастья, ни порядка. Потому как домовые только и могут за хозяйством следить, - объяснил Кузя странной девушке. - Ты мне лучше расскажи, куда змея делась? Большая такая, страшная. Кустами тут шуршала, - осторожно поинтересовался Кузя.
- Это не змея шуршала. Это я шуршала, - загрустила девушка и ногой змеиную кожу пнула.
Кузя все понял. Он слышал, что такое случается. Посмотришь на человека - человек как человек. А потом окажется, что он по ночам в кошку превращается или в волка и безобразничает. А эта вот - в змею превращается. А девушка возьми и опять заплачь.
- Ну и что ты опять ревешь? - возмутился Кузя. Не мог он терпеть, когда кто-то плачет.
- Как же мне не плакать? Я - лесного царя дочка. Только дочка непослушная. Говорил мне батюшка, не трогай волшебное кольцо. А я не послушалась и стала с кольцом тем играть. И вот - доигралась! - и снова в три ручья плачет.
Испугался Кузя, что она так весь лес затопит. Достал из кармана носовой платок, который ему бабка Настя вышивала, вытер царевне слезы, нос и велел дальше рассказывать.
Царевна повсхлипывала и продолжала:
- Волшебное кольцо помогает лесному царю превращаться в разных животных и птиц, везде летать и все знать. А я захотела в змею превратиться и свою няню напугать. Подползла к ней, а та как закричит, как завопит и - хвать меня веником! Я за дверь и вылетела. Я вылетела, а кольцо дома осталось. И теперь я как змея по лесу ползаю, только на час обратно превращаюсь. Домой вернуться не могу - заблудилась. А спросить не у кого - все меня боятся, разбегаются… - И снова закапали горькие слезы на зеленую траву.
Призадумался Кузя, как ей помочь. Думал-думал и придумал:
- Давай, - говорит, - я на дерево влезу и тебя с собой возьму. Ты вокруг посмотришь, да дом свой и найдешь. Только сначала в змею обратно превратись, а то ты тяжелая слишком.
- Ладно, - сказала царевна, - только отвернись, а то я стесняюсь.
Кузя глаза зажмурил крепко-крепко и слышит - треск, шум, гам. Затихло все. Домовенок глаза открыл и опять перед собой змею увидел. Страшно было - вон она какая длинная да зубастая. А потом присмотрелся - а глаза у нее зеленые и грустные. Вздохнул Кузя, взял змею за хвост и обмотал вокруг себя, как праздничный кушак. Потом спрятал сундучок под грибок, мхом его окутал, травой прикрыл, чтобы никто не унес по ошибке, пока они со змеей на дерево будут лезть.
Поплевал Кузя на руки, примерился и полез по стволу. Хоть он и пухленький был, и ручки с ножками у него были коротенькие, а полз он ловко. Кряхтел-пыхтел, за ветки цеплялся, лаптями в сучки упирался. Лезли они долго, по дороге на ветках отдыхали, шишки потрошили да орешками закусывали. И вот, наконец, добрались они до самой верхушки, до самой тонкой ветки. Сел домовенок на эту ветку, а она гнется, качается, того и гляди Кузю сбросит.
- Смотри, - говорит Кузя змее, - быстрее, а то сейчас как упадем - костей не соберешь!
Змея свою маленькую головку вытянула и давай туда-сюда ею вертеть. Смотрела-смотрела и высмотрела.

Вон, - говорит, - столетний дуб стоит, а на вершине дуба - гнездо орлиное. Под тем дубом - мой дом!
- Запоминай дорогу хорошенько, - сказал Кузя, - а то опять заблудишься.
- Теперь не заблужусь! - сказала дочка лесного царя.
Кузя заодно и сам огляделся - не видать ли дороги к родимому дому. Но хоть дерево и было царем всех деревьев в этом лесу, доставало верхушкой до самого неба, а все равно Кузя своего дома не увидел. Кругом был лес и лес - темный, густой, до самого горизонта. Глядел домовенок, глядел, пока глаза не заломило. Увидел только, как далеко-далеко речка между деревьями блеснула. «Может, это и есть речка Безымянка, в которой живут водяной да русалки?»
И отправились они в обратный путь. Только он им короче показался - ведь возвращались они с радостью.
Спустились они к корням дерева. Змея соскользнула на землю и стала Кузю хвалить-благодарить:
- Спасибо тебе, добрый домовой! Спас ты меня от верной погибели. Пойдем со мной во дворец к моему батюшке, то-то он будет рад!
- Нет, не могу, - отказался Кузя, - мне дорогу домой искать нужно.
- Тогда возьми вот эту чешуйку от моего хвоста. Если положишь ее под язычок, то сможешь понимать язык всех животных и сам разговаривать на их языке. А если ты сможешь говорить с каждым на его языке, то тебя в этом лесу никто никогда не обидит.
Кузя взял змеиную чешуйку, положил ее в свой волшебный сундучок. Сундучок сразу засветился волшебным светом и стал наигрывать веселую песенку. Значит, понравился ему подарок и стал он новую сказку сочинять, чтобы потом всем детям рассказать. А Кузя взвалил поющий сундучок и под музыку зашагал через лес.
Глава 6 Жадный коротышка

Кузя решил и у этого странного человечка спросить, куда ему дальше путь держать. А человечек пыхтит, горшок тащит и его уже не слушает.
- Куда ты эту тяжесть волочешь? - спрашивает домовенок.
- Куда-куда! - проворчал он. - Туда, откуда радуга из земли вырастает.
Удивился домовенок. Он никогда не видел, как радуга из земли растет. Решил он тоже полюбоваться на это чудо чудное.
- Давай, - говорит, - я тебе помогу горшок тащить, а ты мне покажешь, как радуга рождается.
Гном недоверчиво посмотрел на Кузю. Может, он недоброе задумал? Возьмет и украдет его золото. Присмотрелся к нему повнимательнее: лицо доброе, волосы в разные стороны торчат, да еще и улыбается. Подумал гном и решил, что такой, наверное, и не знает, зачем золото нужно.
Гном был старый и устал таскать тяжелые горшки. А злой он стал оттого, что жизнь у него была - не сахар. Всю жизнь за ним жадные люди гонялись, добро его воровали, да еще и его норовили заставить их желания исполнять. Кому такое понравится? Почесал он голову под остроконечной шапкой, подумал и решил взять с собой Кузьку на волшебное место.
Тогда Кузя взялся за одну ручку кувшина, гном за другую, и потащили они горшок через кусты и колючки, чтобы радугу не пропустить. Долго ли, коротко, пришли они на поляну. А поляна - вся в волшебных цветочках и самоцветных камнях. Все сверкает разными цветами, переливается. Над каждым цветком вьется яркая бабочка, а под каждым лепестком - капелька росы. Кузя ахнул - никогда он не видел столько ярких красок.
- Вот тут и будет клад храниться, - сказал гном, - только не подглядывай.
И снова Кузе пришлось глаза зажмурить.
- Все, - вскоре сказал гном, - можешь смотреть.
Открыл Кузька глаза и увидел, что к полянке солнечный луч пробирается. Вот выглянуло ясное солнышко из-за деревьев, осветило поляну. И сразу же все засверкало-заискрилось яркими огнями. Лепестки цветов и бабочки отражались в капельках росы, а те искрились разноцветными лучиками. Лучики эти смешивались со сверканием камней-самоцветов, сплетались в яркие косы. А потом неслись по ветру вслед за ярким солнцем, в голубое небо.
- Радуга! - прошептал домовенок.
И вправду - разноцветная радуга ярким мостиком повисла над сказочным лесом, на радость всем его жителям.
- Как красиво! - радовался Кузя тому, что он теперь знает, как рождается радуга.
Жадный гном даже заулыбался, глядя, как Кузька прыгает по поляне и купается в разноцветных лучах. Он раскрыл свой сундучок и подставил его под лучи - пусть набирается про запас. Когда солнышко ушло, радуга снова спряталась под разноцветными лепестками до следующего раза.
Гном подобрал с земли зеленый блестящий камешек и протянул его Кузе:
- Вот, возьми на память о старом гноме. Это камень-самоцвет. Если вдруг тебе станет темно и страшно, достань этот камень - он осветит тебе дорогу.
Сказал так, хлопнул в ладоши и исчез. Только золотые искры в воздухе закружились.
- Ну вот, - огорчился домовенок, - я у него дорогу спросить не успел!
Вздохнул, оглянулся, положил камушек себе за пазуху и снова отправился в путь.
Глава 7 Крылья и смешинка

Идет Кузя все дальше в лес и думает: почему это ему в этом странном лесу народ все больше несчастный или злой попадается? И придумал. Ведь когда злой волшебник Бубуня радость у всех на земле отнял, Кузя ее только тем раздал, кого по дороге встретил. А сюда он не дошел, не добрался. Значит, здесь многие без радости остались.
Во беда-беда, огорчение! - завздыхал домовенок.
Жаль ему стало местных жителей и стал он придумывать, как им помочь. Не успел придумать. Услышал он тихий шепот и веселое хихиканье.
- Кто здесь? - спросил домовенок.
Опять кто-то задорно захихикал.
- Похоже, что кому-то в этом лесу и так радости хватает. Выходи - покажись, если хочешь - подружись, - предложил Кузя.
Смотрел-смотрел, да так и не увидел никого. Пожал плечами и дальше пошел. Не успел и шага шагнуть, как у него из-под ног из густой травы выпорхнула стайка стрекоз - не стрекоз, бабочек - не бабочек. Закружились вокруг Кузьки, защекотали его, как пузырьки.

Кузька испугался, руками машет, отплевывается. А они покружились-покружились, отлетели подальше и расселись на тонких веточках, закачались.
Пригляделся Кузька к ним и видит: сидят перед ним на ветке крошечные детки. Сами тоненькие, как былинки, волосы желтенькие, как пушок одуванчика, а за спиной прозрачные крылышки. Сидели чудные существа на ветках, хихикали звонкими, как колокольчик, голосами да на Кузьку своими худенькими ручками показывали:
- Смотрите, какой смешной!
- Смотрите, какой чудной!
- Туловище, как пивной бочонок!
- Глаза, как пуговицы!
- Волосы, как стог соломы!
- Рот, как у лягушонка!
- И крыльев нету! - и снова смеяться.
- И ничего смешного, - обиделся Кузя, со всех сторон себя осматривая.
Крылатые дети подлетели поближе. Самый шаловливый приземлился Кузьке на голову и стал там барахтаться в волосах. Кузя поймал его и сжал в кулачке. Остальные взвились-всполошились:
- Отпусти! Отпусти! - и стали виться вокруг домовенка.
Кузя посмотрел на того, кто у него был в ладошке. Существо смотрело на него испуганными глазами, а крылышки его дрожали. Домовенку стало жаль малыша и он разжал кулачок. Существо вспорхнуло и присело на листик.
- Спасибо! Спасибо! - хором застрекотали остальные.
- Вы кто? - спросил у беспокойных крылатиков Кузя.
- Мы - эльфы! - снова хором ответили они.
- А я - домовенок, - представился Кузя. Эльфы снова запорхали вокруг. Они были от природы очень любопытны и набились домовенку за пазуху, в карманы, облепили сундучок, уселись на голову. А Кузя стоял и боялся пошевелиться - вдруг кого заденешь и обидишь.
Пострекотали так эльфы и разлетелись. Головы у них были маленькие и бестолковые, и они не могли долго интересоваться чем-то одним. Кузя посмотрел вслед и пошел за ними - вдруг эльфы его куда-нибудь да выведут. Только веселые эльфы летели быстро, а домовенок шел медленно и не успевал за ними. Да еще и сундучок, в котором волшебных историй заметно прибавилось, потяжелел и на плечи давил. И потерял Кузя из виду своих новых друзей, не слышит их веселый смех.
Догонял он, догонял, и вдруг слышит - кто-то тихонько плачет и на помощь зовет. Прибавил домовенок шагу - опять в этом несчастном лесу что-то случилось. И видит вдруг своих знакомых эльфов. Только половина из них в паутину попала. Запутались в липких нитях, ни рукой пошевелить не могут, ни крыльями взмахнуть. А остальные эльфы вьются вокруг, плачут, а помочь не могут - сами запутаться боятся.
А по паутине уже толстый и важный паук ползет, к жертвам своим подбирается, мохнатые лапки потирает, радуется: вот какой сытный мне обед попался!
У Кузи даже коленки подкосились - как он за бедных эльфов испугался. Но домовенок был не промах - и не такое в жизни видеть приходилось. Как подпрыгнет к пауку, как подскочит:
- А ну, - говорит, - мохнатый! Убирайся отсюда! А то я сейчас с тобой буду сражаться!
Не понял Кузю паук, не послушался. Самым сильным он считал себя в этом лесу, а к тому же с утра не завтракал. Не мог же он так запросто со своей добычей распрощаться, первого встречного послушать! Ползет себе дальше, челюстями клацает - эльфов пугает.
- Ах, так! - разозлился Кузька.
Сжал свои крепенькие кулачки, да как даст пауку по голове! Тот удивился, глаза вытаращил, подумал-подумал и обратно в кусты пополз, ворча по дороге. Конечно, обидно от такой вкуснятины отказываться!
Уполз злой паук. Уползти-то он уполз, а эльфы все равно в паутине запутались. Болтаются на нитках, несчастные такие, головы свои светлые повесили.
- Потерпите, братцы, я сейчас вас выручу! - подбодрил Кузя своих маленьких друзей и стал осторожно распутывать паутину.

Много времени пришлось ему повозиться - пальцы у него были не такие ловкие, как у бабки Насти. Та быстро бы распутала эту липкую нитку. Но Кузя только морщил нос и старался. И, наконец, распутал всех.
Вспорхнули сразу эльфы пестрой стайкой, засмеялись, зарадовались. Стали носиться над Кузиной головой, крылья свои разминать. А Кузя стоял и в ладоши от радости хлопал. Потому что домовые ничему так не радуются, как порядку. А порядок такой - то, чему даны крылья, должно летать.
Попорхали эльфы вокруг Кузьмы, попищали, и отделился от них один самый красивый - с белыми крыльями и в красном кафтане. Сел на цветок перед Кузей и улыбается ему ласково.
- Я, - говорит, - принц эльфов. За то, что ты спас меня и мой народ от смерти, назначаю тебя почетным эльфом. В честь такого праздника могу тебе подарить все, что ты захочешь - желай!!!
Кузя даже растерялся от такой доброты. Что значит быть почетным эльфом? И что бы такого у этого симпатичного принца попросить?
- Спасибо тебе, на добром слове! - отвесил домовенок земной поклон эльфу. - Только ничего мне от тебя не нужно. Расскажи ты мне лучше, как мне до дому добраться? По какой дорожке направить свои ножки?
И рассказал Кузя ему про речку Безымянку и про самый лучший домик на свете.
Удивился принц, задумался. Да и как не задуматься - таких чудных существ он еще в своей жизни не видел и не знал, где они водятся.
- Ничего я тебе, спаситель, подсказать не могу. Но могу дать тебе проводника до ближайшей речки - может, там твой дом? - сказал так и достал из-за пазухи маленького золотого светлячка.
Пошептал принц светлячку в уши незнакомые слова. Тот засиял еще сильнее, расправил свои крылышки и закружился над Кузиной головой.
«Ой! - подумал Кузька. - Так они меня сегодня совсем закружат!»
Поблагодарил он принца и распрощался с ним:
- Только впредь будьте аккуратнее - паук так и остался голодным и злющим. Сейчас новую сетку сплетет - кто вас тогда выручит?
Сказал так и пошел вслед за светлячком через густые папоротники.
Глава 8 Подземелье

Идет дальше Кузя, сочиняет песни да орехи щелкает, которые по дороге нашел. С папоротников ему на макушку роса капает, вдалеке кукушка кукует, впереди светлячок сверкает. А в лесу все темнее и темнее становится - вечер уже настал. Только домовенок подумал, что пора бы и на ночлег устраиваться, чтобы в темноте не блуждать, как ррраз! - и провалился в какую-то яму. Провалился, светлячок тревожно над ним кружится, крыльями трепещет, а помочь ничем не может.
Огляделся Кузя в яме, осмотрелся. Сухо здесь, уютно, дно мягким мхом выстлано.
- Ну, - сказал Кузя светлячку, - здесь и заночуем.
Положил под голову сундучок, укрылся листочком, светлячка в ухо положил и уснул крепким сном.
И снится Кузе чудесный сон. Будто плывет он на большом пироге по молочной реке, а вокруг зефир в шоколаде плавает. А берега - из чистого мармелада. Плывет, от пирога кусочки отламывает, молоком из речки прихлебывает. Сверху на него град из леденцов сыплется. Из речки русалки выныривают и у каждой в руке - по петушку на палочке. И видит Кузя - впереди показался пригорок, а на пригорке домик. А на крылечке сидят все его друзья и ему руками машут. Обрадовался домовенок - домой он приплыл! Стал грести к берегу глядь, а пирог-то он весь и съел! Упал Кузька в воду, барахтался, барахтался - и проснулся.
Проснулся и понял, что скучает он по дому - нет мочи. И пришло непутевому домовенку в голову, что лучше дома - нет места на свете. Что зря он скучал и зевал от тоски, когда со своими друзьями встречался, старый друг лучше новых двух.
- Ну, нагулялись, набаловались - пора и честь знать! - решил Кузя и в дорогу засобирался.
Засобирался и глядь - а он в яме! Посмотрел он на стенки - а они высокие да крутые никак не выбраться. Старался, карабкался - никак. Да еще и сундук все тяжелее и тяжелее с каждым разом становился - никак не поднять.
Сел домовенок на сундучок, пригорюнился.
- Что же теперь мне тут - век вековать? Стану теперь вместо домового - ямным? Не согласен я на это, не согласен! Кто меня будет тут пирогом угощать, я спрашиваю? Я без пирога жить отказываюсь! - возмутился Кузька и даже ногой притопнул.
Возмущайся не возмущайся, а из ямы выбираться надо. А как? Стал Кузя думать и по яме взад-вперед бегать. Бегал-бегал и видит - а в яме-то нора! Подошел Кузька бочком, подкрался аккуратненько. А вдруг оттуда кто выскочит да схватит за бок? Заглянул Кузя в нору - темно, хоть глаз коли.
- Эй, кто здесь живет? Выходи, знакомиться будем! - прогудел Кузя в темноту.
Никто ему не ответил, даже эхо.
Значит, хозяин ушел прогуляться решил Кузя. Присел он возле норы и стал думать-размышлять:
- Если я в нору залезу, куда-нибудь я попаду. Это хорошо, потому что в яме мне сидеть надоело - скучно здесь. Если хозяина нет дома, то я посмотрю только - и назад. Вряд ли он обрадуется, что кто-то к нему в гости непрошено пожаловал. Разозлится - и съест меня. Нет, не пойду в нору! А если я здесь останусь, он все равно придет и меня съест. Куда ни кинь - всюду клин! А, была не была! Все равно пропадать! Пойду.
И пошел. Вошел в нору - а там тьма-тьмущая.
- Эх, мать честная! Как же тут идти-то? Я и ног своих не вижу. А коли ног не видно - как идти? - проворчал Кузька.
И вспомнил, что у него есть светлячок. Достал его из уха, потер рукавом, чтобы ярче блестел, и выпустил. Светлячок худо-бедно, да осветил Кузьке путь-дорогу.

Вот так-то лучше! - обрадовался Кузьма, подбоченился и смело зашагал в темноту.
Нора сначала шла прямо, а потом вдруг запетляла, закружила. То вверх она пойдет, то вниз. Потолок то поднимется, то опустится. С него то корни свесятся, то камешки посыплются. Страшно Кузе, но что делать? Пути назад нет. Зато вперед пути еще - сколько хочешь.
- Какая длинная нора! - удивился Кузя. - Просто змея какая-то, а не нора! А вдруг это и вправду змея? А я внутрь ее залез и теперь не выберусь?
От этой мысли домовенку стало страшно-страшно. А тут вдруг и светлячок потускнел. Помигал-помигал и погас. Ведь светлячки не могут долго гореть без солнышка.
- Вот тебе и здрасте, остановился в темноте Кузя. - Как же я дальше пойду?
Оглянулся - сзади темно. И впереди - тоже темно.
- Лучше бы в яме остался - там хоть солнышко видно! - заплакал домовенок.
Поплакал, слезы утер и стал думать да гадать, что же дальше делать. И вдруг видит - вдали что-то засветилось. Обрадовался Кузька, сундучок подхватил и бежать что есть мочи. Бежал-бежал, аж задохнулся. Свет все ближе, все ярче. Выбежал Кузьма в просторную пещеру. А в пещере маленькие горбатые человечки. Не успел Кузя их рассмотреть, как бросились они на него, на землю повалили и на голову мешок надели.
- Вот это да! Не успели человека накормить, напоить, в баньке попарить и расспросить, а уже в жмурки играть вздумали! - удивился Кузька.
Но играть с ним никто и не думал, подняли его на ноги и повели куда-то. Кузька от страха в лямки от сундука вцепился мертвой хваткой - а вдруг отнимут? И только успел об этом подумать - стал кто-то у него сундучок волшебный со спины стаскивать. Кузька зубы стиснул, руки сжал - нельзя ему было с сундучком расставаться, последняя это надежда была и опора. Подергали-подергали за сундучок и перестали. Решили, видимо, что тот к Кузьке намертво прирос, как домик к улитке.
Походили они все вместе, побродили и пришли куда-то. Остановились и стали железом греметь, ключами лязгать. Потом снова куда-то пошли. Шли-шли, шли-шли. И снова остановились. Тут почувствовал Кузя, что взяли его за белы рученьки и за быстры ноженьки и стали на них оковы тяжкие надевать.
- Куда?! А ну-ка, отпустите меня! Я не согласен! Я так не играю! - завопил домовенок.
Но держат его крепко, не отпускают. И на его крики не отвечают, только посмеиваются злобно и шипят, как ошпаренные кошки.
- Ну и гостеприимство в вашей стране! Ну и хлебосольство! Я к вам больше не пойду ни за какие коврижки. И друзьям своим строго-настрого запрещу даже приближаться к вашему страшному подземелью! - продолжал возмущаться домовенок, задыхаясь и чихая от пыли в мешке.
Наконец мешок с его головы сняли. Увидел домовенок, как плохи его дела. Вокруг стояли злые маленькие карлики, горбатые и сморщенные. У каждого в руках была плетка-семихвостка, а изо рта торчал желтый клык. Приковали они Кузю к каменной стене на длинную тяжелую цепь.

Эк, чего придумали! Что я вам, Тузик какой-то на цепи сидеть?
Только не стали его слушать карлики, а дали в руки тяжелую железяку и повели куда-то. Привели в каменную шахту и заставили стену рубить - камни-самоцветы добывать.
Плакал домовенок и причитал:
- Не буду я это делать! Не умею! Я лучше полы подмету да пшено переберу! Отпустите меня на солнышко, я вам пригожусь!
Только злобные карлики как глухие. Не слушают воплей, не жалобятся. Только плетками помахивают, грозятся. Стал Кузя железякой махать - а куда денешься?
Постояли рядом с ним мучители, головами покивали и отправились восвояси. Отошли они подальше, домовенок железку бросил, им вслед плюнул, сел и стал свою судьбу обдумывать.
А попал наш Кузя в рабство к злобным троллям, которые живут под землей, богатство копят и всему живому зло причиняют. А того, кто забредает к ним во владения, съедают вместе с косточками или в рабство берут, на тяжелые работы отправляют.
Этого Кузька не знал. Но понял, что тут ему придется несладко - пирога не дадут и спать на перину не уложат. Поэтому надо на свободу выбираться - а как?
Вдруг смотрит - бегут мимо два странных зверька. Сами маленькие, лапки коротенькие и коготочками цок-цок. Шерстка у зверьков густая да блестящая, ушки маленькие, мордочки хитрые, глазки блестят, а зубы длинные и острые. Бегут зверушки и друг с другом перепискиваются, будто разговаривают.

Стало Кузе интересно, о чем таком эти зверьки пищат - может, что полезное можно у них подслушать. Вспомнил о подарке дочки лесного царя, полез в сундучок, нашел там чешуйку и под язык ее положил. И правда - стал он разговор тех зверюшек понимать.
- Вот ужас-то! - говорит одна. - Скоро эти тролли все подземелье перекопают, нас всех на землю выселят!
- Ужас, ужас! - верещит вторая. - На земле нам - смерть!
- Вот еще одного работничка нашли. Вон какой здоровый - быстро к нашему дому нору прокопает! - снова начала первая.
- И нам негде будет жить! Ужас-ужас! - отозвалась вторая.
- Я бы сам рад не копать, но меня злые карлики заставляют, - заговорил Кузя на их языке.
Зверюшки аж на месте подпрыгнули - так они удивились. Остановились на месте, свои умные мордочки на Кузю подняли и ждут, что он дальше скажет.
- Кто вы такие, милые зверьки? - спросил добрый Кузька.
- Мы камнеедки! - хором отвечали они. - Мы точим камни и превращаем их в землю, чтобы деревьям было куда корни отращивать! Мы живем под землей, белого света боимся. Тролли наши камни дробят и свои подземные замки из них строят. Так мы скоро совсем без работы останемся - как деревья в лесу расти будут?
- А зубы у вас крепкие? - засомневался Кузя.
- Крепкие, крепкие, - запищали камнеедки и в доказательство зубами защелкали-заклацали.
- А сможете вы вот эту цепь перегрызть?
- Конечно, сможем! - закивали головой зверьки. - А зачем?
- Перегрызете цепь - я уйду, и никто ваше жилище не тронет.
- Согласны, согласны! - запищали камнеедки и стали немедленно грызть тяжелую цепь.
Так они старательно это делали, что скрежет стоял и железные опилки вокруг разлетались. Кузя уже испугался, что на шум все тролли сбегутся. Но тут цепи жалобно звякнули и упали.
- Спасибо! - сказал Кузя и поспешил прочь.
Камнеедки помахали ему вслед лапками и тоже убрались подобру-поздорову. Никто не хотел с троллями встречаться. А Кузя бежал по коридорам без оглядки. Боялся он, что тролли за ним в погоню кинутся и за испорченную цепь с него спросят. Бежал по темноте, спотыкался, пока не устал и не упал замертво. Полежал, отдышался и думает как же дальше из этого места выбираться? Узнать бы, в какую сторону идти. Да как узнаешь - темно опять. Ни лучика, ни искорки, ни звука.
Расстроился Кузя - снова неудача. И светлячок совсем потерялся. Вдруг чувствует - за пазухой словно печет что-то. Испугался домовенок, полез себе за шиворот. И вдруг нащупал там что-то маленькое и гладкое. Достал - а это камушек самоцветный, тот, что ему гном подарил. Камушек словно мысли Кузькины прочитал - светится зеленым огнем, переливается.
- Вот кто мне дорогу освещать будет! - обрадовался Кузя, поднял камушек повыше и пошел вперед.
Шел он долго, плутал по лабиринту, которому не было ни конца ни краю. Но с зеленым камушком в руке идти было веселее - куда-нибудь да выйдешь.
Глава 9 Вниз по речке

И вдруг на нос Кузе упала огромная капля - бум! А потом еще две - бум-бум!
- Это еще что такое? - удивился домовенок, вытирая нос рукавом.
И тут вдруг под ногами - хлюп-хлюп - водичка. Присмотрелся Кузя: под ногами - лужи. Прислушался - неподалеку вода журчит. Побежал домовенок на звук и видит - подземный ручеек течет, песню напевает:
Я ручеек, ручеек,
Я по камушкам - скок!
- Если есть ручеек - будет и речка, - решил домовенок и вместе с веселым ручейком запрыгал по камушкам. Прыгал и подпевал, и видит вдруг - впереди засветлело. И вскоре вывел ручеек Кузю к белому свету да к быстрой реке.
- Уррра-а-а! - обрадовался домовенок солнышку, речке, лесу и свежему воздуху.
И давай плясать, подпрыгивать, в волнах плескаться, по песку кататься - вот как рад был домовенок! А когда устал, набегался, присел на теплый песок - дух перевести. Смотрит по сторонам и думает:
«Что-то не похоже на Безымянку. Наша речка - прямая да неспешная, а эта вон как быстро бежит, да еще и петляет все время. У нашей речки берега пологие да земляные, а тут все больше обрывы да камни. Нет, не наша это речка!» - решил Кузька.
Решил, а потом вспомнил, что ему дядька Водяной про жизнь речек рассказывал:
- Речки - они как люди. Сперва шумные да быстрые. А станут постарше, протекут подальше - и становятся важные да медленные. Поэтому одну речку не узнаешь, если по течению долго плыть.
- Ага! - подумал Кузьма. - Если долго плыть - можно и доплыть!
Подумать-то он подумал, но вот плыть на чем? Здесь, поди, Бабки-Яги корыто не плавает, а лодки с собой Кузька захватить не догадался. Осмотрелся Кузьма и видит - лежит на берегу башмак деревянный - большой-пребольшой.
- Вот мне и лодочка готова! - обрадовался Кузя.
Соорудил из вышитого платочка парус, надел его на палку, погрузил в кораблик сундучок, уперся ножками в землю, ручками в деревянный бок и кряхтит:

Эх, раззудись плечо - подтолкни рука!
Кряхтел-кряхтел - и сдвинул свой кораблик с места. Заскрипел тот по песку, зашуршал и в воду - плюх! А Кузьке только того и надо - прыгнул он в лодочку-долбленочку и поплыл.
Плывет, ладошками гребет, красотой любуется. А красота и вправду ненаглядная - деревья высоченные, небо синее, а в воздухе водяная пыль висит - переливается на солнышке. Залюбовался Кузьма и сам не заметил, как вдруг его суденышко закрутилось-завертелось и понеслось куда-то со страшной скоростью, аж в глазах все замелькало. И вокруг грохот стоит такой страшный, что уши закладывает. Кузька сидит в своем башмаке, головой крутит, как тот кукушонок - не поймет, что происходит. И что-то ему подсказывает, что добром все это не кончится. Втянул голову поглубже в плечи, руками прикрыл, сидит на дне башмака и причитает:
- Ой, беда-беда, огорчение!
Вдруг по дну заскрежетало что-то, лодочка дернулась и остановилась. Посидел Кузька, подождал, что дальше будет. Лодка стоит - не шевелится. Домовенек выглянул осторожненько и видит: вокруг одно только небо с облаками да водяные брызги. Как так? Высунулся Кузя, осмотрелся и ахнул. Висит его кораблик на самом краю какой-то коряжки, а под ним - целая река воды вниз падает. У домовенка даже голова закружилась - он такого в жизни не видел.
- Вот это да! В этом лесу даже речки неправильные!
Правильные-неправильные, а выбираться как-то нужно. А тут еще и лодка потихоньку стала поскрипывать да к краю коряги двигаться. Забегал Кузя по дну, затопотал лапотками:
- Ой, что же теперь будет? Ой, как же мне быть? Ой, что же мне теперь делать?
Переживал Кузя, беспокоился. И вдруг слышит сквозь грохот веселые голоса и смех. И тут - раз! - мимо него с шумом и брызгами пролетел кто-то и вниз прыгнул. Два! - и еще одно длинное тело прошумело рядом. Три! - и чешуйчатый хвост смахнул Кузькин башмачок-лодочку с коряжки. И лодочка стала небесной повозкой - полетела по воздуху быстро-быстро. Кузька высунул свою довольную мордочку из-за борта и кричит радостно:
- Лечуууу!
Летит и видит только лес и реку под собой и облака рядом-рядом. Хотел Кузька руку протянуть и кусочек небесной сладкой ваты оторвать. А лодка вдруг повернулась носом вниз и стала лететь к реке. И тут понял Кузя, что он не летит, а падает. Вот тут ему и стало по-настоящему страшно.
- Эх, прощай, молодая жизнь! Прощай, родная деревня! Прощайте… - Кузя летел быстро и не успел попрощаться со своими друзьями.
И тут шмяк-тарарах-пшшихх-буль-буль - влетел Кузькин кораблик в прозрачную воду. Кораблик - в одну сторону, Кузя - в другую, сундучок - в третью. Башмак был деревянный - он на волнах закачался. Сундучок был кованый - он на дно упал. А Кузька был живой, настоящий - он бултыхался, бултыхался, пузыри пускал. Руками машет - к воздуху выплывает. А тут вода за пазуху наберется, в лапти нальется - он опять тонет. Стал Кузя уставать и все реже видеть солнышко сквозь брызги. И тут его что-то как подбросит, как подкинет!
- Опять лечу! - думает Кузька.
Только он в воду стал обратно падать, как ему снизу опять - шмяк! - что-то мягкое. И снова Кузя полетел. Полетал он так немного и надоело ему.
«Дай-ка посмотрю, - думает, - кто это со мной так балует?»
Скосил глаза и видит большие рыбьи хвосты им, как мячиком, играют.

Эй, рыбы! Отпустите меня - я не согласен больше летать! - кричит он рыбам.
Глядь - а это никакие и не рыбы. Это русалки - только очень большие.
- Русалки! - обрадовался Кузя. - Значит, до дома недалеко!
Поиграли с ним русалки и на берег выбросили, на мягкую траву-мураву.
- Русалки-русалки, - кричит им домовенок. - Далеко ли мне до дома?
А они посмотрели на него голубыми глазами и говорят:
- Никакие мы тебе не русалки. А где ты живешь - мы и знать не знаем.
- А кто же вы? Хвосты рыбьи, а головы - девичьи. Русалки и есть!
- Нет, не русалки, - обиделись они, - а ундины.
- Хоть горшком обзовись, только в печку не лезь! Русалки, ундины - все одно, все едино! - ворчал Кузя. - Плавать-то все равно умеете!
- Плавать умеем, - согласились ундины и стали плавать, плескаться, в воде кувыркаться.
- Плавать умеете, а нырять, поди, нет! - поддразнил ундин Кузя.
- Еще как умеем! - хором закричали они и принялись так нырять, что волны подняли.
Вынырнули - мокрые, довольные. Блестящими глазами на домовенка смотрят что, мол, съел? А тот не унимается:
- Все равно - с закрытыми глазами, наверное, под водой плаваете.
- С открытыми, с открытыми! - возмутились нерусалки.
- А чем докажете?
Те закрутили головами, завертели, залопотали что-то - решают, как недоверчивому домовенку доказать, что все-то они умеют.
- Я придумал! - говорит Кузя. - Нырните-ка вы под воду и найдите там на дне кованый сундучок. Если уж его найдете - спорить с вами не буду.
Ундины обрадовались:
- Смотри и учись! - говорят.
Плюх-плюх хвостами и ушли под воду. Долго их не было, Кузя даже заскучал. И вдруг выныривает самая молодая и самая быстрая:
- Нашла, нашла! - и в руке сундучок держит.
Подплыла к берегу и Кузе его отдала - убедись, мол.
- Спасибо вам, ундины! - поклонился домовенок. - Лучше вас я в этом лесу никого не встречал!
Ундинам эти слова очень понравились. Они все подплыли к домовенку и стали спрашивать, чем они могут ему помочь.
- Отвезите меня вниз по речке. Я слово волшебное знаю - пожалуйста! - попросил Кузя.
Ундины согласились. Одна посадила домовенка с его сундучком себе на плечи, и они поплыли. Плыли долго, останавливались на бережку переночевать, Кузькины ножки размять, кувшинок собрать да пообедать.
На берегах много интересного видели. Много людей, много зверей, много городов, много деревень. И речка вскоре стала медленная и широкая. Только вот родной деревни Кузя так и не увидел. Так проплыли они всю реку до самого конца.
Кузя загрустил, закручинился, заплакал:
- Как же я заблудился? Как же мне домой попасть?
А молодая ундина ему и говорит:
- Не плачь, а то вода соленая стала!
Взрослая ее подружка ей возражает:
- Он не виноват в том, что вода стала соленая и невкусная. Просто речка приблизилась к морю, вот вода и посолонела.
И вправду река стала широкой-преширокой. Такой широкой, что конца-края ей стало не видно - нет земли, одна вода. Высадили ундины Кузю на этом последнем берегу:
- Прости, дальше не поплывем. А то просолимся и засохнем!
Махнули напоследок хвостами и уплыли восвояси.
А Кузя стоит на берегу моря и не знает, куда дальше ему отправиться.
- Ну, все. Приплыли. Вот он - край света. Дальше - нет ничего. Значит, я не в ту сторону плыл. Ой, голова моя садовая! Надо теперь обратно добираться! - загрустил домовенок.
Сел на камушек и стал смотреть, как волны морские на берег катятся. Посидел-посидел и видит - по волнам на большой рыбине бородатый человек плывет, а в руках у него - вилы для сена, только странные - прямые какие-то. Важный такой человек, видно - в этих местах его все знают и уважают.

А если его знают, то и он все знает, - решил Кузя.
Взобрался на камень и руками стал размахивать, внимание привлекать.
Человек увидел Кузю, повернул свою рыбу и поближе подплыл - узнать, что ему надобно. Кузя представился человеку и пожаловался на свое горе.
Человек с вилами оказался морским царем, который этим морем управлял и все берега знал. Погладил царь седую бороду и пророкотал:
- Нет, домовенок, не видел я на берегах своего моря такой деревни. Только ты не грусти - за моим морем мир не заканчивается, и есть в нем другие берега и другие деревни. Тебе нужно дальше путешествовать.
- Как? - опечалился Кузька. - Смотри, какие у меня коротенькие ножки, какие маленькие ручки. Ни идти далеко, ни плыть долго я не смогу.
- Твоему горю я могу помочь, - ответил морской царь. - Видишь, тучи сгущаются, молнии блещут? Это надвигается буря страшная, шторм великий. Сейчас на море будут волны высокие, а в небе гром раздастся.
Кузя поежился:
- Страшно-то как!
- Не бойся. Эта гроза тебе поможет. Знаешь, откуда гром и молнии? Это по небу мчатся валькирии - небесные всадницы на своих черных лошадях. Лошади их копытами грохочут, подковами искры высекают.
- Ну и пусть себе скачут - мне-то что? - спросил Кузя, а сам дрожит от страха.
- А то, что эти всадницы везде летают, все знают. Может, они тебя и отвезут в родимый дом.
Сказал так и подхватил Кузю. У того аж дух захватило. А морской царь посадил домовенка на самую высокую волну и зашвырнул его высоко-высоко в небо. Подлетел Кузя выше облаков и видит: скачут лихие небесные всадницы, поют свои воинственные песни. Кузька изловчился и - прыг! - вцепился в хвост самой большой лошади.

И поскакали - только ветер в ушах свистит и сундучок по спине молотит. Кузька даже зажмурился - так страшно ржали за его спиной другие кони и так быстро проносились под копытами поля, леса и страны.
Но с зажмуренными глазами разве увидишь свою родную деревню? Набрался Кузя храбрости, открыл глаза и смотрит вниз. Сам только крепче в хвост вцепился. Смотрит, удивляется - до чего прекрасна земля с такой высоты! Все маленькое-маленькое, как игрушечное.
Любовался Кузя, удивлялся. Много интересного увидел внизу, много поучительного. И вдруг смотрит и глазам своим не верит - знакомая речка, знакомый лес. Вон и два домика Бабы-Яги - для хорошего настроения и для плохого. А вон болото, и по болоту кикиморы прыгают. А вон и домик - самый-самый лучший на свете!
- Ура-а! - закричал Кузя. - Домой прилетели!
Прилететь-то прилетели. Только вот всадницам было с Кузей не по пути - они на землю спускаться не собирались.
- Тпру! - закричал Кузя лошади.
Какое там! Разве до нее докричишься? Вон какой грохот и шум стоит. Да и до ушей этой лошади было - как до ярмарки на телеге.
Смотрит Кузя вниз с отчаяньем - деревня его все ближе и ближе. Вон и бабка Настя на порог вышла, руку к глазам приложила, на небо смотрит.
- Прощай-прощай, родимый дом! Унесут меня эти бешеные лошади далеко-далеко и бросят, косточек не соберешь! - запричитал домовенок.
И вдруг видит - его всадница шлем сняла и волосы распустила. А волосы у нее длинные-предлинные, до самой земли достают и теплым дождиком сыплются. Изловчился Кузя и схватил одну прядь, которая по ветру развевалась. Обхватил ее крепко-накрепко и соскользнул-полетел до самой земли.
Глава 10 Кузька возвращается

А в это время в деревеньке все ждали дождя. Ждали его с большим нетерпением. Ведь с тех пор, как пропал домовенок Кузька, все пошло наперекосяк.
Кудель перепутывалась, опара не поднималась, борщ прокисал, курицы не неслись, лошадки хромали. Да еще и лето выдалось засушливое - долго-долго дождя не было. Того и гляди, весь урожай сгорит под горячим солнышком.
Приуныли жители деревеньки. Затихли песни и смех, не стали по вечерам хороводы водить. На улице ходили неопрятные, с соседями не кланялись, а только хмурились.
Еще день дождя не будет - и погибнет урожай, который с таким трудом вырастили. И придет зима - долгая, злая, холодная. Приведет она с собой метели да пургу - ледяную ногу. А сзади приплетется костлявый голод. Страшно было всем и грустно.
- Чем же мы обидели домовеночка? - переживала бабка Настя.
Она уж и сливок в блюдечко наливала, и хлебушек с медом крошила. Все стоит нетронутое, а домовенка нет. В хозяйстве все тяп-ляп, как ни старайся - не справишься. Грустили люди по домовенку, да что поделать? Нужно жить-поживать.
А сегодня увидели над горизонтом маленькое серое облачко. Все повыходили из домов, стали ждать - прилетит тучка с дождем или мимо пройдет? И видят - летит туча грозовая, черная. Громом грозит и молниями плюется. Страшно! Но из такой тучки может и дождик пролиться.

Наползла туча на солнце, все небо закрыла. И тут - как ливанет! Дождик летний, теплый, щедрый полился на землю. Сразу растения подняли свои листики, зазеленели. Сразу из речки вынырнули русалки и стали играть в салки. И даже кикиморы на болотах захлюпали по грязи, зачавкали.
А дети выскочили на дорогу и стали бегать-резвиться, по лужам голыми ногами шлепать. Всем принес дождик радость.
И так все были заняты дождиком, что никто и не заметил, как с неба верхом на блестящей дождевой капле на землю шлепнулся маленький домовеночек с маленьким сундучком. Упал на большой капустный лист в свой собственный огород и отлетел в грядку с помидорами. Стукнулся головой о крепкий помидорный бок, тот даже зазвенел.
Лежит Кузька, не дышит, ножкой-ручкой не колышет. Открыл глаза, смотрит на небо, а оттуда - капли большущие летят и ему прямо в нос метят.

Подскочил Кузенька и заверещал, как зайка:
- Не трогайте мой нос! Он у меня махонький, кнопочкой, а вы вон какие большие да мокрые!
Но дождинки не слушали его, а все по листьям шлепали - шлеп! шлеп! В темечко домовенку - бум! бум! В бочку у забора - кап! кап!
Кузька спрятался под деревом - смотрит вокруг и глазам своим не может поверить. Вот же он - родной огород! Вон и грядка с капустой - только кочаны на ней большие стали. А вон и кот Тимофеич как ошпаренный от дождя убегает, толстыми лапами перебирает.
- Ура-а! - обрадовался Кузя. - Я дома!
Подхватил свой сундучок и вприпрыжку по лужам поскакал к домику с русалками на ставнях. И даже дождик не мог его испугать.
Прибежал, вспрыгнул на крыльцо. С крыльца - в сени, из сеней - в горницу, а оттуда до печки - рукой подать. А за печкой тепло, уютно. Прижался Кузька к печкиному горячему бочку, свернулся клубочком, как шаловливый котенок, и уснул крепко-крепко.
А когда проснулся, понял, что вот теперь он действительно самый счастливый домовенок на свете.
Бабка Настя вернулась домой и видит: коврижка пропала, а вместо перепутанных ниток в корзинке аккуратненько лежат смотанные клубочки - круглые-прекруглые, пушистые-препушистые.
- Никак домовенок наш вернулся! - ахнула бабка Настя. - Наверное, это он за дождем за три моря ходил, - решила она и налила домовенку в блюдечко свежего парного молочка - пусть порадуется.
Вскоре слух о том, что вернулся домовенок Кузя, разнесся далеко-далеко и достиг дальней деревеньки, в которой жили все Кузькины друзья. Услыхали домовые эту новость и засобирались в путь-дорогу - домовенка повидать да волшебные истории про его странствия послушать.
Приходят в Кузькину деревню, а у его дома - целая толпа собралась. Протолкались домовые и видят: сидит Кузя в новой красной рубахе и чай из блюдечка пьет, сахарком прикусывает. А сам - важный-важный.
- Ну-ка, Кузьма, - говорит кто-то, - расскажи-ка нам, где был, что видел?
Кузька чаю прихлебнул, сахарком похрустел и говорит:
- А дело было так. Собрались мы как-то со своим хозяином на ярмарку - людей посмотреть, себя показать. Меня хозяин в расписные дорожные хоромы поселил, а сам на телеге поехал. Приехали, а там народу - тьмища, товаров - тыща. И всякие чудные вещи происходят. Смотрю я…
- Не, Кузьма, ты нам про это не рассказывай - мы на ярмарке были! - перебили домовенка. - Ты нам про чудищ расскажи.
Кузька важно так кивает:
- Ну, про чудищ - так про чудищ. Всяких разных я видал. И с человечьей головой, и со змеиным телом, и с тремя хвостами. А еще со змеиной головой, человечьим телом да с копытами. Видал и людей летучих, и людей-коров. Они землю едят, а драгоценные камни выплевывают. А русалки тамошние - с корову величиной. Глаза - как плошки, хвосты - как деревья, а вместо рук - клешни, как у рака!
- Врешь!
- Да нет, правда! А еще один чудак для меня там клад закопал с золотыми монетами на поляне, где радуга рождается. «Возьми, говорит, - горшок с деньгами - выручи меня, старого». Я отказался - у самого вон ноша. Тогда он с отчаянья горшок в землю закопал и велел мне за ним вернуться. Только я не пойду - мне этого добра и даром не надо, и с деньгами не надо!
- Про дождь расскажи! - снова просит кто-то.
- А что рассказывать? Взял я стадо небесных коров и погнал в деревню. А здесь подоил и сам - ррраз! - на землю спрыгнул.
- Так ты об землю ударился - вот и в уме повредился! - засмеялись все.
- Не любо - не слушай, а врать не мешай! - обиделся Кузя. - А меня слушать не хотите - сундучок послушайте!
Сказал так Кузя и положил в сундучок волшебную чешуйку из хвоста волшебной змеи да чудесный камешек-самоцвет, который ему гном подарил. Помолчал сундучок, подумал и завел красивую песенку. А когда пропел он ее, начал рассказывать волшебные сказки и невероятные истории. Про гномов и троллей, про эльфов и ундин, про подземелье и про реку, и конечно - про небесных всадниц.

Все слушали эту историю и дивились - сколько, оказывается, чудес на свете!
А пока все стояли раскрыв рот, Кузя потихоньку с табуретки сполз, своих друзей за руки взял и к себе в гости их повел.
Усадил за печкой, налил душистого чаю, раздал каждому по ватрушке с творогом и сказал:
- Угощайтесь, гости дорогие, мне на радость, вам - на удовольствие!
И стали они чай пить и друг другу о жизни рассказывать. А Вуколочка у домовенка и спрашивает:
- Ну что, Кузенька, повидал большой мир, походил по белу свету?
- Повидал, - соглашается Кузя. - Только вот в гостях хорошо, а дома - все равно лучше!
И все с ним согласились.
А когда допили чай и все крошки даже доели, засобирались гости домой, в свою родную деревню. Кузя проводил их до околицы и долго-долго махал вслед рукой. Он так соскучился, что отпускать своих друзей-домовых ему не хотелось. Но что поделать - дела!
Когда они скрылись из виду совсем, Кузька побежал под горку по мокрой траве, на кочках подпрыгивая, на камушках спотыкаясь. Прибежал он в свой родной лес, стал ходить от дерева к дереву, со всеми здороваться. Лес тоже шумел домовенку в ответ своими листьями - он тоже соскучился.
Только не за этим пришел сюда домовенок.
- Лешонок! - прокричал Кузя в глубь леса, сложив у рта ладошки.
Покричал-покричал, умаялся. Где же Лешонок, что не отзывается? Только так подумал - а тут и Лешонок из лесу на зов выбегает. Сам весь зелененький, пушистенький, а на макушке дубовые листья развеваются.
И вот тут уж не было конца и края всяческим забавам и проказам! Даже сороки приумолкли, глядя, как Кузя с другом по траве кувыркаются, кузнечиков распугивают.
А когда наигрались-набегались, вспомнили про русалок и на речку пошли. Русалки их увидели и тоже обрадовались. Такие брызги хвостами подняли, что даже Водяного разбудили. Дядька Водяной поругался было, да заметил дорогих гостей и достал для них со дна самую большую жемчужину - будет чем играть!

До самого вечера не стихали смех и шум у речки. А когда солнышко покатилось за лес, Кузя в дорогу засобирался:
- У меня там дел не деланных, забот хлопотных - за ночь не управишься!
И зашагал по тропинке, лапоточками затопал. Лешонок проводил его до самой опушки и долго смотрел, как толстенький Кузя карабкается с пригорка на пригорок, поспешает домой. Теперь-то уж в самом лучшем доме на свете будет все в порядке.

Будет по вечерам гореть свет в светлом окошке, мурлыкать кот на печке, а зима будет только удивленно в окна поглядывать да на теплые пироги облизываться!

Александровы Татьяна и Галина

Мама домовёнка

Ты наверняка видел мультфильм про домовёнка Кузю, а знаешь ли ты, что у домовёнка есть мама – добрая, ласковая, любящая, как все мамы на свете. Зовут её Татьяна Ивановна Александрова. Она родилась 10 января 1929 года в городе Казани, но детство провела в Москве со своими родителями и сестрой- близняшкой Наташей. А ещё в доме была помощница по хозяйству Матрёна Фёдоровна Царёва. Девочки очень любили свою Матрёшеньку. Ведь она не только о них заботилась, но и превращала их жизнь в сказку. Это, конечно, не значит, что Таня и Наташа жили, как избалованные принцессы, просто самые обычные предметы в доме становились для них волшебными. Так и казалось, что из-за цветочного горшка, украшенного резной бумагой, из-за занавески, подвязанной пёстрой лентой, вот-вот высунется домовой. Но девочки не только слушали Матрёшины сказки, вскоре Таня и сама стала выдумывать истории и рассказывать их сестре. А потом была Великая Отечественная война, девочки оказались в эвакуации. И Таня, а было ей всего 13 лет, работала воспитательницей в детском саду и, конечно, сочиняла для малышей необычные истории.

Все дети вырастают, и Таня тоже выросла, но, как бывает с детскими писателями и поэтами, сохранила в сердце сказку. Возможно, именно за эту черту её полюбил замечательный детский поэт Валентин Берестов, который и стал её мужем. Вместе они написали чудесную книгу «Катя в игрушечном городе», а ещё «Сундучок с игрушками» и «Игрушечная школа».

Однако Татьяна Александрова не только писатель, но и художник. Рисовать она любила с детства. А потом выучилась, работала на мультстудии, вела занятия во Дворце пионеров – занималась с детьми и часто их рисовала, а чтобы они сидели смирно, рассказывала им сказки. И раньше во время практики в институте она ездила в деревню – делала зарисовки мальчишек и девчонок, а те делились с ней историями про всяких удивительных созданий – леших, водяных, домовых, кикимор. Вот и Кузю – тогда ещё просто лохматого домовёнка – она сначала нарисовала, а потом уже – 8 октября 1972 года – стала сочинять про него историю. Именно эта дата считается днём рождения домовёнка Кузи.

Хорошие книги приходят в мир разными путями. Бывает, что только автор издал произведение, и оно тут же стало известным, а бывает, что пройдёт много лет, прежде чем его полюбят и оценят. Так и путь домовёнка Кузи оказался намного длиннее, чем следовало бы. В 1977 году вышла первая история про домовёнка Кузю, но нарисовать к ней иллюстрации Татьяне Александровой не позволили, и Кузька получился толстым и каким-то староватым. Да и книжка прошла почти незамеченной. В 1983 году Татьяна Александрова умерла – ей было всего пятьдесят четыре. И уже после её смерти вышел в свет мультфильм «Дом для Кузьки» – первый мультик о домовёнке, прославивший Кузю на всю страну. Сценарий к нему написал В. Берестов, и домовёнок уже был таким, как надо, – очень похожим на того, которого нарисовала Т. Александрова: маленький, смешной, в огромных лаптях, с головой, похожей на солнышко. А потом вышла и книжка со всеми тремя историями про домовёнка – как та, которую ты держишь в руках. Вот тогда-то наконец у нас, читателей, появилась возможность узнать про Кузю всё-всё-всё!

М. А. Мельниченко

Часть первая
Кузька в новом доме

Под веником кто-то был

Девочка взяла веник, да так и села на пол – до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».

– Будьте здоровы! – вежливо сказала девочка.

– Ага, – басом ответили из-под веника. – Ладно. А-апчхи!

Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.

И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.

– Знаешь что? – вдруг сказали из-под веника. – Я тебя боюсь.

– И я вас, – шёпотом ответила Наташа.

– Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.

Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться.

– Знаешь что? – немного погодя спросили из-под веника. – А может, ты меня не тронешь?

– Нет, – сказала Наташа.

– Не поколотишь? Не жваркнешь?

– А что такое «жваркнешь»? – спросила девочка.

– Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь – всё равно больно, – сообщили из-под веника.

Наташа сказала, что никогда не… Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.

– И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.

Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.

– А что такое «дряпать»?

– Может, и свориться не будешь?

Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался, заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались из- за веника во все стороны.

Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:

– Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно. А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!

Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.

Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:

– «Свориться» – значит «ссориться, ругаться, позорить, измываться, дразниться», – всё едино обидно.

И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит.

Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс:

– Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!

Банька

– Ты кто? – спросила девочка.

– Кузька, – ответил незнакомец.

– Это тебя звать Кузька. А кто ты?

– Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.

– Нет у нас баньки, – огорчённо сказала девочка.

– Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!

– Так ведь это ванна, а не банька, – уточнила Наташа.

– Что в лоб, что по лбу! – отозвался Кузька.

– Чего, чего? – не поняла девочка.

– Что об печь головой, что головою об печь – всё равно, всё едино! – крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты. А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль: – Ну, что же ты меня не паришь?

Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.

– А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!

Раздеваться он не стал.

– Или мне делать нечего? – рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. – Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Эдак всю жизнь раздевайся – одевайся, расстёгивайся – застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.

Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.

Лохматик восхитился и сунул под кран голову.

– Пожалуйста, закрой глаза покрепче, – попросила Наташа. – А то мыло тебя укусит.

– Пусть попробует! – проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.

– Ну-ка, – сказала девочка, – полюбуйся на себя! – И протёрла зеркало, висевшее над раковиной.

– Ну что я за добрый мо́лодец. Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молоде́ц!

– Кто же ты, мо́лодец или молоде́ц? – не поняла Наташа.

Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый мо́лодец, и настоящий молоде́ц.

– Значит, ты добрый? – обрадовалась девочка.

– Очень добрый, – заявил Кузька. – Среди нас всякие бывают: и злые, и жадные. А я добрый, все говорят.

– Кто все? Кто говорит?

В ответ Кузька начал загибать пальцы:

– В баньке я пареный? Пареный. Поеный? Поеный. Воды досыта нахлебался. Кормленый? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молоде́ц, и я молоде́ц, возьмём по ковриге за конец!

– Что-что? – переспросила девочка.

Наташа без лишних разговоров завернула добра мо́лодца в полотенце и понесла на кухню.

По дороге Кузька шепнул ей на ухо:

– Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну – больше не будет свориться.

Олелюшечки

Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за верёвочку, и поёт:

Истопили баньку, вымыли Ваваньку,
Посадили в уголок, дали кашечки комок!

Наташа придвинула к батарее стул и сказала:

– Закрой глаза!

Кузька тут же зажмурился и не подумал подглядывать, пока не услышал:

– Пора! Открывай!

– Выбирай какое хочешь! – торжественно сказала девочка.

Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся:

– Это я не ем. Я – не козёл.

Девочка растерялась. Она очень любила пирожные. При чём тут козёл?

– Ты только попробуй, – нерешительно предложила она.

– И не проси! – твёрдо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся! Наташа сразу поняла, что значит слово «отвращение». – Поросята пусть пробуют, лошади, коровы. Цыплята поклюют, утята-гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне… – Кузька похлопал себя по животу, – мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу!

– Ты только понюхай, как пахнут, – жалобно попросила Наташа.

– Чего-чего, а это они умеют, – согласился Кузька. – А на вкус трава травой. – Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.

Наташа засмеялась.

А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются. Если над кем- нибудь ещё, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться. Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог. Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот. И сейчас же спросил:

– Фафа фефёф или фто фофофаеф?

Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил:

– Сама печёшь или кто помогает? – И давай пихать в рот одно пирожное за другим.

Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные.

Но он съел примерно штук десять, не больше. И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул:

– Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: всё себе да себе. Надо и о других подумать. – И начал считать пирожные. – Тут ещё осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку. И Сосипатрику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь! Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радёхоньки!

Нахохотавшись всласть, Кузька обернулся к Наташе и заявил, что олелюшечек никак не хватит.

– Олелюшечек, говорю, на всех не хватит. Не красна изба углами, а красна пирогами. Эдаких вот, с цветами! – Кузька даже рассердился и, видя, что девочка не понимает, о чём речь, ткнул пальцем в пирожные. – Вот они, олелюшечки – эти самые пироги цветочные! Я ж говорю, невразумиха ты непонятливая, а ещё смеёшься!

Жердяя звать не надо

Наташа оглядела стены. Интересно, как это они будут помогать? Руки у них вырастут, что ли? Или стены станут говорящими? Кто-нибудь начнёт мыть посуду, а стены скажут: «Эй, ты! Марш отсюда! Сами вымоем!» Или нет. Кто ж станет строить такие грубые стены? Это будут очень милые, приветливые стеночки: «Будьте добры, займитесь какими-нибудь другими, более интересными делами, а мы, с вашего позволения, перемоем всю посуду. И пожалуйста, не беспокойтесь: ни одной чашечки, ни одной тарелочки не разобьём». Тут, конечно, стены раздвинутся, выйдут роботы, всё сделают – и опять в стены.

Кузька между тем очень внимательно оглядывал кухню и заодно объяснял, для чего нужно праздновать новоселье:

– Афонька, Адонька, Вуколочка – это твои гости? – спросила девочка.

– Сюра забыла, – ответил Кузька. – А ещё жди Пармешу, Куковяку, Лутонюшку. Так… Ещё кого? Пафнутий придёт, Фармуфий, Сосипатр, Пудя, Ховря, Дидим, Теря, Беря, Фортунат, Пигасий, Буян, Молчан, Нафаня, Авундий… Феодул с Феодулаем прибудут, Пантя, Славуся, Веденей… Блудяшку и Себяку звать не буду, разве что сами придут незваными гостями. А вот Поньку, так и быть, кликну. И Бутеню, и бедненького Кувыку.

– Что это, все твои товарищи?! – изумилась девочка. – Так много?

– А как же! – важно ответил Кузька. – Без товарищей один Жердяй живёт.

– Кто живёт?

– Жердяй. Сухой, длинный, на крыше у трубы дымом греется. Завистник, ненавистник и пакостник, лучше сюда его не звать – всех перессорит. Пусть себе торчит на крыше, как сухая ветка.

Девочка скорей посмотрела в окно, не видно ли Жердяя. Не только Жердяя, но и труб, и дыма на крышах не было, одни антенны поднимались вверх.

Сверюк с Пахмурой не придут, зови не зови, эти веселья не любят. Лыгашку глаза б мои не видели! И Скалдыра пусть не показывается. Зато Белебеня сей же час прибежит. Услышит от Сороки – и здравствуйте-пожалуйста, давно не видались!

– От Сороки? – удивилась Наташа. – Разве птицы знают про новоселье?

– Сорока знает, – твёрдо сказал Кузька. – Она везде поспевает. Да толком ничего не понимает. До того занята, что и подумать некогда, что надо, чего не надо – про всё трещит, на хвосте тащит. Сорока скажет вороне, ворона – борову, а боров – всему городу. Не любим мы Сороку, – вздохнул Кузька. – Один Белебеня с ней в ладу живёт. Чуть услышит, у кого какая беда или радость, – ему всё равно, лишь бы народу побольше и угощения, – он и прискачет. И Лататуй с ним, они всегда вместе.

А Кузька в это время продолжал:

– Ой, Кузенька! – изумилась Наташа. – Сколько же у тебя друзей!

Наташа скорей пересадила бедняжку на подоконник.

– Эка благодать – весь белый свет видать! – обрадовался Кузька и прижался носом к стеклу. Девочка тоже посмотрела в окно.

Обиженный самолётик

Над синим лесом летел самолётик. Кузька показал ему язык, потом обернулся к девочке:

– А где они живут, твои друзья? – спросила девочка.

– Как – где? – удивился лохматик. – Везде, по всему миру, каждый у себя дома. И в нашем доме тоже. Мы высоко живём? На восьмом этаже? А на двенадцатом уже раньше нас Тарах поселился, на первом Митрошка – тонкие ножки живёт понемножку.

– Ну, попить-то он может, – нерешительно сказала Наташа.

Они долго возились с задвижками, открывали окно, потом высунулись, увидели лужу, рядом с ней серую точку (видно, Летун не всё время купался, иногда и загорал) и очень удачно бросили из окна пирожное наполеон: оно упало прямо в лужу. Только успели закрыть окно, Кузька как закричит:

– Ура! Едут! Уже едут! Гляди!

Внизу по широкому новому шоссе мчался грузовик с узлами, столами, шкафами.

– Ну-ка, ну-ка, что у нас за соседи? – радовался Кузька. – Друзья или просто знакомые?

А не знакомы, долго ль познакомиться – приходи сосед к соседу на весёлую беседу. Эй ты! Куда уезжаешь? Куда? Вот они мы, не видишь, что ли? Остановись сей же час, кому говорят!

Но грузовик проехал мимо и увёз людей с их добром в другой дом к другим соседям.

Кузька чуть не плакал:

– А всё машина виновата! Не могла остановиться, что ли? К другим соседи поехали. А к нам жди-пожди – то ли дождик, то ли снег, то ли будут, то ли нет.

Наташе успокоить бы его, а она слова сказать не может, смеяться хочется. И вдруг она услышала:

Девочка посмотрела в окно: коробки домов, подъёмные краны, а над ними самолёт.

– Ты кого зовёшь?

– Его! – Кузька ткнул пальцем в небо, указывая на самолёт. – Давеча он также летел, а я его подразнил.

Кузька смутился, покраснел, даже уши у него стали красными от смущения.

Наташа рассмеялась: самолёт к нам зовёт, кормить его собирается!

– Вот чудак, да он же здесь не поместится.

– Толкуй больной с подлекарем! – развеселился Кузька. – Вот машину, которая нас везла, я в гости не звал, велика, в горницу не влезет. А самолёт – другое дело. Сколько я их в небе перевидал, ни один крупнее вороны или галки на глаза не попадался. А этот не простой самолёт, обиженный. Если тесно ему покажется, так ведь в тесноте, да не в обиде. А будешь надо мной смеяться – убегу, и поминай как звали.

Самолёт, конечно, не откликнулся на Кузькино приглашение, а улетел, куда ему было надо.

Кузька долго-долго глядел ему вслед и грустно сказал:

– И этот не захотел к нам в гости. Крепко на меня обиделся, что ли…

Глава 1. Как домовята заблудились

В избе расписной, нарядной, узорной, в деревушке над Быстрой речкой жил-поживал маленький домовенок Кузька. Молод он еще был — и семи веков не исполнилось, а у домовых это все равно, как для людей сказать, что седьмой год идет.

Но хоть и молодой домовенок, но вот дело свое знал: хозяевам помогал, за порядком следил.

Однажды ранним-ранним зимним утречком, когда люди еще крепко спали, проснулся домовенок Кузька, как всегда, прежде всех. Разлеживаться не стал, бодро и весело вскочил. Как будто и не мела за окном метель-пурга неугомонная.

Вылез Кузька из-под печки, в избе хозяйничает, пока никто его не видит. Горшки, сковородки да чугунки домовенок быстренько выскреб, порядок навел, да пыль подмел.

Тут бабка Настасья проснулась, зашевелилась, сейчас печь разжигать станет.

А Кузька уже в конюшне порядок наводит — вчера поздней ночью хозяин из города приехал. Домовенку и здесь надо за всем проследить, лошадок почистить, накормить. А потом можно и гриву им расчесать, в косички заплести — любимое занятие домовых.

Подошел Кузька первым делом к телеге, вдруг слышит — что-то в сене шебуршится.

— Никак опять мышь? — подумал вслух домовенок, обращаясь к стоящей рядом кобылке. — А-я-я-й! Она же лучшее зерно у вас погрызет, жеребеночка маленького напугает. Непорядок!

Но тут среди сена возникла чья-то лохматая головенка и блестящие черные глазки. Следом за головой появился и весь домовенок в яркой рубашке.

— Белебёня! — завопил Кузька радостно.

Брат дорогой из родной деревушки, друг-товарищ во всех озорных проделках да играх пожаловал! Как тут домовенку не обрадоваться. Прыгает Кузька, скачет, лапотками притоптывает, руками прихлопывает.

Успокоился немного Кузька, да поспешил доброго гостя в избу вести, к себе под печку в красный угол усаживать, яствами-угощениями со вчерашнего дня оставшимися баловать.

Поел Белебеня щи да кашу, закусил пирогами, что бабка Настасья уже испечь успела, да принялся новости рассказывать — с рождения он говорливый был, ни минутки не помолчит, все чего-то тараторит.

— В нашей-то деревне, Кузька, все о тебе скучают, часто вспоминают, приветы передают. Особенно дед Палила, а также Сюр, Вуколочка, Афонька, Адонька, Сосипатрик.

Кузька слушает, гостю не нарадуется. А Белебеня уже тараторит о том, что его в Кузькину деревеньку привело, далеко так занесло.

— Наши-то все кланяются тебя, Кузька, зовут на новоселье, очень просят пожаловать.

Кузька обрадовался:

— Кто ж у нас теперь переселяется, в новую избу перебирается?

— Вуколочка! — важно проговорил Белебеня.

Кузька опять запрыгал от радости. Большое событие для домовых, когда кто-то в новый дом отселяется. Взрослеет, значит, своим хозяйством жить начинает.

Но через несколько минут загрустил домовенок:

— Да как же я, — Кузька даже растерялся, — хозяйство свое брошу? А потом зима, добраться до нашей деревеньки нелегко. Ты-то сам как здесь очутился? — спохватился Кузька.

— Нам воробей Серыш рассказал, что из твоего села в город кто-то приехал. А от нашей деревни до города недалеко. Вот я и добрался потихоньку.

Но вдруг Кузька вспомнил, что рядом в избе хозяин коней собирать будет, в соседнюю деревню за зерном едет. А уж от нее до кузькиной — рукой подать.

Кузька в дорогу мигом собрался — оделся потеплее, подпоясался, вот и готов. И сундучок свой заветный, волшебный взял — авось пригодится, да пирога кусок, чтобы в дороге поесть.

Вскарабкались домовята в сани, да в сене от холода спрятались. Ничего им теперь не страшно — только красные носишки торчат, да черные бусинки-глазки выглядывают.

Не знали домовята, что хозяин передумал и поехал за зерном совсем в другую деревню.

Долго ли ехали, Кузька с Белебеней сами не поняли. Только проснулись они, а сани въезжают в незнакомую деревеньку, едут к большому крепкому дому. Домовята тихонько соскочили, да в дом и забежали. Огляделся Кузька — изба большая, а грязная какая! Видать, не следит за ней домовой, хозяевам не помогает.

Отправились первым делом продрогшие домовята за печку — замерзли в дороге. А там домовенок сидит — маленький, лохматенький, немытый, нечесаный, на гостей с любопытством посматривает, глазками поблескивает.

Белебеня-болтун тут же вперед выскочил, с домовенком познакомился, обо всем принялся ему рассказывать — куда да зачем едут. И познакомиться успел, узнал, что домового зовут Литяней. А Кузька отогрелся и есть захотел — кусок пирога, что они с собой захватили, давно уж съеден.

— Что же это ты, хозяин, — обратился он к Литяне. — Гостей и не поишь, и не кормишь? Не по-нашему это!

— Нечем, — вздохнул домовой. — Бедная у нас деревня, и гостей не угостишь.

— Стоит деревенька на горке, а хлеба в ней ни корки, — тут же сочинил Кузька и недовольно насупился. — Что же это у вас так?

Рассказал домовой им о том, что как-то залетела в деревушку Баба Яга, да и перессорила всех домовых. С тех пор домовые обленились, по дому не радеют, за порядком не следят. И деревушка совсем обеднела.

— Да, — Кузька покачал головой. — Плохо ваше дело.

Все же поискал, порыскал Литяня, нашел сухую корку, угостил домовят. Белебеня же хозяина потешил, рассказал ему обо всех приключениях Кузьки.

Поведал все, что слышал, да и то чего не было прибавил. Так уж расписал, что Кузька от гордости раздулся, нос задрал.

И оказалось, что когда тебя вот так расхваливают, а ты от этого нос задираешь — потом очень нехорошо получается.

Был наш Кузька смелый домовенок, большой выдумщик. Всегда еще трусоватого Нафаню подбадривал. Но теперь, как вы дальше увидите, стал Кузька всех бояться. Но пуще всего того, что его, такого пухленького да румяненького, кто-то незнакомый да страшный вместо пампушечки съесть захочет. Но давайте продолжим нашу историю по порядку.

Утомились домовята, угомонились в конце концов, да под печку спать и завалились. Заснули крепким сном, никто и не заметил, не подумал, что пока Белебеня о Кузькином волшебном сундучке рассказывал, сорока-белобока у трубы печной грелась да подслушивала разговоры домовых. Уж очень ей интересно было, какие гости в глухую деревушку пожаловали, какие вести привезли. Услышав, как домовята похрапывают, белобока полетела скорей по деревушке всем знакомым новости докладывать.

Позже всех услышал новости старый домовой, дед Скалдыр, что жил на мельнице, на окраине деревушки, у самого леса темного. Ночами ему не спалось, вот и сидел домовой у окошка. Выслушал он прискакавшую к нему ранним утром сороку.

— Скалдыр, Скалдыр, вести-новости, чудеса чудные, диво дивное! — затараторила сорока у окна. — Слышал ли ты, видел ли, к нам заявился богатырь неведомый, страшный-опасный. Кузькой его зовут. Бабу Ягу перехитрил, Дрему болотную одолел и самого Смерча-Неуча! Лешие у него в подручных ходят, во всем подчиняются! А еще есть у Кузьки сундучок — волшебство в нем такое, что как откроешь, так сразу вместо лета зима будет, а вместо зимы лето. Все в мире разом изменится-переменится.

Надоело Скалдыру слушать сорочье стрекотание, шикнул он на болтливую птицу, а сам задумался. И знал ведь, что сорока соврет — недорого возьмет, а все-таки жуть как захотелось необычного домового увидеть, на чудеса полюбоваться. Посмотрел Скалдыр за окно — во дворе еще темным-темно. Кафтанчик тогда он накинул, да зашагал в сторону того дома, куда Кузька с Белебеней попали.

Тихонько дед Скалдыр за порог шагнул, прислушался. Спят домовята за печкой. Прошел тогда Скалдыр осторожно, смотрит, где же обещанный Кузька-богатырь, победитель? Видит, лишь маленький домовенок в красной рубашонке посапывает, во сне похрапывает, а рядом другой, тоже спит-сопит. Растерялся было Скалдыр, но затем углядел — у домовенка в красной рубашонке в изголовье стоит сундучок. Ох и красивый сундучок — с блестящими уголками и замочком, украшенный цветами.

Скалдыр тогда схватил сундучок в одну руку, спящего домовенка в другую и быстро-быстро побежал к своей избе.

Глава 2. В чужом доме

Проснулся Кузька — что такое, что случилось? Белебени рядом не видать, Литяни не слыхать. Только мыши кругом шебуршатся, нахально усами щекочут, в лицо тыкаются. Отмахнулся домовенок, огляделся. А изба-то не та, где он заснул, чужая, незнакомая изба.

Загрустил маленький домовенок, пригорюнился.

— Ох, беда-беда, огорчение! Один я, одинешенек. Нет мне пути-дороженьки, не принесут меня домой ноженьки.

Скалдыр присел рядом, послушал и говорит:

— Нечего тебе, Кузька, грустить, печалиться. Будешь теперь со мной жить, мне помогать. Сам видишь — стар я стал, один с делами не управлюсь.Кузька лишь промолвил тихонько:

— Ас Белебеней-то что? Его тоже, как и меня, неведомо куда унесли?

— Ничего с твоим Белебеней не случилось, — усмехнулся Скалдыр. — Я его в проезжие сани положил, сенцом укутал — проснется как раз в городе. А уж оттуда найдет дорогу до своей деревушки, не заблудится.Повеселел немного Кузька. Не с ним, так хоть с Белебеней все в порядке. Ну а пока, раз уж выбраться-спастись не может, решил Кузька на месте не сидеть, как и положено хорошему домовому, за порядком следить, избу подчистить.На другой день Кузька проснулся поздно. Выглянул из-за печки, а кругом солнечно, светло. Кузька весело подпрыгнул и радостно заголосил на всю избу:

— Солнышко-ведрышко вышло из-за речки. Быстро по небу пошло, деткам радость принесло…

Хорошо хоть мельника и Скалдыра в избе не было, вот бы они удивились такому ликованию. А радовался Кузька не напрасно: наконец-то метель улеглась и выглянуло зимнее солнышко. Домовенок радостно проговорил высунувшимся из-за печки любопытным мышкам:

— Задумал бежать — так не лежать!

И не тратя времени зря, схватил сундучок и побежал из избы. Только лапотки засверкали, да дверь скрипнула. Бежит домовенок по двору, только не к мельнице, а к полю заснеженному, в сугробах путается, в снег по самую шею проваливается. Бежать по снегу тяжело, устал, запыхался.

Огляделся тогда Кузька. Рядом, оказывается, тропка проложена. Невесть кем проложена, невесть кем хожена. Может, лиса бегала, проверяла, не появились ли еще у мельника курочки. Но для домовенка маленького в самый раз. Ох и побежал по ней Кузька! Ему даже жарко стало.

Глава 3. Девочки-сенежинки

Долго ли, коротко ли бежал — сам не понял. Вот только оказался он не в деревушке, куда путь держал, а в лесу темном и страшном. Даже солнечные лучи сквозь мохнатые еловые лапы не проходили. Лишь снег под ногами поскрипывал. Видимо, и вправду лисья тропка была, к норке вела. Неожиданно его ноги заскользили, и Кузька плюхнулся на мягкий снежок, прикрывающий ледяную речку.

Тут домовенок опомнился, осмотрелся. Что делать? Куда идти? Назад пути не найти. Кругом темные огромные ели, загородившие мохнатыми лапами голубое небо. Под ногами только лед.

Остановился Кузька, а мороз тут как тут. Подбирается к маленькому домовенку потихоньку, щекочет ледяными пальцами, залезает под рубашку, под кафтанчик и в лапотки.

Загрустил домовенок. Размышляет. Вот придет весна, проснется Лешик и дед Диадох, а домовенок так и будет стоять здесь, как ледяная сосулька, а когда все растает, провалится под лед. Кузька даже заплакал от жалости к себе. Сперва тихонечко, а затем на весь лес! Рыдает и голосит:

— Ох, бедненький я, ох, несчастненький…

Так сильно слезами обливается, что ничего вокруг себя не видит. А за спиной его, оказывается, уже давно слышны смешки и тихие, нежные голоски:

— Кто лесных жителей пугает, покой нарушает?

— Это, это… неведомая зверюшка?

— Нет-нет-нет! Это пенечек большой, его снегом засыпать забыли, вот он и обижается.

И тут эти невидимые озорницы принялись засыпать Кузьку снегом. Мягонькие снежинки мигом припорошили домовенка. Теперь он действительно стал походить на пенек в большом сугробе. Одни глаза только хлопали, а все остальное под снегом.

— Кто вы? — испуганно проговорил Кузька басом.

Обернуться он боялся.

— Ой, ой, пенек разговаривает! — засмеялись неведомые голоса.

Домовенок ощутил, что его овевает легкий ветерок, и внезапно перед ним предстали полупрозрачные легкие фигуры девочек, словно сотканных из снежинок. У них были белые личики, голубые глаза и длинные русые косы с синими бантиками. Из их широких рукавов беленьких шубок беспрерывно сыпались снежинки. Они летали, кружились, скользили перед перепуганным домовенком. Кузька даже не мог сказать, сколько их, так как снежные девочки ни одной минутки на месте постоять не могли.

— Ты живой… живой… живой… — затараторили вразнобой девочки, внимательно разглядывая Кузькины вытаращенные от удивления глазищи.

— Кто же ты? Кто?

— Я домовой! — важно ответил Кузька, пытаясь стряхнуть с себя сугроб. Ничего не получалось. На нем было уже слишком много снега.

— Нет-нет-нет! — расхохотались девочки и нежными, переливчатыми, словно колокольчики, голосками проговорили:

— Домовые в доме живут. Они злые, красные, жаром пышут и страшные, как огонь! А ты беленький.

— Я не страшный! — Кузька даже обиделся. — И жаром не пышу! То есть не пыху… Не пыхаю. — Кузька совсем запутался. — А вот вы кто?

— Мы снежинки, Деда Мороза внучки, Вьюги, Пурги и Метелицы племянницы.

Домовенок уставился на девочек. Он так и не понял, сколько их, так как полупрозрачные личики и белые снежные шубки так и мелькали перед его глазами. Непоседы заливались веселым смехом и посыпали все вокруг чистыми снежинками.

— Помогите мне! — жалобно проговорил Кузька, барахтаясь в сугробе. Его лапоточки скользили на ледяной поверхности речки, а пушистый снежок забивался в рот и под одежду. Бедный домовенок совсем продрог.

— А ты правда не горячий? Жаром не пышешь? — опасливо осведомились снежинки. Они боялись прикасаться к Кузьке.

— Нет, — Кузька стучал зубами от холода. Но на всякий случай одной рукой пощупал другую свою руку. Она совсем не была горячей. Окоченевшая ладошка из последних сил удерживала сундучок.

— Ну ладно. — Несколько девочек быстро подлетели к Кузьке и стряхнули с него снег. Затем, подталкивая его со всех сторон, вытащили на бережок.

— Какой тяжелый! Какой теплый! Какой кругленький! Глазищи-то какие! И не беленький, совсем не беленький! — верещали при этом смешливые девчонки.

Оказавшись на берегу, Кузька вновь плюхнулся на снег. Ему казалось — весь он так сильно замерз, что даже шевельнуться не может. Поэтому домовенок вновь горько заплакал.

— Ой, не ходят мои ноженьки, не шевелятся мои рученьки. Ой, замерзну я здесь в страшном лесу, пропаду пропадом!

Кузька зубами стучит, на холод ворчит. Снежинки закружились, завертелись вокруг домовенка. Лепечут о чем-то между собой. Наконец одна девочка-снежинка подлетела поближе к Кузьке и проговорила:

— Ты, наверное, погреться хочешь? К огню, к жару опасному, ужасному вернуться решил?

Кузька с загоревшимися глазами посмотрел на девочку. Сейчас она путь укажет. И действительно, девочка-снежинка продолжала:

— Тогда пойдем с нами. Здесь рядом совсем. Немножко пролетишь с нами и будешь там.

Кузька попробовал было снова подняться, но замерзшие и усталые ноги его уже не держали. Тогда девочки-снежинки сказали:

— Ничего, сейчас придут тетушка Пурга, тетушка Метелица, тетушка Вьюга. Они помогут. Они подкинут, подбросят и долететь поспособствуют.

— Ну нет уж, — рассердился Кузька. — Метель и пурга меня совсем здесь заморозят, снегом запорошат!

Вскочил домовенок и по тропинке припустил. Девочки-снежинки, увидев, как странно он передвигается, вновь захихикали, показывая пальчиками на ноги домовенка:

— Какие странные подпорки! Ты почему не летишь? Лети! Лети с нами!

Но Кузька, крепко прижав к груди сундучок, вначале бежал впереди всех. Хотя куда ему равняться с девчонками! Через мгновение снежинки оказались перед ним и повели домовенка в глубь леса. По дороге они успевали играть в салочки и смеяться, присыпая снежком обнажившиеся ветки елок.

— И зачем только эта зима нужна! — обиженно бормотал домовенок. — Всем от нее плохо, всем нехорошо…

— Что ты, что ты говоришь, — тут же расслышали его девочки и возмущенно загалдели.

Они даже замедлили свой полет.

— Зима всем нужна — деревьям, полям, зверям.

— Зачем это она нужна?

— Ну как же? А отдыхать когда? Видишь, деревья спят, отдыхают. Трава отдыхает.

— Ну тогда снег не нужен, — домовенок сердито стряхнул снежинки, запорошившие его волосы.

— Ну уж нет! — Тут девочки совсем обиделись. — Смотри, снежок деревья и землю укутал — и им тепло, хорошо. Они как под шубой спят себе и спят. Давай мы тебя снежной шубой прикроем, и тебе хорошо будет.

— Ну, нет уж! Я совсем тогда замерзну. И найдут весной только сосульку. Мне такая шуба не подходит. Мне бы к печке, к теплой.

— Приведем, приведем мы тебя сейчас к этому страшному, ужасному огню.

— Так, значит, там печка? — обрадовался Кузька. — Вот согреюсь-то у огонька!

— А что это такое, печка?

— Ну как же, — важно проговорил домовенок. — Печка это… Это такая штука. Заслонка в ней открывается, дрова туда кидаются, а оттуда огонь вырывается.

Девочки-снежинки внимательно слушали Кузьку, но после его слов вновь обрадовано загалдели:

— Да-да, туда мы и летим. Там что-то открывается — а оттуда огонь, огонь. Только вот мы подлетать не будем близко. — Девочки все приостановились. — Беги вон туда, мимо этой маленькой елочки — пушистые лапки и вон того кустика с красными ягодами. А мы не можем дальше. Мы от огня растаем-таем-таем…

Кузька радостно припустил по указанной ему дорожке. Девочки-снежинки недолго смотрели ему вслед, кружась хороводом вокруг маленькой елочки и присыпая ее снежком. А затем улетели.

Глава 4. Живая печка

Пробежав по дорожке, Кузька вдруг оказался рядом с большущей норой. А в глубине была дверь деревянная, крепкая.

— А где же деревня? Может, я не дошел? — удивился домовенок.

Побежал Кузька вперед — а там лес непроходимый, непролазный. В такие дебри и зайдешь, так сразу пропадешь. Кинулся назад — а нет уже девочек-снежинок, улетели, исчезли.

Где теперь искать путь-дорогу? Стоит Кузька, по сторонам глядит, а куда податься и не знает. Бестолковые снежинки-смешинки совсем не туда, куда надо, Кузьку завели.

Кто в такой пещере жить будет? Человек не поселится — это же не домик. И не избушка, пусть даже и на курьих ножках. Так что и Бабе Яге делать тут нечего. Но и медведь в такой берлоге не спит — уж больно большая. А больше медведя никого в лесу домовенок и не знал. Разве что только леший, может быть, отец маленького Лешонка. Он-то большим может становиться.

А мороз все крепчает, воздух холодает. Вот-вот пурга да метель пожалуют. Все следы заметут, снегом ослепят, дорогу преградят. Что делать маленькому домовенку? Ничего Кузьке не осталось, как только нырять прямо в эту нору. Раз уж снежинки говорят, что там огонь да печка, хоть обогреться можно будет.

Подошел домовенок к двери, постучался кулачками замерзшими. Никто не открывает.

Стучал-стучал, аж устал. А стоять на морозе холодно, до костей пробирает. Повернулся тогда Кузька спиной к двери, да как принялся в нее пятками колотить! Пусть что угодно хозяева делают, только бы пустили погреться у огонька. Недолго домовенок настукивал — после третьего удара дверь заскрипела и приоткрылась. Не намного, но домовенку как раз чтобы пролезть. Не запер, видимо, хозяин свое жилище.

Нырнул Кузька в пещеру, огляделся — а там кто-то точно живет-поживает, добро наживает. Сперва только темно домовенку показалось. А как только глаза к полумраку привыкли, разглядел он большой коридор. Тапочки там домашние стоят. Большие-пребольшие. Кузька бы в таком тапочке речку переплыть смог.

Рядом на гвоздиках три шляпы висят. Шляпы нарядные, парадные. Одна бы упала, Кузьку целиком спрятала, накрыла и следа бы не осталось. Как в домике в ней домовенок может жить. Стул деревянный большущий стоит. Вот и все, что Кузька в прихожей разглядеть смог. И непонятно домовенку — раз одни тапочки, но три шляпы, то, значит, здесь один хозяин, который тапочки обувает, а шляпы все время меняет? Или же три хозяина-великана. У каждого своя шляпа, но только одни на всех тапочки и один стул. Загадка!

Кузька-то заскочил в нору, от ветра-холода укрылся, но про вежливость не забыл. Во весь голос домовенок кричит:

— Хозяева дорогие, здравствуйте! Гостя принимать, привечать извольте!

Кричал он так, а никто навстречу не вышел, не встретил. Что это значит? Вроде бы и должен кто-то быть — в норе тепло, чем-то вкусненьким пахнет. Но откликаться никто не откликается. Примолк тогда Кузька, решил дальше идти.

Следующая дверь тоже приоткрыта оказалась. Вошел домовенок и очутился на кухне. Очаг большой, над ним котел, а в котле что-то варилось. Ох и большущий котел! Домовенок бы в нем как в озере плавать смог бы.

Смотрит Кузька на это чудо чудное, дивится. А тут вдруг все кругом загудело, зашумело, как будто ветер сильный поднялся, буран закружился. Испугался Кузька, а шум все ближе и ближе. Дверь входная со стуком сама распахнулась, настежь открылась. Огонь под котлом сильнее загорелся, в котле что-то забурлило, зашумело. А от входной двери голоса громкие Кузьке послышались.

Ох и испугался домовенок! По кухне заметался, забегал. Хотел было за поварешку большую спрятаться — а весь не умещается. Нога или рука остаются на полу. Под половицу — не залезет. Под столом его видно, под стулом еще лучше разглядеть можно.

Забежал тогда домовенок за дверь и очутился в комнате. Спят там, видимо, хозяева. Забился Кузька под кровать, а сквозь открытую дверь на кухню смотрит — что-то будет? Кто пришел?

Только домовенок скрылся, как дверь на кухню с громким стуком отворилась, и вошло страшное чудище.

Посмотрел Кузька, и в глазах у него потемнело. Большущее, зеленое. Длинный хвост за ним волочится, как за настоящей змеей. На двух лапах стоит, в тапки домашние обутый, двумя лапами к котлу тянется. На спине крылья кожистые сложены, только перьев не хватает, а то совсем бы как птичьи. На чудище этом ужасном, громадном, жилеточка надета нарядная, атласная. С золотою каймою, бирюзовыми каменьями отделанная. Поясок шелковый, золотом расшитый-вышитый. Загляденье просто.

А голова-то у чудища не одна! Целых три у него головы! Вспомнил Кузька, что в сказках, которые дед Папила и Скалдыр ему рассказывали, такое чудище Змеем Го-рынычем величали. Только вот не чаял, не гадал маленький домовенок, что когда-нибудь и ему придется такое страшилище увидеть, в его логове оказаться. Даже дышать Кузька боится, лежит под кроватью и трясется.

А Змей Горыныч на кухню вошел, в котле ложкой помешал, правая голова, в желтой шляпе, попробовала. Левая голова в красной шляпе тут же возмутилась:

— Ты чего ешь, а нам не даешь? Опять поперек всех торопишься?

Тут первая голова в желтой шляпе вдруг завертелась, закрутилась. Ноздрями воздух втягивает, глазами по сторонам поглядывает, что-то выискивает:

— Чую я, чую человечий дух. Кто к нам незван-неждан явился? Кто потревожить решился?

Третья голова в красной шляпе тоже воздух втягивает, переговаривается с первой:

— Ох есть, есть тут дух! Только вот не человеческий, а другой какой-то.

— Почему это другой? — рассердилась первая голова. — Я говорю человеческий, значит, человеческий. Сейчас мы его найдем и съедим!

И так уж голова страшно челюстями клацнула, зубами щелкнула, что Кузька под кроватью чуть под пол не провалился. Жаль только, что проваливаться дальше было некуда — итак под землей, в норе находился.

А головы все принюхивались. Даже средняя голова, которая до этого все время спала, прикрыв глаза, проснулась и принюхалась. А затем, широко зевнув, сказала:

— Да почудилось вам все. Над деревнями налетались, человечьим духом надышались, вот и напридумывали. Нет у нас никого здесь и быть не может. Давайте-ка лучше поскорее поедим, да спать завалимся.

Первая и вторая голова нюхать прекратили, друг на друга поворчали, а затем есть кинулись. Двумя лапами половник ухватил Змей Горыныч. Правой лапой варево в рот у правой головы отправляет, левой лапой в рот у левой головы. Затем сразу двумя лапами один половник в рот своей средней голове запихивает. А третья голова все время старается себе что-нибудь перехватить, отнять у средней головы. А та все также сонно помалкивает, не возмущается.

А первая и третья голова переругиваются.

Кузька же под кроватью сидит ни жив ни мертв. Смотрит, с каким аппетитом Змей Горыныч ужинает. Представляет себе, как найдет сейчас его какая-нибудь голова, увидит и решит закусить маленьким пухленьким домовенком.

Кузька хоть и боялся, а все-таки подметил, что одна голова, которая посерединке, сонная все время. Ничего ей не надо, только бы поспать, а вот левая, третья голова поесть любит. Ну а первой, правой головы домовенок боялся больше всего. Ох и сердитая она была!

Тут Змей Горыныч котел свой опустошил, а из коридора целый мешок притащил. Третья голова тут же так громко слюнки глотать стала, зубами в предвкушении щелкать принялась. Кузька даже глаза закрыл. «Вот оно что! — думает. — Там, наверное, полным-полно маленьких упитанных домовят. А этот страшный-страшный Змей Горыныч сейчас как примется, словно плюшки, домовяток беспомощных трескать».

Кузька уши зажал, глаза закрыл — мученья домовят видеть не хочет. Но не слышно было ни страшных криков, ни плача. Лишь чмоканье и чавканье раздается. А запах! Кажется домовенку, что пахнет сладкими ватрушками, медовыми пряниками и вкусными плюшками.

Кузька один глазок открыл, потом другой. Смотрит — а Змей Горыныч из мешка достал коврижки, коржики, пироги сладкие, медово-ягодные плюшки-ватрушки, пышки, крендельки сахарные, лепешки, оладушки. Все свежее, мягкое, пышное. Полный мешок сладостей да лакомств! А коврижки еще сверху медом свежим поливает, плюшки вареньем намазывает и уплетает.

Кузька даже под кроватью привстал от удивления. Так вот чем страшный Змей Горыныч питается, вот чем он увлекается! Не маленькими домовятками, а сладкими печеньями! Вот что он, оказывается, из деревень похищает и к себе в нору тащит.

А Змей Горыныч опять сам с собою переругался. Первая голова правой лапой ухватила медовую плюшку. Плюшка большая, красивая, вкусная. Третья голова, которая больше всех ела, все к себе в рот тянула, тут же левой лапой эту же плюшку постаралась к себе утащить, в свой рот запихать. Чуть не подрались между собой две головы. Если бы средняя не вмешалась, не проснулась, да не успокоила неугомонных, неизвестно чем все бы и закончилось.

Поел Змей Горыныч. Смотрит домовенок — а-я-яй! Какое безобразие! На столе мусору осталось — видимо-невидимо. А чудище убирать ничего не собирается, даже не пытается. Думает Кузька, может быть, со Змеем какой местный домовенок прилетел? Может, он порядок и наведет?

Да только не показалось ни одного домовенка, никто убираться и не стал. Лишь Змей Горыныч подальше от стола отошел, все три пасти свои открыл, да как дыхнул, как огнем полыхнул — весь мусор и загорелся.

«Так вот про какую печку девочки-снежинки говорили! — догадался домовенок. — Действительно, как живая — как откроешь заслонку, так оттуда огонь и летит».

Тем временем хозяин норы, наведя таким образом порядок, завалился на пуховую перинку, под шелковое одеяло спать. Средняя голова тут же захрапела, засвистела. Через некоторое время прекратили переругиваться и две другие головы.

Домовенок хотел уж было вылезти да убежать, куда глаза глядят. Уж лучше ночью в глухом лесу, чем в этой страшной норе со страшным чудищем. Как вдруг почувствовал он, что постель над ним опять заколебалась. Проснулась, видимо, какая-то голова.

Кузька высунул голову из-под кровати и увидел, что третья голова Змея Горыныча, левая, та, которая поесть любит, поднялась уже на своей длинной шее и тихонько потянулась к оставшимся от ужина кренделям и плюшкам.

Две головы спят, похрапывают, а третья тем временем леденцами закусывает, плюшками и пряниками зажевывает. Кузька смотрит, дивится. Понять не может, как одним телом сразу три головы управляют?

Тем временем третья голова все плюшки доела, еле-еле дух перевела, да с размаху на перину плюхнулась. А две другие даже глаз не приоткрыли.

А вот домовенку не поздоровилось. Видимо, так много Змей Горыныч плюшек съел, что не на шутку отяжелел. Перина-то вместе с кроватью под ним и просела, домовенка придавила.

Кузька уж пыхтел, охал, а вылезти из-под кровати никак не мог: пухленький, упитанный — вот и не получается. Закручинился Кузька, запечалился над своей невеселой долей, да не заметил, как и уснул.

Вот и раздавалось в темноте и тишине пещеры похрапывание. Громкое — Змея Горыныча, а тихое, с присвистом — маленького домовенка. Так и ночь пролетела.

Глава 5. Три головы хорошо, а все же одна — лучше

Ранним утром проснулся домовенок, а Змей Горыныч еще с перины подняться не соизволил. Что делать маленькому домовенку? Сидит Кузька, выжидает. Вскоре проснулась правая голова:

— А ну, лентяи, вставайте!

Средняя голова лишь забурчала в ответ, сладко позевывая:

— Ну вот еще. Может, полежим, на перинках понежимся, подремлем?

— Нет, нет, — строго проговорила первая голова. — Вставать пора, по деревням летать, порядок наводить, плюшки таскать. А ты чего молчишь, третья голова?

— Ой-ой-ой, — услышал в ответ Кузька, — что со мной случилось, что произошло! Зубы болят, сил нет!

— Что? — грозно закричала первая голова. — Ах, так у тебя, значит, зубы болят? Неужели опять все плюшки за ночь съела? Ой, и у меня теперь живот заболел. Точно, наша обжора все плюшки-крендели за ночь съела.

Змей Горыныч быстренько спрыгнул с кровати и вылетел на кухню. Наконец-то освободившийся Кузька услышал возмущенный рев. Первая голова обнаружила, что третья, действительно, одна съела все сладости и теперь негодовала по этому поводу.

Домовенок не знал, куда и кидаться. Выбежать из норы, пока Змей Горыныч в ней находился, было невозможно. А оставаться под кроватью не только страшно, но и голодно. В животе маленького домовенка громко урчало — вот уже целый день он ничего не ел. Скорее бы чудище это улетело, тогда бы и домовенок выбраться смог.

Но Змей Горыныч передумал улетать. Две головы между собой поссорились, поругались. Лишь вторая, сонная голова, смогла их успокоить.

— Ах ты злодей! — кричала первая голова. — Зачем все съел? Я на тебя какого-нибудь богатыря найду. Пусть он тебя отрубит! Без тебя лучше. У меня теперь из-за тебя живот разболелся.

— Ой-ой-ой! Как у меня зубы болят! А тут еще ты со своими глупостями. Богатырь меня отрубит, а на этом месте тут же точно такая же голова вырастет. Это я и буду! Так что никуда ты от меня не денешься. Неужели за столько лет не выучила?

— Ну что вы кричите, что ворчите, — неожиданно проснулась средняя, сонная голова. — Зачем так шуметь? Вот лучше пожуй.

С этими словами средняя голова достала из кармана что-то и запихала в рот первой голове. Третья голова сама умолкла — у нее болели зубы.

Тем временем первая голова принялась что-то усердно жевать. Домовенок еще сильнее проголодался, глядя на это. Вскоре он понял, что первая голова жует кусочки вкусной и мягкой смолы. Из этой смолы первая голова даже принялась надувать пузыри. Один большой-пребольшой пузырь лопнул, и все три головы разом перепачкались в смоле.

А тем временем Кузька осторожно полез к выходу. Но вдруг ка-а-ак чихнет! В норе хотя весь мусор и сжигался, все равно пыли много набиралось.

Все три головы подскочили, про все боли-недуги забыли, смотрят, оглядываются: одна направо, одна налево, а одна прямо.

— Кто? Кто здесь? Кто?

Глазами страшными пещеру обводят, врага страшного ищут, зубами большими клацают. Дрожит домовенок, боится, а чихать никак не прекратит — пыли много, и вся Кузьке в рот и нос набилась. В один миг Змей Горыныч углядел маленького беспомощного домовенка. Средняя голова, которая как раз вперед смотрела, лениво пробормотала:

— А вон из-под кровати мышь пузатая в красной рубашонке выползла.

Домовенок еще раз чихнул и обиженно сказал:

— Я не пузатая мышь! У меня хвоста нет.

Теперь все три головы внимательно смотрели на Кузьку. Третья голова категорично заявила:

— Мышь не мышь, да какая разница. Есть надо, что тут раздумывать!

И так зубами голова клацнула, так облизнулась, что домовенок в ту же минуту вновь под кровать залез и в самый дальний угол забился. Три головы переглянулись, а затем в один голос сказали:

— Э-эй, мышь, которая не мышь! Ползи сюда, мы на тебя посмотрим.

Домовенок и не подумал. Только чихнул под кроватью еще раз.

— А ну вылезай скорее! Или сами тебя достанем!

Высунул Кузька голову из-под кровати, смотрит, ждет, что сейчас Змей Горыныч сделает. А чудище все три своих головы на длинных шеях с кровати свесило, на домовенка уставилось. Глядит — и правда мышь — не мышь, а что-то странное вылезло из-под кровати в клубе пыли. Кругленькое, чумазенькое, пылью все перепачканное, одни глаза блестят пуговками, да зубы стучат.

Третья голова, которая щеку с больным зубом полотенцем перевязала, мечтательно спросила:

— А ты мягонький, наверное, как пампушечка, а сладенький, как ватрушечка? Может, тебя и медом поливать не надо?Но Кузька как закричит от страха:

— Я не мягонький, я не вкусненький! Меня даже Баба Яга есть не стала!

— Что? Баба Яга? — очнулась вновь средняя сонная голова. — Родственница наша? Как она там поживает?

Но тут вновь нахмурилась первая злая голова:

— А ты не тот домовенок, который, по словам сороки, Бабу Ягу обхитрил?

Кузька и сейчас решил схитрить, время потянуть:

— Я ее не обманывал, не обдуривал, не обмишуливал! Она меня сама плюшками кормила, когда доброй была.

— Все равно неуважение проявил, — довольно заявила первая голова. — А знаешь, что с такими, как ты, обманщиками делают?

Кузька уж и голову опустил. Надежды у него не осталось. Но тут вступилась средняя сонная голова. Она вытащила откуда-то еще одну жвачку из смолы и запихала ее в рот первой головы. А третьей голове потуже повязку сделала, так, что та лишь рот пыталась открыть, да ничего не получалось. Потом средняя голова посмотрела на домовенка:

— Скажи лучше, что ты умеешь, что можешь? Для чего в хозяйстве пригоден, а то они тебя мигом съедят.

— Да я все умею, все! — тут же оживился домовенок. — Мы, домовые, за хозяйством, за скотиной следим, порядок наводим, убираться и чистить помогаем, готовить-выпекать способствуем.

— И плюшки печь умеете? — тут же вмешалась третья голова, наконец-то освободившаяся от плотно стягивающей повязки на щеке.

— Умею! И плюшки, и ватрушки, и крендельки, и леденцы, и пряники медовые, коврижки сахарные…

Долго бы еще перечислял Кузька, но тут у Змея Горыныча вновь живот заболел. Все три головы разом заохали, застонали. Наконец, первая злая голова с сожалением проговорила:

— Ну ладно! Если ты нас вылечишь, то, так и быть, оставим тебя в живых и есть не будем! — Голова немного помолчала, с сожалением вздохнула и добавила:

— Ну, во всяком случае, до поры до времени.

— Как это? — не понял Кузька.

— Ну так! — вмешалась вновь третья голова. — Будешь у нас жить, нам служить, крендельки печь, ватрушки выпекать.

— И перину попышнее взбивать! — пробормотала вторая голова, позевывая.

Кузька подумал-подумал и говорит:

— Нет уж! Я вас вылечу, а вы за это домой меня отпустите.

Головы все разом завозмущались, засомневались, но живот-то болит, да и зубы в покое не оставляют. Вот и заговорила средняя голова, а две остальные закивали, подтверждая.

— Ну ладно, но до весны ты у нас поживешь, порядок наведешь. А потом мы тебя куда скажешь, туда и доставим.

Согласился Кузька, а сам боится: вдруг вылечить Змея Горыныча не сможет? А чудище, словно подтверждая, тут же добавило:

— Только попробуй меня не вылечить, от болезней не избавить! Ну, ладно, не стой, не трясись. Лечи давай.

Кузька осторожненько подошел поближе к Змею Горынычу и дрожащим голосом заговорил:

— Болезнь зубная, болезнь нутряная, уходи-убегай, в лесу пропадай. К Змею Горынычу болезнь приставучая завтра не ходи, сегодня не ходи, приходи только вчера.

— Ну что? — требовательно проговорила первая голова Змея Горыныча. — Чего замолчал? У меня живот еще не прошел.

Домовенок опять забился под кровать и кричит оттуда:

— Это же не сразу помогает, подождать надо!

— Не хочу я ждать! — расшумелся Змей Го-рыныч. — Ну-ка, лечи!

А домовенок Кузька еще маленький, неопытный. Не знает, чем лечить, как помочь такому чудищу, как Змей Горыныч. Вот деда Папилу бы сюда. Он бы поспособствовал. Но нету рядом деда Папилы, пропадать, наверное, маленькому домовенку в страшной норе.

И тут вдруг дверь норы заскрипела и приоткрылась.

А Змей Горыныч на дверь уставился, в три голоса сразу говоря:

— Это что же за гость к нам пожаловал? Домовенок из-под кровати будет на сладенькое, а этот гость на первое. С него сейчас трапезу и начнем.

Кузька глаза открыл, на дверь посмотрел и остолбенел. Нафаня! Друг его верный из соседней деревни. Как же он у Змея Горыныча оказался?! Каким ветром его в нору страшную занесло?

А Нафаня смело заходит и зовет:

— Кузька! Ты живой еще?

— Нафаня! — вылетел Кузька из-под кровати. Ножками быстро семенит, к другу закадычному спешит. — Он меня съесть хочет!

Змей Горыныч к разговору прислушивается, деловито подтверждает:

— Не будешь лечить, съем! Как пить дать съем. И другом твоим полакомлюсь.

Нафаня чудище оглядел, сразу же увидел, что Змей Горыныч с подвязанной щекой, руками живот придерживает, лежит постанывает. Нафаня тогда смело поближе подошел, Горынычу что-то на ухо прошептал, да в пасть, на больные зубы посмотрел. Змей Горыныч удивился, в кармашек свой залез и оттуда смолу достал.

Нафаня еще раз Кузькин заговор прочитал, смолу на три части разделил и каждую часть в рот головам Змея вложил.

— Жуй или не жуй, а в зубах держи. Если же целый день смолу из зубов выпускать не будешь, то совсем выздоровеешь. А сладкого ешь поменьше впредь, а то и не так зубы болеть станут.

Змей Горыныч челюстями заработал, зубы быстренько в смоле увязли. А Нафаня Кузьку подхватил и за дверь потащил. Змей Горыныч, может, и хотел чего-нибудь сказать, а не получается — зубы в смоле увязли. Ну ничего! Один день чудище сладкого не поест, зато выздоровеет.

Кузька еще и далеко отойти не успел, как важное вспомнил. Сундучка-то волшебного нет в руках! Где потерял, где посеял? А Нафаня из котомки сундучок достает и домовенку отдает. Когда Кузька в пещере растерялся и про сундучок забыл, хозяйственный Нафаня его и подхватил.

Глава 6. Как Кузька от страхов избавился

Вот Кузька обрадовался! Вприпрыжку рядом со старым другом Нафаней бежит, радуется избавлению. По пути кусок сладкой ватрушки со стола Змея Горыныча подхватить успел — ничего, чудищу она сегодня не понадобится. Скачет радостный домовенок и напевает.

Только за дверь вышел, огляделся — а пурги, мороза, метелицы словно и не было. Солнышко ясное, чистое, словно снежком умытое, лучи свои теплые посылает, Кузьку жаром своим согревает. Снег еще, правда, не растаял, но зато его уже меньше стало.

— Весна идет! — удивился домовенок. А потом обратился к Нафане: — А как же ты меня нашел? Как к Змею Горынычу забрел?

— Как, как! — пробурчал Нафаня. — Белебеня к нам прибежал и сказал, что ты пропал. Домовые мне наказали выручить тебя из беды. Говорят, ты Кузьку лучше всех знаешь. Вместе Дрему победили, да Смерча-Неуча. Вот и спасай своего дружка от новой беды. Ну вот, Белебеня рассказал про деревню, где ты пропал. Это когда тебя дед Скалдыр в дом на мельницу утащил. Потом сорока-белобока всем расстрекотала, что домовенок Кузька попал к Змею Горынычу. А уж путь к Змею Горынычу лиса указала. Она твои следы хорошо запомнила.

— Так я же всего один день в норе был. Когда же ты успел добраться сюда?

— Вовсе не один день. У Змея Горыныча в норе время быстрее летит. То, что там один день, у нас один месяц.

Подивился Кузька, но подумал, что и правда, наверное, не зря же в лес весна идет. Солнышко уже припекает, снежок согревает. Скоро побегут ручейки быстрые, появятся травинки зеленые, набухнут почки и проснется лес. Встанут и лесовики, примутся следить за порядком. А лес, скинув тяжелую зимнюю снежную шубу, оживет, расцветет, преобразится, заиграет красками.

Скачет по подтаявшим сугробам маленький домовенок, радуется. Рядом дружок Нафаня семенит.

Долго ли, коротко ли шли, домовые и сами не знали. Только набрели они на опушку и увидели, что там лес заканчивается, поле впереди расстилается. А за полем стоит маленькая деревушка. Кузька сразу же ее узнал. Та самая деревушка, где Скалдыр жил.

Грустная деревушка. Маленькая. Домишки все стоят покосившиеся, неухоженные. Дворы-огороды травою заросли, сорняками. Не заботятся, видимо, домовые, не помогают. Вот и бедствует деревенька. Наложила Баба Яга заклятие, перессорила всех домовых, довела до беды, поэтому и пропадает деревушка без пригляда, без присмотра.

Посмотрел на это Кузька, закручинился. Упросил Нафаню задержаться в этой деревушке, с Литяней и со Скалдыром повидаться, да и с остальными домовятами познакомиться. Хоть и утащил Скалдыр домовенка в свой дом, да и держал там как в плену, а все-таки жалко Кузьке расставаться не попрощавшись. Вспоминает маленький домовенок все те сказки, которые успел от Скал дыра услышать. Не злой был старый домовой. Просто тоскливо уж очень ему одному, да и с делами не управиться. Говорит тут Кузька Нафане:

— Хороший он, старый дед Скалдыр. Я, как домой попаду, ему Афоньку или Адоньку пришлю. Они малые еще, несмышленые, дед Скалдыр их научит уму-разуму.

А они помогут старому, в хозяйстве подсобят, в доме порядок наведут. Только надо им сказать, чтобы на мельницу не совались, забавляться туда не бегали. Там и водяной обитает, и молотильник поживает.

— Да, а к Баннику, что в бане у мельника живет пусть иногда заходят в гости. Помыться, чаек попить. Родственники мы все же. Хотя у банников свои повадки. Сегодня с правой ноги встал, вот и добрый. А встанет с левой — берегись, кипятком ошпарит!

Нафаня только хмыкал на слова Кузьки и прибавлял шаг. Маленький домовенок с трудом поспевал за Нафаней. Кузьке два шага приходилось делать всякий раз тогда, как его друг делал один шаг.

Очень скоро домовые оказались в знакомой деревушке. Кузька вначале поспешил к Литяне — первому их знакомому.

Литяня сидел грустный, только что слезы из глаз не катились. Заметив Кузьку с Нафаней, он повеселел:

— Нашелся, пропащий! А его все ищут! Где же ты был?

— Где я только не был! — гордо проговорил Кузька. — Но прежде чем сказ сказывать, гостя надобно напоить, накормить. Спать только укладывать не надо. Я у Змея Горыныча на всю жизнь выспался под его кроватью.

Прошли домовые в избу. Литяня и угощение заготовил — щей немножко да каши ложка. Съел Кузька один все угощение, ложку деревянную облизал и только тут заметил, что На-фане с Литяней ничего не осталось. Застыдился домовенок, но друзья уверили, что и им есть не хочется. А Кузьке после такого долгого пребывания у Змея Горыныча подкрепление требуется.

Погладил тогда довольный домовенок свой животик и принялся рассказывать Литяне о своих приключениях. Только ахал в ответ домовои, слушая о девочках-снежинках, да о походе в нору Змея Горыныча.

А как рассказал Кузька обо всем, поинтересовался:

— А что это ты, Литяня, такой невеселый? Может, подсобить в чем?

Вздохнул только Литяня:

— Завтра праздник. Люди должны весну встречать. Блины печь, солнышко приманивать да потчевать. А у нас опять ничего не будет. Раньше мы тоже гуляли, песни пели, танцевали. А с тех пор, как Баба Яга всех перессорила, да заклятье наложила, так все прекратилось. Сидим все по своим домам, ни общего веселья, ни радости. Да я ж тебе уже рассказывал.

Закручинился Кузька:

— Ох, что за беда такая! Нафанюшка, что же делать, как им помочь?

— Что-то не узнаю я тебя, Кузька, совсем. Какой-то ты неуверенный стал. Хнычешь все время, что делать не знаешь. Видно, захвалил тебя кто-то да и сглазил невзначай. Вспоминай скорей, да избавляйся от беды своей. А потом уж и другим помочь сможешь.

Вышел Кузька из дома, присел на пригретый солнышком пенек и задумался. И вправду, что это он от всех шарахается, всех пугается, да заплакать норовит? А уж про Змея Торыныча и говорить нечего! Как он под его кроватью трясся, вылезать боялся. Что за напасть такая на него нашла, да и когда?

И вспомнил тут Кузька, как они с Белебеней попали в эту деревушку. И как расхваливал его всем братишка, про подвиги рассказывал. А Кузька загордился, заважничал. Так вот, оказывается, откуда болезнь его пошла, в зайчишку-трусишку превратила!

Вскочил Кузька на пенек, три раза на одной ноге покрутился, сказал про себя заветные слова — заговор, которому его еще дед Папила научил. Крепко-накрепко зажмурился, а потом как закричит:

— А вот и я, прежний Кузька! И лес ему эхом ответил:

— Здравствуй, прежний Кузька!

Раз он прежний Кузька, значит, обязательно помочь должен этой деревеньке.

— А сундучок-то мой на что? — сам себя спросил Кузька. — В нем же такая сила спрятана!

И обрадованный домовенок побежал в избу.

Ухватил он сундучок, подумал немножко, да стал кликать взъерошенного воробья, копошащегося в сене за окном:

— Отрепыш, Отрепыш, лети-ка поближе, дело есть.

— Какое, чирик, дело, чирик? — тут же заинтересовался любопытный воробышек.

— Хочешь помирить здешних домовых? Воробей задумался.

— Хочу, чирик! Будут мирно, хорошо жить — больше зерна станет. Больше нам перепадет.

— Тогда полетай по дворам. Если домовые хотят увидеть чудо, то пусть приходят в наш двор как можно скорее. Они от Литяни да от сороки-белобоки знают про мой сундучок.

Воробышек улетел, довольно чирикая. А Кузька принялся ожидать. Через некоторое время за печкой было полно домовых. Даже маленькие домовятки все прибежали. И дед Скалдыр пришел. Ему тоже не терпелось разгадать тайну волшебного сундучка.

И стоят домовые за печкой, и сидят. Друг с другом никто не разговаривает, друг на друга не смотрят. Но всем интересно, что за волшебный сундучок? Какое он чудо сотворит?

Поставил Кузька сундучок на видное место, попросил домовых:

— Клятву сначала дайте, что никаким злодеям-лиходеям тайну не расскажете.

Домовые дружно за Кузькой клятву повторили, ждут-поджидают, что дальше будет.

— Ну а теперь за мной следом пойте:

Сундучок наш расписной,

Позолоченный, чудной,

Песенку тебе споем,

Расскажи нам обо всем…

Сундучок с тихим перезвоном открылся, и из него полился поток света. Кузька с хитрой улыбкой быстренько положил туда какой-то листочек. Этот листочек он по всей деревушке искал, у девочки из соседнего дома нашел. На листочке девочка свой домик нарисовала-нацарапала и домики своих соседей. Вся деревня поместилась. Как Кузька рисунок положил, так крышка закрылась, и приятный голос проговорил:

— В маленькой деревеньке, далеко от речки жили-были…И услышали тут домовые рассказ про то, как прилетела в эту деревушку Баба Яга и всех перессорила. Что с тех самых пор не было в деревушке спокойного житья, радостного бытья. Все друг на друга обижаются, друг от друга прячут что-то, показать-рассказать боятся. Домовые дела свои забросили, людям помогать перестали. За порядком уже не следили, не присматривали. Вот беда-то и пришла. Обеднела деревушка, обнищали избушки.

— Не будет склада, если нет лада, — проговорил в конце концов волшебный сундучок и примолк.

Задумались домовые, примолкли. Что-то делать надо. Посмотрели тогда они друг на друга, и засмущались, глаза опустили. После такой долгой ссоры и страшно так сразу руку другому протянуть.

А Кузька и тут не растерялся. Пока все думали да раздумывали, он куда-то убежал, за ним и Нафаня поспешил. Домовые и опомниться не успели, как Кузька вернулся. В руках большущий блин тянет, другой Нафаня несет. Всех они угощают, всех приглашают.

Домовые посмотрели, да за стол-то и присели. Сидят, едят и незаметно разговорились. Про ссоры и обиды уже не вспоминают. Праздник светлый встречают. Солнышко ясное прославляют.

А только поели — в пляс захотели. Кузька вперед выскочил, подбоченился:

— Кто с нами, кто с нами петь да плясать…

Домовые подхватили, во двор вышли, в хоровод встали. Только пыль столбом.

Всем радостно, всем весело.

Так и спало заклятие Бабы Яги, так и исчезло зло. Поняли домовые, что надо держаться всем вместе, дружбу беречь.

И пошла в деревне другая жизнь. Домики все чистенькие стоят, хозяйство наладилось, друг к другу в гости стали ходить, помогать кому надо. И про Кузьку с его волшебным сундучком не забывали. Часто его навещали или приветы ему передавали.

А Кузька вместе с Нафаней до родных своих все-таки добрался. К новоселью, конечно, припозднился, но зато день рождения деда Папилы отметить успел. Погулял, со всеми свиделся, отдохнул, поплясал и попел вволю. А после этого назад, в свою деревушку отправился. Теперь его уже сам Нафаня провожал. Чтобы ничего не случилось, нигде бы Кузька не потерялся.

Вернулся домовенок домой, посмотрел на бабку Настасью, внучку Анютку, на свой родной двор и проговорил:

— Хорошо в гостях, а дома все же лучше! Больше никуда не пойду! Здесь останусь. Пусть гости сами ко мне ходят — и приветим, и приголубим, и накормим, и развеселим.

— Это ты всякий раз говоришь, когда возвращаешься. А сам без приключений не можешь! — засмеялся Нафаня.

— Ладно, — согласился Кузька, — вот поживу немного дома, порядок наведу, а там посмотрим…

Аудиосказка Домовёнок Кузя произведение Татьяны Александровой. Сказку можно слушать онлайн или скачать. Аудиокнига «Домовёнок Кузя» представлена в mp3 формате.

Аудиосказка Домовёнок Кузя, содержание:

Аудиосказка Домовёнок Кузя – история о забавном домовенке. Его рассказы можно слушать онлайн бесконечно!

А началось все с того дня, когда у Наташиной семьи было новоселье. Услышав странное чихание, которое раздавалось из-за веника, она очень испугалась! Это был домовенок Кузька – очаровательное безобидное существо.

Девочка быстро сдружилась с этим сказочным персонажем, выкупала его под краном, накормила пирожными и услышала длиннющий список диковинных имен – кузькиных друзей и знакомых.

А потом домовенок поведал Наташе о своей жизни. Как решили они с братишками поиграть в уголек, да пожар устроили, как от бабы Яги убежал и в большом лесу очутился. Слушала Наташа, диву давалась!!! Неужели все это может быть реальностью? Баба Яга, маленькие лешики, добрый говорящий пень по имени Диадох и другие.

А потом она нарисовала портрет Кузьки, положила рисунок в сундучок и полились из волшебного ящичка истории еще удивительнее! А когда сказки закончились, портрета в сундучке уже не было – весь рассказался! Зато в гости пришли Вуколочка с маленьким водяным, которого Кузя решил поселить в аквариуме.

Тут и онлайн аудиосказка к концу подошла.

Читайте:

Слова благодарности для учителей: что написать в открытке любимому педагогу? Праздник непослушания (Повесть-сказка) Праздник непослушания герои сказки Почвенный покров южной америки Время танковых атак, василий архипов Мемуары архипов василий сергеевич время танковых атак Cобытия Второй мировой войны

Читайте:

Новое

Как востановить менструальный цикл после родов:

Разделы сайта

Выбор редакции:

Реклама

* * *

Часть первая
Кузька в новом доме

Под веником кто-то был

Банька

Олелюшечки

Жердяя звать не надо

Обиженный самолётик

Воробьиный язык

Мама домовёнка

Часть первая
Кузька в новом доме

Под веником кто-то был

Банька

Олелюшечки

Жердяя звать не надо

Обиженный самолётик

Аудиосказка Домовёнок Кузя, содержание:

Популярное:

Расправленные крылья - музыкальная пауза Порядок описания Московской операции

Новое

Праздник непослушания (Повесть-сказка) Праздник непослушания герои сказки

Почвенный покров южной америки

Время танковых атак, василий архипов Мемуары архипов василий сергеевич время танковых атак

Cобытия Второй мировой войны

Разделы сайта

Выбор редакции:

Реклама

* * *

Часть перваяКузька в новом доме

Под веником кто-то был

Банька

Олелюшечки

Жердяя звать не надо

Обиженный самолётик

Воробьиный язык

Мама домовёнка

Часть перваяКузька в новом доме

Под веником кто-то был

Банька

Олелюшечки

Жердяя звать не надо

Обиженный самолётик

Аудиосказка Домовёнок Кузя, содержание:

Популярное:

Расправленные крылья - музыкальная пауза Порядок описания Московской операции

Новое

Праздник непослушания (Повесть-сказка) Праздник непослушания герои сказки

Почвенный покров южной америки

Время танковых атак, василий архипов Мемуары архипов василий сергеевич время танковых атак

Cобытия Второй мировой войны

Часть первая
Кузька в новом доме

Часть первая
Кузька в новом доме