Александр Яковлевич Розенбаум - советский и российский автор-исполнитель, певец, композитор, поэт, актёр, писатель, Заслуженный артист РФ, Народный артист РФ. Шестого февраля 2013 года артист дает концерт в Ульяновске, в ДК "Губернаторский", и мы приглашаем ульяновцев познакомиться с небольшим интервью.

…Через несколько часов в Ульяновске состоится юбилейный концерт Александра Розенбаума «…Уже прошел полтинник после детства». За несколько часов до концерта мне удалось встретиться с бывшим врачом скорой помощи, а в настоящие время – с известным российским исполнителем авторской песни.

- Александр Яковлевич, что для вас значит понятие «хорошая авторская песня»?

Для меня авторская песня как понимание жанра – это одно, а как сама песня – другое. Согласитесь, что песни «Битлз» тоже можно считать авторскими, потому что они имеют авторов. Но мы понимаем под этим термином бардовскую песню. И я считаю, что авторы, работающие в этом жанре, это, прежде всего, поэты. Но они также должны думать и о мелодическом ряде, поскольку если они не будут этого делать, будущего у них нет. Вообще, барды – это, как правило, очень сектантские люди.

Ко мне постоянно приходят много молодых мальчиков и девочек и говорят: «Александр Яковлевич, вот мы показываем свое творчество на каком-нибудь конкурсе самодеятельной песни, а нам говорят: «Это джаз, это не наше». Но ребята-то не виноваты, что живут сегодня, в 2013 году Песенный жанр вовсе не такой уж и легкий, написать хорошую песню крайне тяжело. И Высоцкий, и Окуджава, и Галич стали самими собой лишь потому, что они знали форму, размер, понимали значение куплета-припева, баллады, правильно чувствовали свое творчество интонационно, гитарно, музыкально.

Вы многие годы проработали врачом на «скорой помощи». Что вам дала эта профессия, и легко ли вам было потом начинать жизнь заново?

Если условно взять уровень моих песен за 100%, то если бы в моей жизни не было медицины и «скорой помощи», выше 50-60% мои песни не потянули бы. Потому что медицина для меня – это моя жизнь. Я фактически родился и вырос в медицинской палате, и, поскольку многие мои родственники связали свою жизнь именно с этой профессией, у нас дома всегда была самая настоящая ординаторская.

И еще медицина – это психология. Я не знаю, хорошо это или плохо, но мне достаточно пяти-десяти минут беседы с человеком, чтобы о нем все узнать. Во время вызовов мне приходилось общаться не только с самими больными, но и с их окружением. И когда я бегом бежал на пятнадцатый этаж (потому что лифт, когда был вызов на пятнадцатый этаж, как правило, почему-то не работал) и входил в дом тяжелобольного, а мне при этом говорили «вытирайте ноги», мне было ясно: либо в этой квартире никто не умирает, либо умирает ненавистный всем человек. Этот маленький штришок дает понять, что дала мне, думающему человеку, медицина. И поэтому я во всех песнях пишу о нас с вами, потому что наши мысли примерно одинаковые. Любовь к матери, если ты не урод, одинакова у всех. Мужчина желает женщину одинаково, правда, ухаживает и выражает свое желание, в зависимости от интеллекта, по-разному. Может, я рассуждаю утрированно, и все это не для высокого штиля, но, тем не менее, это факт. И я очень благодарен и медицине, и «скорой помощи» за то, что они у меня не просто были, но и остались в моей жизни до сих пор.

И на следующий журналистский вопрос – «жалеете ли вы, что однажды оставили медицину» – я всегда отвечаю: «Нет, не жалею». Потому что я нашел в своей жизни свое место. Сегодня я безумно скучаю по своей прежней профессии, и когда в каком-нибудь городе вижу проезжающий мимо меня автомобиль «скорой помощи», то провожаю его тоскующим взглядом, мечтая прыгнуть в карету и поехать вместе с врачами на вызов к больному. В медицине очень много творческих и думающих людей, не потому что они умнее физиков или журналистов, а потому что они близки к людям, к их болезням, к их ситуациям. Не только трагическим, но и радостным, и счастливым. Бывают, например, такие ситуации, когда из-за ненормального количества сахара в организме человек прямо на улице впадает в бессознательное состояние. Но благодаря вмешательству врачей «совершенно мертвый» человек встает и идет домой. А те, кто наблюдает за этим, думают, что приехал господь Бог и все сделал, и у людей возникает огромное ощущение счастья.

- Счастливы ли вы сегодня?

Абсолютного счастья для думающего и ищущего человека не существует. Да, у меня, как и у всех людей, бывают моменты счастья. Но счастливым назвать себя не могу, потому что в моей жизни есть масса вещей, доставляющих мне горести и несчастья. И здесь я ничем не отличаюсь от других людей. Тем не менее, считаю, что главное счастье для мужчины – обрести себя в профессии. И никакая женщина, никакая семья не в состоянии помочь ему, если мужчина не удовлетворен своей работой. В этом отношении я счастлив. Я приношу себе максимальное удовольствие, потому что своей работой я приношу удовольствие огромному количеству людей.

Как, по-вашему, следует выступать артисту, чтобы люди, пришедшие на его концерт, почувствовали себя счастливыми? И как вы относитесь к высказываниям ваших коллег, что нужно отдавать людям свою душу, а не профессию?

Кое-кто из артистов говорит: «Сейчас я подарю вам мое искусство». Не надо ничего никому дарить. Однажды, когда я пригласил одну женщину на свой концерт, где я буду работать, один журналист ухмыльнулся: «Ну вот, Розенбаум будет работать». Да, я выхожу на сцену, словно иду на тяжелую пахоту. Но эта самая пахота мне по душе, потому что на ней я с людьми. Это тяжелый труд, который я должен отдать людям. Отдать с душой головой, ногами, руками и печенью. При этом артисту не требуется бить себя в грудь, так как народ сам все чувствует. И процесс концерта взаимообразен.

Когда меня спрашивают, откуда я беру силы, я говорю: «Только из зала». А когда артист говорит: «Публика дура, пойдем, подарим ей наше высокое искусство», и что-то там о подготовленности или неподготовленности аудитории, я этого не понимаю. Что такое подготовленная аудитория? Мои концерты посещают врачи, студенты, рабочие, военные, секретари обкомов, продавцы пива, и т. д. И все это люди. Но как только артист начинает отождествлять людей с толпой – «пипл хавает, значит, все нормально» – у него все заканчивается.

Я, например, ненавижу термин «звезда». С точки зрения голливудского понимания звездности, у нас была только одна звезда – Любовь Орлова. Но мне лично хочется, чтобы когда-нибудь меня назвали не звездой, а Артистом с большой буквы. Ну, не заслужу с большой, тогда хоть с маленькой, но – артистом. Это высочайшая награда, когда люди, идущие навстречу, не норовят сорвать с тебя свитер, который ты и надел ради того, чтобы с тебя его сорвали, а говорят: «Здравствуйте, Александр Яковлевич. Как вы себя чувствуете?». Это и есть то, высшее, которое может быть достигнуто при тяжелейшем величайшем труде и при любви не к толпе или публике, а к каждому конкретному человеку.

Особенно это важно сегодня, когда человек начал ходить на концерты за большие деньги. Пойти сегодня на концерт всей семьей стоит в прямом смысле слова дорогого. И когда мне на концертах приходят записки с текстом «у нас был выбор: купить сыну брюки или всей семьей прийти на ваш концерт» – знаете, какое это счастье прочитать такою записку?..

Константин Салмин

Встреча для вас. Александр Розенбаум: "Артист живет для публики"

Дорогие подарком в дни 75-летия "Красной звезды" стало выступление в стенах редакции известного исполнителя авторской песни Александра Розенбаума. Прилетев в Москву на телевизионные съемки, Александр Яковлевич прямо из аэропорта заглянул к военным журналистам со своей неизменной гитарой...

Александр Яковлевич, ваша аудитория - это, без преувеличения, вся страна. Вы одинаково легко находите контакт со зрителями и в солдатском клубе, и в престижном концертном зале...

Я всегда выхожу к зрителям с абсолютно, как говорит Жириновский, однозначной позицией: это люди, для которых я живу. У меня был учитель музыки, который любил повторять замечательную фразу. Я ее запомнил на всю жизнь и стараюсь этому следовать: нет плохих зрителей, есть плохие артисты. Конечно, разница между аудиторией, допустим, академической и аудиторией школьной, студенческой, заводской, аудиторией "зоны" - огромная, они разные все. Солдат срочном службы или рабочих где-нибудь в цехе во время обеденного перерыва, мне гораздо легче, так сказать, взять сразу, чем публику Академии наук. Здесь требуется гораздо больше психологических усилий, это понятно. Но отношение к слушателям - любым слушателям - у меня одинаково. Артист живет для публики - мы будем никому не нужны.

Вы всегда очень резко говорили о власти...

Я и сейчас резко говорю. Причем не со стороны, не как откуда-то с гор спустившийся - а как гражданин этой страны. И, как гражданин, я просто хочу, чтобы государство меня уважало. Великая страна - это не та, которая имеет великие просторы, а та, которая уважает своего гражданина. А гражданин уважает законы той страны, которая его уважает. Вот такую страну можно назвать великой. У нас же сегодня, если из этих критериев исходить, страна совершенно не великая. Власть нас не уважает, своих граждан. И мне это не нравится. Можно пережить все, можно затянуть ремень, можно понять ситуацию, можно вникнуть... Но ведь ложь на каждом шагу. За три дня до августовского обвала президент всем нам говорит по телевизору: удержим, все будет хорошо. Зачем? Или с того же экрана телевизора мне сообщают: над нашей родиной летают неопознанные самолеты. Я еду в часть к ребятам- летчикам, подхожу к девочке, она в песочнице играет, и спрашиваю: а где папа? Она говорит: "Папа в Сухуми полетел. То есть дети знают, кто летает и откуда, а мне говорят, что неопознанные объекты.

А вообще... Раньше я мог страну, в которой живу, как-то определить, отнести к какой-то категории. Ну, хотя бы сказать, что я живу в лагере. Социалистическом. Но сегодня я просто не понимаю, к какой категории отнести эту абсолютно безвластную структуру.

Александр Яковлевич, в последние годы труднее пишется? Все мы изменились...

Не знаю, Я не умею писать по-другому. Душа осталась та же, понимание проблемы, принципы мои те же - меня с них никто никогда не свернет, они у меня какими были в двадцать пять лет, такими и сегодня остались. Может быть, опыта добавилось...

Плыви. И не бойся,

простудившись, заболеть.

Возраст - это понимание

Как единственного чуда

на земле.

На столе моем задиристый

портвейн

Превратился

в респектабельный кагор.

Возраст - это радость

за друзей,

Не сумевших превратиться

во врагов.

Кто ты есть и где мы все

Чей ты друг и кто твои

Возраст - это ожидание

В окончании земного бытия.

Смерть, конечно, человечество

Но какие там у нас с тобой

Возраст - это состояние души,

Конфликтующее с телом

Этого я, конечно, никогда не смог бы написать в двадцать четыре или в двадцать пять лет. Хотя бы потому, что сам до конца понял именно сейчас. Но вместе с тем я совсем не чувствую свой возраст. Иногда даже странно: выходишь к публике, а как минимум половина зала родилась уже после написания твоих первых песен. Я как-то не могу поверить в это.

Александр Яковлевич, ваши первые песни - это цикл одесских произведений. Для вас это был важный этап?

Безусловно. Ведь именно эти песни вывели меня к людям. В этом году, кстати, всем моим одесским произведениям исполняется 25 лет. Плюс- минус год. Конечно, этап! Я этого Семена придумал, влез в его шкуру, дышал этим воздухом, я полностью въехал в этих героев. Это было потрясающее время, студенчество, когда можно было хорошо перевоплотиться. У меня и походка была соответствующая, и манера разговора, и жесты... Ну, впрочем, распальцовки тогда еще не было никакой. И все получалось очень легко. Я до сих пор не могу понять, как это со мной происходило, но я писал не отрываясь. За двадцать- тридцать минут я мог написать песню. "На улице Гороховой ажиотаж", "Свадьба Семена" - целые драматургические полотна, причем со всей терминологией. А ведь это сейчас можно пойти, купить книгу "Блатная музыка" или там "Блатной жаргон". А тогда... "Гоп-стоп", между прочим, я написал за время обеда, ровно за одну тарелку щей. Я ушел с лекции, пришел домой. Мама поставила мне тарелку щей, я взял тетрадку - и одной рукой рубал этот суп, а второй писал. Потом быстро напел музыку - а музыка там, между прочим, очень приличная. И все это продолжалось минут тридцать максимум. Откуда что бралось? Я думаю, что кто-то моей рукой водил. Я вообще верю в высший разум. Я не знаю, может, это инопланетяне, может быть, канонический Господь Бог - дедушка с седой бородой, может, какая-то другая субстанция, но высший разум существует. И я просто уверен, что он моей рукой водил. Потому что если бы ко мне сейчас пришел молодой человек двадцати трех лет и принес бы эти произведения... Я бы, конечно, поверил, глядя в его честные глаза, но сомнения насчет авторства, безусловно, возникали бы.

Александр Яковлевич, правда ли, что свою творческую деятельность вы начинали под другой фамилией?

Нет. Просто в течение семи месяцев, пока я работал в рок-группе, у меня был псевдоним Аяров - Александр Яковлевич Розенбаум. Для того чтобы отделить мою сольную жизнь от деятельности в рок-группе. А так - я был Розенбаум, есть Розенбаум и буду.

Как вы относитесь к современной патриотической песне?

Для меня самого понятие "патриотическая песня" - очень растяжимое. И "Вальс-бостон" - это тоже патриотическая песня. И "Утиная охота", и "Глухари".., Понимаете, "гвоздевая" патриотика меня не интересует. То есть говорить о патриотической теме лозунгами - занятие бесперспективное. Ну давайте встанем, за руки возьмемся и скажем: "Нет войне!". Ведь хорошая фраза, да? Или "Миру - мир", тоже замечательная фраза. Но хорошей, искренней песни на лозунгах не построишь. Мы настолько уже испорчены лозунгами, что они в нас вызывают чувство отторжения. Я считаю, что к патриотической теме нужно подходить искреннее, душевнее. На уровне инстинктов, что ли. И тогда все встанет на свои места, все будет нормально. Мы сегодня боимся слова "патриот". Не знаю, почему. А я считаю себя патриотом.

Ты помнишь, Крещатик?

Александр РОЗЕНБАУМ: "Есть три вещи, которые я не могу себе представить: переход из жизни в смерть, бесконечность космоса и как можно ласкать мужское тело"

Брать интервью у Розенбаума приятно и страшно одновременно. Приятно, потому что получаешь яркие, хлесткие, емкие ответы. Страшно, потому что собеседник абсолютно нетерпим к глупости и непрофессионализму.

Брать интервью у Розенбаума приятно и страшно одновременно. Приятно, потому что получаешь яркие, хлесткие, емкие ответы. Страшно, потому что собеседник абсолютно нетерпим к глупости и непрофессионализму. В общественной жизни Розенбаум для многих неудобен. Медик по образованию, он ставит диагноз обществу, поэт и музыкант по призванию, заставляет о многом задуматься, политик по роду деятельности, активно выражает свою точку зрения.

"НУ ГДЕ ФОРМАТ ДЛЯ РОЗЕНБАУМА?!"

Я журналистов вышвыривал так... Стараюсь не общаться с теми, кто мне не интересен.

- Чем мои коллеги так не угодили?

Абсолютной безграмотностью и желтопузостью: профессиональной, человеческой, а подчас и грамматической.

- Что значит желтопузость?

Желтая пресса знаете что такое? Приходит журналист, и его не интересуют ни мое творчество, ни жизнь, ни глаза, которыми я смотрю на мир. "А что у вас за часы такие, Александр Яковлевич? А где вы одеваетесь? На какой машине ездите?". Подобных вопросов 90 процентов.

Или "Александр Яковлевич, а когда последний раз вы ездили на метро?". И я знаю, что при любом ответе проигрываю. Скажу, что последний раз был в метро 20 лет назад, журналист напишет, что Розенбаум оторвался от народа, почивая на лаврах и сиденье своего роскошного автомобиля. Отвечу, что был в метро позавчера, - напишет, что Розенбаум спускается в метро, чтобы торговать своей физиономией и раздавать автографы, упиваясь собственной славой.

Но ведь спрос диктует предложение. Читателю массовой газеты именно это и интересно - бытовые подробности жизни звезд.

Вы, журналисты, это навязываете. Наш народ изначально очень верит СМИ. Вы публикуете насквозь купленные эстрадные рейтинги, например: "Артист Тютькин - любимый артист лесорубов!". Да лесорубы никогда этого артиста не видели и слышать не хотят. Вы пиарите бездарных артистов, а не я!

- Если они бездарны, то почему популярны?

Я меньше всего склонен обвинять народ, его легко оболванить. Если 25 раз на дню показывать бездарь по первому каналу телевидения, то два-три года этот артист или артистка будут популярны. А потом придет следующая бездарность.

- Почему же публика так неразборчиво относится ко всему, что крутят, пиарят и продвигают?

Я на свою публику никогда не жаловался. У меня три с половиной часа концерта проходят, как две секунды. Мой зритель - продавцы пива и академики филологии, 14-летние дети и 82-летние бабушки - совсем другой. Я к народу отношусь уважительно и с большим доверием. И он платит мне тем же.

- Но разве этот же народ не ходит на концерты Кати Лель...

- (Резко прерывает) . Мой - нет!

Я не против "унца-унца, хочу стать снегом, унца-унца, белым снегом"... Не против, но на дискотеке.

- Тогда почему я как телезритель вижу только унца-унца, а не вас, например?

А вы спросите у себя и своих коллег. Конечно, здесь есть доля и моей вины. Но я человек, много гастролирующий, достаточно занятой, да еще и живу в Ленинграде. Даже если захотите, пригласить меня на телевидение достаточно сложно. Хотя, если бы жил в Москве, может, появлялся на экранах чаще. Что касается музыкальных телепередач, так у них я не формат. Это же вы, журналисты, придумали это слово - формат. Ну где формат для Розенбаума?!

Телезрители, не пропускающие нагиевские "Окна", определяют этот самый формат. Вряд ли они станут смотреть фильмы Тарковского.

Так и я, очень любящий Тарковского, не стану смотреть "Зеркало" после восьмичасового рабочего дня. Лучше что-нибудь про животных поставлю.

- Но ведь в любое другое время они даже не попытаются это сделать. Потому что лень думать.

Многим просто не дают это делать. Я сижу в Государственной думе, мне приходит огромное количество писем и от молодых, и от старых. Народ возмущается очень много и сильно. Но деньги правят миром, телевидением и газетами, в частности. И среди журналистов попадаются хорошие ребята, которые вынуждены проводить политику владельца газеты, потому что кушать хочется.

"ФАЛЛОСЫ НУЖНЫ БОЛЬШОМУ КОЛИЧЕСТВУ ЛЮДЕЙ. ЭТО Я КАК ДОКТОР ГОВОРЮ"

Во-первых, я продолжаю записывать новые песни и выпускать диски.

Во-вторых, вы хотите иметь Государственную думу или Верховную Раду, которой будет гордиться страна?

- Безусловно, но...

Вот именно. Значит, если не я или не мы с вами пойдем в парламент, то кто?

По принципу "кто же, если не я?" можно пойти работать стоматологом, и к вам тоже будут ломиться люди. Но разве это сделает вас высококлассным специалистом?

- (Раздраженно) . Вы действительно думаете, что в парламенте должны сидеть юристы-экономисты? (Сердится) . Вот вы, образованный человек, считаете, что верховный законодательный орган должен состоять только из людей с юридическим или экономическим образованием? Нет! Дума, Кнессет, Рада и так далее - это собрание мыслящих людей, которые имеют достаточно большой жизненный опыт, хорошую голову и доброе сердце.

Сегодня я разрабатываю закон о работе с фонограммами. Хочу ввести закон, чтобы люди в выходные в семь утра не колотили стенки, даже если у них идет ремонт. Невский проспект в Питере был весь увешан рекламными перетяжками, из-за которых вы не видели ни невской перспективы, ни адмиралтейский шпиль. Я кричал об этом пять или шесть лет, но как только получил депутатский мандат, меня сразу услышали и рекламные полосы сняли. Это мелочи, но из них и складывается большая жизнь.

Вам приятно, когда резиновые фаллосы продают рядом с конфетами "Мишка на Севере"? Вот я конкретно вас спрашиваю!

- Ну я буду чувствовать себя неловко...

Вы будете чувствовать себя неловко, хотя фаллосы нужны большому количеству людей. Это я как доктор говорю. Но их надо продавать в другом месте и в другое время. Более того, я сижу в Думе и делаю все возможное, чтобы отношения между Россией и Украиной шли в хорошем русле. И есть много других больных точек в стране. Чтобы все это понять, не надо быть экономистом. Я как депутат вношу законы, а вот облечь их в юридическую форму - задача специального комитета, в котором и работают люди со специальным образованием.

- В Украине с подачи одного депутата уже вышел Закон "О защите общественной морали".

Да я как раз этим и занимаюсь, только в России. Это тяжелейший закон, но к его принятию отношусь крайне положительно.

У нас в Советском Союзе не было понятия проституция, порнография, секс. Чтобы сделать закон, нужно точно определить термины. Например, что порнографией в видео считается изображение полового акта с показом гениталий. А если в кадре движется простыня в такт движущемуся телу - это эротика.

Но ведь есть произведения искусства, где изображена обнаженная натура. Если запретить голые тела, что тогда делать с Роденом? Гораздо легче разработать закон о промышленности, экологии, да о чем угодно! А по вопросам нравственности и морали - очень тяжело. Но надо. Потому что невозможно уже терпеть. Вся Россия оклеена рекламой пылесоса, где черным по белому написано: "Сосу за копейки", и белым по белому - пылесос "Вихрь". Ну вот как это запретить?! Да практически невозможно, не нарушив Конституции и не пойдя с автоматчиками на это рекламное агентство.

Ведь что такое мораль? Для вас она одна, для меня - другая. И то, что аморально для вас, нормально для меня, и наоборот. И как это ввести в понятийный аппарат закона, который будет сообразоваться с Конституцией? Определить понятие нравственности законотворчески практически нереально.

- Ага, значит, единственный способ воспитать нравственную молодежь - моральные устои внутри семьи.

Я еще раз вам повторяю, что это будут ваши моральные устои. А если я с ними не согласен? Попробуйте докажите, что я не прав. Неужели вы не понимаете? Вот как вас звать?

- Наташа...

Наташа, у вас замечательная грудь, это я вам как доктор говорю. Но с точки зрения морали какого-нибудь человека вас бы выпихнули из комнаты со словами: "Как вы можете ходить с таким глубоким вырезом?". А мне нравится! Вот вам конкретный пример: какое декольте считать моральным, а какое нет.

- Спасибо, теперь точно поняла. Убили конкретным примером.

- (Усмехается) . Конечно, детка, я же врач "скорой помощи".

- Кстати, как в ваши моральные устои вписываются люди нетрадиционной ориентации?

Как доктор я отношусь к ним более или менее скептически. Каждый сходит с ума как может. Римская империя от этого погибла: когда нечем заняться, начинают мальчиков одевать в юбки.

Как мужчина я их не понимаю. Опять же с законодательной точки зрения существуют закрытые телеканалы, и делайте там что хотите хоть 24 часа в сутки. Но дети не должны, включив в три часа дня телевизор, это видеть.

Есть три вещи, которые я не могу себе представить: переход из жизни в смерть, бесконечность космоса и как можно ласкать мужское тело. Когда кто-то начинает мне рассказывать о двуполых хромосомах в нашем организме, отвечаю: "Ребята, я окончил не текстильный институт". Кроме амебы, которая делится сама по себе, все остальные имеют половые сношения с особями противоположного пола. Даже цветочки - путем пестика и тычинки.

Люди говорят о двуполых хромосомах, чтобы оправдать свою распущенность, развращенность и отрыв от реальности. Отъедьте от Киева километров на 120 и расспросите в какой-нибудь Жмеринке или Козятине. Да они не поймут: "Че ж у нас на заводе "Красный октябрь" баб мало, что ли?".

- Вы создаете впечатление абсолютно бесстрашного человека...

Я боюсь болезни родных и близких.

- А собственной беспомощности?

Нет! Я не беспомощный человек. Если у меня пропадет голос или, не дай Бог, что-то произойдет с моими артистическо-певческими делами, найду чем заняться. Пойду мешки таскать в порт. Но себя и тем более свою семью не обреку на недостойное существование. Моя жена никогда не будет ходить в рваных колготках.

- У вас столько ипостасей: врач, музыкант, политик. Так кто же вы, Александр Яковлевич?

- О чем сожалеете, сменив стетоскоп на гитару, а после на депутатский мандат?

О выездах на линию. Для меня это было счастьем выезжать на "скорой" и помогать людям. Я долго шел к тому, чем сейчас занимаюсь, и нашел себя в этом. Но это не значит, что я разлюбил медицину или был плохим врачом. Просто надо было делать одно дело.

Именно поэтому не люблю внештатных журналистов: либо ты на заводе классный работник, либо классный журналист. Плох тот солдат, который не хочет стать генералом.

Боюсь навлечь на себя ваш гнев, но... Вы же сами себе противоречите, занимаясь и музыкой, и политикой одновременно.

Абсолютно справедливый вопрос. Я предупреждал людей, которые звали меня в верховный орган, что не оставлю сцену. Понимаете, кнопку нажать могут и без меня, но на решение важных вопросов я всегда приезжаю. Если меня чего-то Дума и лишила, так это свободного времени. У меня теперь его вообще нет.

Еще раз повторяю принципиальную вещь: в законодательном органе не должны быть сплошь юристы и экономисты. Там должны быть нормальные люди. И все мои встречи со зрителями - это, по большому счету, работа с избирателями.

- Я просто не понимаю, как мышление в государственном масштабе сочетается с творческим началом.

Я уже давно работаю общественно-политическим деятелем... Последние лет 10 журналисты задают мне вопросы, 80 процентов из которых о политике.

- Это потому, что вас страшно спрашивать о...

- (Удивленно) . О чем?..

-...о женщинах, например.

- (Усмехается) . На самом деле я нормальный человек.

"В МОЕМ КОЛЛЕКТИВЕ ЕДИНОНАЧАЛИЕ И АРМЕЙСКАЯ ПАЛОЧНАЯ ДИСЦИПЛИНА. Я - ЦАРЬ И БОГ"

- (Хохочет) . Да вы мне уже нравитесь! Для кого ноги важны, а я сразу обращаю внимание на глаза. Но, кроме этого, чтоб она совсем дурой-то не была. Не люблю "прелесть какая дурочка". Хотя "ужас какая умная" - тоже.

- Ну а к женщине-политику как относитесь?

Женщина в политике - это хорошо, конечно... Но должно устраивать ее мужчину.

- Вы домостроевец?

Нет. Просто это не мой идеал женщины.

- Это правда, что существует женский и мужской мозг?

Конечно. Вы никогда не задумывались, листая учебники, что на 100 выдающихся ученых две-три женщины?

- На что я вам отвечу, что до начала ХХ века женщине, кроме как замуж, и выйти было некуда.

Есть понятие самец и самка. Ради Бога, занимайтесь чем хотите: сидите в Раде, бегайте из газеты в газету. Но если вы меня не накормите, если дети наши будут сопливыми - да я же вас уважать перестану. У меня к вам останется любовно-похотливое чувство. Ну а как иначе? Вы же моя жена! И я делаю все для того, чтобы вы были сыты, обуты и отдыхали где захотите. Я для этого работаю как Папа Карло. Но я же хочу от вас чего-то женского.

А через 20 лет вы с ужасом осознаете, что эта прелесть превратилась в клушу, способную поддерживать разговор только о ценах на продуктовом рынке.

Я сделаю все, чтобы у вас была домработница.

- Ага! Вот домработница и вас накормит, и детям сопли вытрет, а жена в это время будет самореализовываться!

Если вы будете классным специалистом в своей области, то у вас не останется времени ни на что другое. Но я не могу, чтобы женщина занималась только своей работой! То есть пожалуйста, конечно, но тогда вы не мой идеал.

Например, в медицине есть масса замечательных специальностей для женщин. Но хирург - это тот специалист, который после операции должен провести с больным от 10 минут до суток в зависимости от тяжести вмешательства. Передоверить человека по дежурству приличный уважающий себя хирург не может. Во всяком случае, я - доктор в четвертом поколении - так воспитан.

Женщина может быть настоящим хирургом, конечно, но с кошелкой ходить у вас времени не будет. И даже если у вас будет домработница, которая принесет эти кошелки с едой, у вас не будет времени их разобрать и нарезать мне вечерком любимой колбаски. Потому что после дежурства вы будете приходить (если будете приходить!) без задних ног: "Ой, Саша, сегодня была такая операция, я так устала, просто ужас". - "Ну, конечно, детка", - отвечу я.

- Да на черта вам клуша-домохозяйка?

Почему клуша?! У меня жена рентгенолог. Определенное количество времени она проводит на своей работе. Хотя уж кто-кто, а она может позволить себе не работать по материально-финансовому положению. Но ведь она пашет не по 8-12 часов в сутки, как это делают оперирующие хирурги.

(Как раз в это время Розенбауму по мобильному позвонила жена. "Привет, Леночка! Просто хотел спросить, как ты себя чувствуешь. Мы как раз с журналистом разговариваем о жене. Приковываю я ее к батарее на кухне или нет. "Боже сохрани", - это она говорит. Спасибо, Леночка!").

- Ну хорошо, жену не приковываете. А своих музыкантов приструниваете?

Знаете, как я набираю коллектив? Говорю: "Вася, ты классный саксофонист. Любишь мои песни?". "Александр Яковлевич, - говорит он, - я сыграю все, что захотите. Какие-то ваши песни люблю, какие-то нет. Но к вашему творчеству отношусь нормально". Тогда я ему отвечу: "Вась, ты хороший парень. Но я возьму человека, который пусть и похуже тебя играет, но любит мои песни безоглядно".

Вот такой я эгоист: любишь мои песни - будем работать! Потому что без любви вообще ничего не будет, и тем более творческого начала в коллективе.

- А если это творческое начало зашкаливает, как решаете конфликты внутри коллектива?

Справедливо. Надеясь на себя. В моем коллективе единоначалие и армейская палочная дисциплина. Я - царь и Бог. Все претензии и недовольства воспринимаю по-человечески и пытаюсь в них разобраться. Умею вставать на разные стороны человеческого мышления. Но в любом случае последнее слово за мной, потому что я должен быть в кайфе.

Я их конкретно всех кормлю: душой, телом и деньгами. И если я, работая с ними, буду мучиться, то ничего хорошего им не заработаю: не напишу ни одной хорошей строчки, не сыграю ни одной толковой ноты на сцене. Потому что мучаюсь, если за мной стоят хорошие музыканты, которые меня не любят.

- Есть ли еще вопрос, который вам так и не задали за всю вашу творческую жизнь?

- (Улыбается) . Это самый частый вопрос, который мне задают.

- И как вы отвечаете?

Что нет таких вопросов.

- Александр Яковлевич, ваши выступления очень заряжают энергией. А в чем источник вашей личной энергии и вдохновения?

Зал видели на моих концертах? Когда публика так относится к артисту с первого шага на сцене, все журналистские рецензии со знаком «плюс» или со знаком «минус» не имеют никакого значения. Когда видишь такое отношение зрителей, тоже хочешь что-то им отдать, если ты честный человек, конечно. Мягко выражаясь, не люблю артистов, которые говорят: «Я вам сейчас подарю свое искусство!». Никогда не дарю искусство - я разговариваю с людьми. Не надо ничего дарить, ведь публика сама покупает билеты. Черпаю свое вдохновение в отношении ко мне людей. Говоря медицинским языком, должен происходить сапрофитизм. Если я еще не забыл биологию, это когда два организма питаются друг дружкой, чтобы выжить. То, что происходит между зрителями и артистом, чистый сапрофитизм.

- Поэтому в конце всегда включаете в зале свет, чтобы видеть глаза публики?

Да. Для меня это не концерт, а встреча друг с другом, встреча единомышленников и людей, которые дышат или хотят дышать одинаково. По публике ходит энергетическое поле, и включенный свет помогает всем ощутить свое братство.

- Какая музыка вам близка как слушателю?

Любая, в которой есть мелодия, - музыкальная мысль, независимо от жанра. А бессмысленная, безмозглая музыка наподобие «тмс-тмс-тмс-тмс-тмс» мне абсолютно не близка.

- Чего ожидать от вашего творчества в ближайшее время?

Я начинал с рок-музыки, поэтому ожидайте. (Улыбается.) На последнем концерте в Киеве уже поиграл некоторые произведения явно рок-н-ролльного толка. Рок-н-ролл - не только танец, но и своеобразный стиль, образ жизни и мышления. «Гоп-стоп», кстати, - это же тоже рок-н-ролл.

Лучшие дня

- Каким должен быть настоящий мужчина?

Точно не нетрадиционной ориентации. У нас в основном все анекдоты на эту тему. К счастью, Украине, России, Белоруссии, по большому счету, не до этого: все, что творится в Москве, Киеве, Питере и крупных городах, не распространяется на Каменец-Подольск или Тюмень. Люди там работают - им не до этого. А вот на противоположную тему - о так называемых мачо - вообще не шутят и стихи не пишут. Еду как-то по одному из сибирских городов, на Дворце спорта повесили огромный-огромный баннер, по-нашему плакат: «Общегородской конкурс мачо». (Улыбается.) Потом стих-пародию написал на эту тему. Как говорится, куда ни плюнь - везде сплошные мачо, а очень не хватает мужиков. Вообще, это очень смешно, потому что это все серьезно, а все, что серьезно, - это несерьезно и смешно - еще смешнее, чем несмешное.

- Александр Яковлевич, осенью у вас был день рождения. Как обычно празднуете?

В этот раз, как и вообще часто это бывает, - в кругу семьи, рядом - только самые близкие и родные. Мама, папа… Но в этот раз мама была последний раз на моем дне рождении. Она умерла в октябре. Мать, отец, жена, дети, внуки - все.

- Примите соболезнования… Вернемся на время в ваше украинское детство.

Жил в селе Винницкой области Гниванского района. Находился там, естественно, не постоянно, а каждое лето по два-три месяца. И так лет десять, наверное, подряд. Те самые времена, когда ребенку все очень хорошо запоминается, все очень хорошо впитывается, поэтому для меня Украина - отчий дом.

- А друзей у вас в Украине много?

Хороших товарищей много, а друзей у меня - на пальцах одной руки пересчитать. И они все в Питере.

- В одной из ваших главных песенных визитных карточек вам приснилось, как «осень нам танцует вальс-бостон». Что вам снится на самом деле?

Чаще всего? Не поверите, война. Абсолютно взрослая война, взрослее не бывает. Много на них бывал, и знаю, что это такое, к сожалению.

- Вы раскрыли в своих песнях разные философии. А что сильнее - философия одиночества или любви?

Хорошо, что вы не спросили, что важнее стихи или музыка. (Улыбается.) Хотя, конечно, это вопрос давний и нуждающийся в ответе. Ведь автор этих строк: «Не слышны в саду даже шорохи, все здесь замерло до утра, если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера» - не Пастернак, не Шекспир, не Мандельштам, не Ахматова и не Цветаева (автор Матусовский. - Авт.). Но это гениальные стихи для гениальной музыки, и в сумме получилась гениальная песня - совершенно отдельный жанр. У меня чистой поэзии очень немного, в основном занимаюсь песней, поэтому дорожу такими своими непесенными стихами.

- Как они у вас рождаются - стихи и песни?

Музыкант - лишь тот, кто слышит слово, поэт - лишь тот, кто с музыкой в ладу. Могу рассказать подробнее. (Улыбается и закуривает.) Сначала спускается ангел. Проверяет, закрыта ли дверь, есть ли кофе в достатке, выгоняет гостей, убирает подальше стаканы, достает сигареты и ручку, кладет на тетрадку. Я ему не мешаю, он очень талантливый малый, подрастет - горе нимфам, живущим в беспечности юной. Прикасаясь к плечу, мановеньем снимает усталость и, неведомо как, оживляет умершие струны. Напевает мотив, исправляет неточную рифму, неназойливо гладит собаку, лежавшую рядом, ставит пальцы мои на лады полустертые грифа, не спуская с меня своего боголепного взгляда. Проходя мимо клавиш, нажмет пару нот ненароком, я, конечно, молчу, пусть резвится, несносный ребенок, но как хочется дернуть его за смеющийся локон… С фонарем я искал эти звуки три ночи бессонных. Ангел знает об этом, его посвятил в мои тайны тот, которому служат крылатые голые дети. Лист исписан. И звезды волшебные тают. Ночь уходит, и друг покидает меня на рассвете, подмигнув на прощанье, отдернув окна занавеску, мальчик тихо взлетает к заоблачным райским чертогам. Как рождается песня, одному только Богу известно. Я к тому непричастен. Спросите об этом у Бога...