У каждого из нас по 2 родителя, 4 прародителя, 8 пра-прародителей и так далее в геометрической прогрессии. Количество наших предков в 10-м колене переваливает за тысячу, и при желании среди них без труда можно отыскать благородную дворянскую кровь. А значит есть кого объявить «настоящим предком», про остальных забыть, и начинать тосковать по «России, которую мы потеряли».
И я еще ни разу не слышал, чтобы хоть один коренной москвич или петербуржец вспоминал, что его предки попали в дореволюционные столицы в качестве кучеров, половых, прачек или горничных - неприятно рассказывать, что твои дедушки и бабушки подпадали под «Циркуляр о кухаркиных детях» 1887 года. А жили в начале ХХ века столичные родители кухаркиных детей, вот так.

«Барыня не дозволяет своей прислуге ходить по комнатам без передника, храни Господь, еще за барышню примут»

.
В журнале «Огонекъ», №47 от 23 ноября 1908 года были опубликованы рассуждения г-жи Северовой (литературный псевдоним Натальи Нордман, невенчанной жены Ильи Репина) о жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века.

«Недавно,— вспоминает г-жа Северова, — ко мне пришла наниматься одна молодая девушка.
— Отчего вы без места?— спросила я строго.
— Я только что из больницы! Месяц пролежала.
— Из больницы? От каких это болезней вы там лечились?
— Да и болезней то особенной не было — только ноги распухли и спину всю переломило это значит от лестниц, господа жили в 5-м этаже. Тоже головы кружение, так и валит, так и валит бывало. Меня дворник с места прямо в больницу и свез. Доктор сказал сильное переутомление!
— Что же вы там камни что ли ворочали?
Она долго конфузилась, но, наконец, мне удалось узнать, как именно она проводила день на последнем месте. В 6 вставать. «Будильника то нет, так поминутно с 4-х часов просыпаешься, боишься проспать». Горячий завтрак должен поспеть к 8-ми часам, 2-м кадетам с собою в корпус. «Битки рубишь, а носом так и клюешь. Самовар поставишь, одежду и сапоги им вычистить также надо. Уйдут кадеты, барина на службу «справлять», тоже самовар поставить, сапоги, одежду вычистить, за горячими булками, да за газетой сбегать на угол».

«Переступая за 8—10 р. порог нашего дома, они делаются нашей собственностью, их день и ночь принадлежать нам; сон, еда, количество работы — все зависит от нас»

«Уйдет барин, барыню и трех барышень справлять — сапоги, калоши, платье вычистить, за одними подолами, поверите ли, час стоишь, пылище, даже песок па зубах; в двенадцатом часу им кофе варить — по кроватям разносишь. Между делом комнаты убрать, лампы заправить, разгладить кое-что. К двум часам завтрак горячий, в лавку бежать, к обеду суп ставить.
Только отзавтракают, кадеты домой, да еще с товарищами валят, есть просят, чаю, за папиросами посылают, только кадеты сыты, барин идет, свежего чаю просит, а тут и гости подойдут, за сдобными булками беги, а потом за лимоном, сразу то не говорить, иной раз 5 раз подряд слетаю, за то и грудь, бывало, ломит не продохнуть.
Тут, смотришь, шестой час. Так и ахнешь, обед готовить, накрывать. Барыня ругается, зачем опоздала. За обедом сколько раз вниз пошлют в лавочку — то папиросы, то сельтерская, то пиво. После обеда посуды в кухне гора, а тут самовар ставь, а то и кофею, кто попросить, а иной раз гости в карты играть сядут, закуску готовь. К 12-ти часам ног не слышишь, ткнешься на плиту, только заснешь — звонок, одна барышня домой вернулась, только заснешь, кадет с балу, и так всю ночь, а в шесть то вставать — битки рубить».

«Домашняя прислуга считается десятками, сотнями тысяч, и между тем законом еще ничего не сделано для неё. Можно в самом деле сказать — не про нее закон писан»

«Выслушав этот рассказ, — пишет г-жа Северова, — я поняла, что эта молодая девушка слишком ревностно относилась к своим обязанностями, которые длились 20-ть часов в сутки, или же она была слишком мягкого характера и не умела грубить и огрызаться.
Выросшая в деревне, в одной избе с телятами и курами, является молодая девушка в Петербург и нанимается одной прислугой к господам. Темная кухня, в соседстве с водосточными трубами — арена её жизни. Тут она и спит, причесывает волосы у того же стола, где готовит, на нём же чистит юбки, сапоги, заправляет лампы».

«В баню её не пускают месяцами: некогда»

«Наши черные лестницы и задние дворы внушают омерзение, и мне кажется, что нечистоплотность и неаккуратность прислуги («бегаешь, бегаешь, некогда себе пуговицы пришить») являются в большинстве случаев недостатками вынужденными.
На голодный желудок, всю жизнь подавать собственными руками вкусные блюда, вдыхать их аромат, присутствовать, пока их «кушают господа», смакуют и хвалят («под конвоем едят, без нас не могут проглотить»), ну как тут не постараться стащить хоть потом кусочек, не полизать тарелку языком, не положить конфетку в карман, не глотнуть из горлышка вина.
Когда мы прикажем, наша молодая горничная должна подавать мыться нашим мужьям и сыновьями, носить им в кровать чай, убирать их постели, помогать одеваться. Часто прислуга остается с ними совсем одна в квартире и ночью по возвращении их с попоек снимает им сапоги и укладывает спать. Все это она должна делать, но горе ей, если на улице мы встретим её с пожарным».

Наличие котрого стало таким необходимым и модным явлением в современной семье, когда-то было атрибутом только богатого сословья, и назывались работники домашнего быта иначе - прислуга или дворня. С давних времен наличие и количество прислуги на Руси считалось признаком достатка и статуса любой привилегированной семьи, будь то бояре, дворяне или купцы. Тон задавала зажиточная аристократия, владельцы обширных поместий и десятков тысяч крепостных душ. Среди них находились господа со столь большими потребностями, что без дворни в несколько сотен человек обойтись ну никак не могли. Историк И. Игнатович писал: "У матери И. С. Тургенева, Варвары Петровны, всей дворни было человек 200-300. Среди них были каретники, ткачи, столяры, портнихи, музыканты, пялечницы, коверщицы и т. д.; были особые пажи для различных мелких услуг в комнатах, в которые брались красивые крепостные мальчики".
Иногда потребность в огромном количестве служителей объяснялась увлечениями помещика. Наиболее состоятельные имели огромные псарни (до 1 000 собак) и обширные конюшни, где трудились дворовые люди. Любители любовных утех заводили многочисленные гаремы. Самая просвещенная аристократия обзаводилась крепостными оркестрами, театрами и художественными мастерскими.
Большая дворня требовала немалых расходов. Квалифицированные дворецкие, повара покупались за огромные деньги, ели с барского стола и даже получали жалованье (от 100 до 2 000 рублей в год) и дорогие подарки. «Привилегированная» дворня, в отличие от остальной, жила в отдельных комнатах в барском доме или в помещениях прислуги поблизости. Такими благами пользовались управляющие, кухмистеры, приказчики, камердинеры, писари, повара. Состоятельные дамы обязательно обзаводились камеристками и горничными, которые полностью обслуживали непосредственно свою хозяйку и не делали другой домашней работы. Камеристки обычно одевались в строгом соответствии с последней парижской модой и выглядели порой не хуже госпожи. Они же сопровождали своих хозяек в поездках и путешествиях, в том числе и за границу.
Также же признаком престижности дома было наличие экономки и кастелянши. Первая вела хозяйство, управляла остальной прислугой. Кастелянши ведали столовым и спальным бельем.

Но большинству дворян многочисленная прислуга была не по карману, ведь из 1850 тыс. российских дворян, как свидетельствовала статистика середины XIX века, лишь 130 тыс. имели землю и крестьян. Но, даже те, кто имел за душой всего несколько десятков крепостных душ, содержали дворню, правда не более пяти человек: лакея и кучера, кухарку, горничную и няню.

Порой и такая прислуга была чрезмерной для захудалых помещиков и служилых дворян, вовсе не имевших крестьян, но статус и привычка обязывали ее иметь. И тогда дворню попросту переводили на "подножный корм" и самообеспечение. Валенки или армяк домашней прислуге не полагались, а если появись нужда пойти куда-нибудь зимой, просили их у соседей «Христа ради». Некоторые помещики годами держали дворню на хлебе и воде, искренне считая, что крестьяне двужильные, перебьются.
Дворня размещалась обычно в двух комнатах: мужчины - в передней, женщины - в девичьей. В обязанности горничных входили уборка комнат, помощь хозяйке и ее дочерям при переодевании и умывании. Горничная, если не было лакея, подавала на стол, а кухарка не только стряпала, но и мыла полы в господском доме. Лакей прислуживал прежде всего барину, был у него на побегушках, спал как правило не далеко от барина, зачастую на сундуке в соседней комнате. С приходом тепла у него появлялась важная миссия - спасать барина от жары и от назойливых мух.

Отношение владельца к "крещеной собственности" зависело от степени «нравственного развития» помещика. Абсолютная власть над крепостными развращала. В любую минуту любой человек из дворни, мог быть продан, проигран, подарен, сослан или избит, смещен с должности и отправлен в тюрьму. Обмен дворовых на борзых был распространенным делом среди русских помещиков. Дочь мелкопоместного дворянина О. Корнилова вспоминает: «Наш лакей был очень невзрачен на вид, почему его и подарил нам прежний барин. Отдарили за то борзой собакой». Иногда за собак отдавали целые села, так как борзой щенок мог стоить 3 000, а крепостная крестьянка - 25 рублей.

Хотя женщины были не самым дорогим товаром, работали они в хозяйстве как каторжные. А в «свободное время» в душных, тесных девичьих они плели кружева, вязали и вышивали для барыни. Порой судьба в придачу ко всем трудностям посылала любвеобильного барина или взбалмошную барыню, и тогда вдобавок приходилось терпеть и их причуды. На протяжении многих лет, до отмены в 1861 году крепостного права, "всеподданнейшие отчеты" жандармов «Третьего отделения Собственной его императорского величества Канцелярии» пестрили сообщениями о насилии и зверствах помещиков.

Особой категорией наемной прислуги были отставные солдаты. Крестьяне, отслужившие 25 лет, оторвавшиеся от родни и сельской жизни, не хотели возвращаться в деревню и самые сметливые из них по протекции армейских начальников, попадали в города в качестве лакеев, швейцаров, кучеров. Граф А. Игнатьев, как правило рекомендовавший отставных солдат и унтер-офицеров своего полка в знакомые ему столичные дома, обзавелся таким образом чем-то вроде агентурной сети. Это очень помогало Игнатьеву делать карьеру (впоследствии он стал министром внутренних дел), поскольку двери этих особняков и дворцов для него всегда были открыты, а все, что происходило за ними, известно.
Прислуживать многие из бывших солдат обучались в армии. "Не только фельдфебель, но каждый унтер и даже ефрейтор имели своих «камчедалов», т.е. денщиков, которых им иметь не полагалось», - вспоминает крестьянин Клинского уезда М. Гордеев. "Камчедалы" чистили сапоги и одежду, носили обед, ставили самовары, нянчились с фельдфебельскими детьми, были на побегушках. Мелкое начальство донимало солдат поборами и взятками, заставляло водить в трактиры, кабаки, публичные дома и «ставить угощение». Солдаты побогаче, получавшие из дому деньги, откупались, а прочая «солдатня» попадала в беспросветную каторгу: работала и жестоко наказывалась.

С февраля 1861 года, после отмены крепостного права, вся прислуга в России - около 1400 тыс. человек - стала вольнонаемной. Но, освобождение крестьян, сделавшее дворовый люд свободным, не смогло радикально повлиять на их жизнь и условия труда.
С этого времени, мелкий чиновный люд, не мечтавший ранее о собственной прислуге, бросился обзаводиться ею, благо предложение на рынке домашних услуг значительно превышало спрос. Крестьяне, освобожденные от помещиков и от земли, будучи не в состоянии прокормиться в деревне, потянулись в город, многие подались в прислуги. В больших городах появились «Рекомендательные конторы» - посредники между работодателем и прислугой. Кроме оговоренных процентов за трудоустройство, соискателю нужно было дать 2-3 рубля служащему конторы для скорого получения работы, иначе человек рисковал "не попасть на место в течение долгого времени".
Контора подыскивала место работы, не оформляя никакого договора между господином и слугой. Прислугу нанимали на словах. О правах работника речи не шло вообще. Многие годами работали без выходных, не зная отдыха даже в праздничные дни, не имея никакой возможности повидаться с родными и даже сходить в церковь. Наниматель прислуги, зная, что перед ним неграмотные и неразвитые деревенские люди, искренне полагал, что они нуждаются только в еде и сне.
Условия жизни наемных работников тоже мало отличались от тех, что были в дореформенных дворянских усадьбах. Вся домашняя прислуга, за исключением прачек и отчасти швейцаров, жила в домах и квартирах своих хозяев. "Комнату свою редко где прислуга имеет, многим приходится жить в душных кухнях или, еще хуже, спать где-нибудь в проходном коридоре, в сыром, грязном углу", - говорилось в 1905 году в "Северном голосе".
Положение мужской прислуги во всех странах всегда было лучше женской - и работа разнообразнее, и плата за нее гораздо выше. Лакей всегда получал больше горничной, повар - больше кухарки. Наиболее обеспеченной частью прислуги были швейцары, получавшие помимо жалованья чаевые от гостей, размер которых иногда превышал их оклад. Приплачивали швейцарам и извозчики - за право постоять у барского дома в надежде заполучить щедрого пассажира.

Пределом мечтаний русской наемной прислуги было устроиться в аристократический дом или в «Министерство двора». Последнее распределяло нанятых служителей по многочисленным дворцам и казенным учреждениям. При этом каждые два месяца происходила ротация кадров, и каждый слуга имел шанс получить доходную работу. Впрочем, отдельным категориям прислуги и в частных домах жилось ничуть не хуже.
Вольготно жилось кучерам. Петербургский литератор Н. Н. Животов подслушал однажды, как барский кучер хвастался перед извозчиками своими способами выжимания из барина лишних рублей: "Я, почитай, каждый день то рессору чиню, то лошадь кую. Овса положения нет, у меня три куля в неделю на пару идет. Лошадей убирает конюх, мое дело только на козлах сидеть и 30 рублев в месяц иметь, окромя харчей и подарков...»
Среди женской прислуги самыми высокооплачиваемыми были кухарки. В провинции их доходы составляли от полутора до 15 рублей в месяц, в столице и крупных городах - от 4 до 30 рублей. Горничные и няньки зарабатывали чуть меньше. Прачки получали, как правило, от 25 копеек до одного рубля в день.

Совершенно особый род прислуги составляли «кормилицы» при детях. Оплата их услуг была значительно больше и осуществлялась по соглашению - в зависимости от состоятельности хозяина и способностей кормилицы. Кормилица имела особый статус, носила особенно живописный костюм: атласный сарафан, расшитый галуном и украшенный металлическими ажурными пуговицами, под сарафаном - белая блузка, на шее - гирлянды бус, на голове - кокошник, расшитый бисером или искусственным жемчугом, с многочисленными шелковыми лентами сзади, голубыми - если кормила мальчика, розовыми - если девочку.

Не смотря на не плохую по тем временам зарплату, прислуга крала безбожно, особенно часто соблазн украсть возникал у прислуги в тех домах, где было принято деньги на пропитание выдавать на руки. "Это освобождает господ от излишней заботливости о хозяйстве, а прислугу приучает к недобросовестности, - писал К. Флеров. Получаемые деньги прислуга старается сберечь, а пропитание находит из остатков барского стола или начинает утаивать часть продуктов. Все это вредно сказывается на характере прислуги, которая становится недобросовестной".
Но в большинстве приличных домов прислуге полагался не дорогой стол: горячее блюдо с куском мяса поплоше, на второе - каша или картошка. Помимо этого выдавался фунт чая в месяц. Траты на содержание себя в чистоте, на приобретение хорошей одежды прислуга должна была делать из своих сбережений, которые скопить было очень трудно, потому что почти вся зарплата отправлялась нуждающимся родственникам в деревню.
Недовольство прислуги условиями труда, бесконечный рабочий день, однообразная еда отсутствие личной жизни и гражданских прав привели к тому, что осенью 1906 года, возникло Московское общество взаимопомощи домашней прислуги, некий прототип отраслевого профсоюза, который начал отстаивать права и свободы. Многие русские господа считали слуг ничем, взращивая в них желание разрушить все до основанья и стать всем. В конце концов, кухарки поддержали в 1917 году тех, кто обещал им бразды правления государством, а оказавшиеся в эмиграции господа пошли работать таксистами, которые в дореволюционной России считались ничем не лучше кухарок.

Узнать полезную информацию о том, как в средние века в России проводились светские вечера, балы и маскарады Вы можете в статье

В журнале «Огонекъ», № 47 от 23 ноября 1908 года, были опубликованы рассуждения г-жи Северовой (литературный псевдоним Натальи Нордман, невенчанной жены Ильи Репина) о жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века.

Вот как это было...

«Недавно,- вспоминает г-жа Северова, - ко мне пришла наниматься одна молодая девушка.
- Отчего вы без места? - спросила я строго.
- Я только что из больницы! Месяц пролежала.
- Из больницы? От каких это болезней вы там лечились?
- Да и болезней то особенной не было - только ноги распухли и спину всю переломило это значит от лестниц, господа жили в 5-м этаже. Тоже головы кружение, так и валит, так и валит бывало. Меня дворник с места прямо в больницу и свез. Доктор сказал сильное переутомление!
- Что же вы там камни что ли ворочали?

Она долго конфузилась, но, наконец, мне удалось узнать, как именно она проводила день на последнем месте. В 6 вставать. «Будильника то нет, так поминутно с 4-х часов просыпаешься, боишься проспать». Горячий завтрак должен поспеть к 8-ми часам, 2-м кадетам с собою в корпус. «Битки рубишь, а носом так и клюешь. Самовар поставишь, одежду и сапоги им вычистить также надо. Уйдут кадеты, барина на службу „справлять“, тоже самовар поставить, сапоги, одежду вычистить, за горячими булками, да за газетой сбегать на угол».

«Уйдет барин, барыню и трех барышень справлять - сапоги, калоши, платье вычистить, за одними подолами, поверите ли, час стоишь, пылище, даже песок па зубах; в двенадцатом часу им кофе варить - по кроватям разносишь. Между делом комнаты убрать, лампы заправить, разгладить кое-что. К двум часам завтрак горячий, в лавку бежать, к обеду суп ставить.

Только отзавтракают, кадеты домой, да еще с товарищами валят, есть просят, чаю, за папиросами посылают, только кадеты сыты, барин идет, свежего чаю просит, а тут и гости подойдут, за сдобными булками беги, а потом за лимоном, сразу то не говорить, иной раз 5 раз подряд слетаю, за то и грудь, бывало, ломит не продохнуть.

Тут, смотришь, шестой час. Так и ахнешь, обед готовить, накрывать. Барыня ругается, зачем опоздала. За обедом сколько раз вниз пошлют в лавочку - то папиросы, то сельтерская, то пиво. После обеда посуды в кухне гора, а тут самовар ставь, а то и кофею, кто попросить, а иной раз гости в карты играть сядут, закуску готовь. К 12-ти часам ног не слышишь, ткнешься на плиту, только заснешь - звонок, одна барышня домой вернулась, только заснешь, кадет с балу, и так всю ночь, а в шесть то вставать - битки рубить».

«Переступая за 8–10 р. порог нашего дома, они делаются нашей собственностью, их день и ночь принадлежат нам; сон, еда, количество работы - все зависит от нас»
«Выслушав этот рассказ, - пишет г-жа Северова, - я поняла, что эта молодая девушка слишком ревностно относилась к своим обязанностями, которые длились 20 часов в сутки, или же она была слишком мягкого характера и не умела грубить и огрызаться.
Выросшая в деревне, в одной избе с телятами и курами, является молодая девушка в Петербург и нанимается одной прислугой к господам. Темная кухня, в соседстве с водосточными трубами - арена её жизни. Тут она и спит, причесывает волосы у того же стола, где готовит, на нём же чистит юбки, сапоги, заправляет лампы».

«Домашняя прислуга считается десятками, сотнями тысяч, и между тем законом еще ничего не сделано для неё. Можно в самом деле сказать - не про нее закон писан»

«Наши черные лестницы и задние дворы внушают омерзение, и мне кажется, что нечистоплотность и неаккуратность прислуги („бегаешь, бегаешь, некогда себе пуговицы пришить“) являются в большинстве случаев недостатками вынужденными.

На голодный желудок, всю жизнь подавать собственными руками вкусные блюда, вдыхать их аромат, присутствовать, пока их „кушают господа“, смакуют и хвалят („под конвоем едят, без нас не могут проглотить“), ну как тут не постараться стащить хоть потом кусочек, не полизать тарелку языком, не положить конфетку в карман, не глотнуть из горлышка вина.

Когда мы прикажем, наша молодая горничная должна подавать мыться нашим мужьям и сыновьями, носить им в кровать чай, убирать их постели, помогать одеваться. Часто прислуга остается с ними совсем одна в квартире и ночью по возвращении их с попоек снимает им сапоги и укладывает спать. Все это она должна делать, но горе ей, если на улице мы встретим её с пожарным.
И горе ей еще больше, если она объявит нам о вольном поведении нашего сына или мужа»

«Изв?стно, что столичная домашняя прислуга глубоко и почти поголовно развращена. Женская, большею частью незамужняя молодежь, массами прибывающая изъ деревень и поступающая въ услуженiе къ петербургскимъ „господамъ“ кухарками, горничными, прачками и пр., быстро и безповоротно вовлекается въ разврать и всей окружающей обстановкой, и безчисленными, нецеремонными ловеласами, начиная съ „барина“ и лакея, и кончая гвардейскимъ щеголемъ-солдатомъ, велемощнымъ дворникомъ и т. д. Разв? закаленная въ ц?ломудрiи весталка устояла-бы противъ такого непрерывнаго и разнороднаго соблазна со вс?хъ сторонъ! Можно положительно сказать, поэтому, что огромнейшая часть женской прислуги въ Петербурге (въ сложности, ея около 60 т.) сплошь проститутки, со стороны поведенiя». (В. Михневич, «Исторические Этюды Русской Жизни», С.-Петербург, 1886 г.).

Свои рассуждения г-жа Северова заканчивает пророчеством: «…еще 50 лет назад слуги назывались «домашней сволочью», «смердами», и именовались так и в официальных бумагах. Теперешнее наименование «люди» также уже отживает свое время и лет через 20 будет казаться диким и невозможным. «Если мы „люди“, то кто вы? - спросила меня одна молодая горничная, выразительно глядя мне в глаза».

Фактрум публикует увлекательную статью о «раскрепощении прислуги».

Я еще ни разу не слышал, чтобы хоть один коренной москвич или петербуржец вспоминал, что его предки попали в дореволюционные столицы в качестве кучеров, половых, прачек или горничных - неприятно рассказывать, что твои дедушки и бабушки подпадали под «Циркуляр о кухаркиных детях» 1887 года. А жили в начале ХХ века столичные родители кухаркиных детей вот так.

Источник фотографий: Pikabu.ru

В журнале «Огонекъ», № 47 от 23 ноября 1908 года, были опубликованы рассуждения г-жи Северовой (литературный псевдоним Натальи Нордман, невенчанной жены Ильи Репина) о жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века.

«Недавно,- вспоминает г-жа Северова, - ко мне пришла наниматься одна молодая девушка.

Отчего вы без места? - спросила я строго.
- Я только что из больницы! Месяц пролежала.
- Из больницы? От каких это болезней вы там лечились?
- Да и болезней то особенной не было - только ноги распухли и спину всю переломило это значит от лестниц, господа жили в 5-м этаже. Тоже головы кружение, так и валит, так и валит бывало. Меня дворник с места прямо в больницу и свез. Доктор сказал сильное переутомление!
- Что же вы там камни что ли ворочали?

Она долго конфузилась, но, наконец, мне удалось узнать, как именно она проводила день на последнем месте. В 6 вставать. «Будильника то нет, так поминутно с 4-х часов просыпаешься, боишься проспать». Горячий завтрак должен поспеть к 8-ми часам, 2-м кадетам с собою в корпус. «Битки рубишь, а носом так и клюешь. Самовар поставишь, одежду и сапоги им вычистить также надо. Уйдут кадеты, барина на службу „справлять“, тоже самовар поставить, сапоги, одежду вычистить, за горячими булками, да за газетой сбегать на угол».

«Уйдет барин, барыню и трех барышень справлять - сапоги, калоши, платье вычистить, за одними подолами, поверите ли, час стоишь, пылище, даже песок па зубах; в двенадцатом часу им кофе варить - по кроватям разносишь. Между делом комнаты убрать, лампы заправить, разгладить кое-что. К двум часам завтрак горячий, в лавку бежать, к обеду суп ставить.

Только отзавтракают, кадеты домой, да еще с товарищами валят, есть просят, чаю, за папиросами посылают, только кадеты сыты, барин идет, свежего чаю просит, а тут и гости подойдут, за сдобными булками беги, а потом за лимоном, сразу то не говорить, иной раз 5 раз подряд слетаю, за то и грудь, бывало, ломит не продохнуть.

Тут, смотришь, шестой час. Так и ахнешь, обед готовить, накрывать. Барыня ругается, зачем опоздала. За обедом сколько раз вниз пошлют в лавочку - то папиросы, то сельтерская, то пиво. После обеда посуды в кухне гора, а тут самовар ставь, а то и кофею, кто попросить, а иной раз гости в карты играть сядут, закуску готовь. К 12-ти часам ног не слышишь, ткнешься на плиту, только заснешь - звонок, одна барышня домой вернулась, только заснешь, кадет с балу, и так всю ночь, а в шесть то вставать - битки рубить».

«Переступая за 8–10 р. порог нашего дома, они делаются нашей собственностью, их день и ночь принадлежат нам; сон, еда, количество работы - все зависит от нас»

«Выслушав этот рассказ, - пишет г-жа Северова, - я поняла, что эта молодая девушка слишком ревностно относилась к своим обязанностями, которые длились 20 часов в сутки, или же она была слишком мягкого характера и не умела грубить и огрызаться.

Выросшая в деревне, в одной избе с телятами и курами, является молодая девушка в Петербург и нанимается одной прислугой к господам. Темная кухня, в соседстве с водосточными трубами - арена её жизни. Тут она и спит, причесывает волосы у того же стола, где готовит, на нём же чистит юбки, сапоги, заправляет лампы».

«Домашняя прислуга считается десятками, сотнями тысяч, и между тем законом еще ничего не сделано для неё. Можно в самом деле сказать - не про нее закон писан»

«Наши черные лестницы и задние дворы внушают омерзение, и мне кажется, что нечистоплотность и неаккуратность прислуги („бегаешь, бегаешь, некогда себе пуговицы пришить“) являются в большинстве случаев недостатками вынужденными.

На голодный желудок, всю жизнь подавать собственными руками вкусные блюда, вдыхать их аромат, присутствовать, пока их „кушают господа“, смакуют и хвалят („под конвоем едят, без нас не могут проглотить“), ну как тут не постараться стащить хоть потом кусочек, не полизать тарелку языком, не положить конфетку в карман, не глотнуть из горлышка вина.

Когда мы прикажем, наша молодая горничная должна подавать мыться нашим мужьям и сыновьями, носить им в кровать чай, убирать их постели, помогать одеваться. Часто прислуга остается с ними совсем одна в квартире и ночью по возвращении их с попоек снимает им сапоги и укладывает спать. Все это она должна делать, но горе ей, если на улице мы встретим её с пожарным.

И горе ей еще больше, если она объявит нам о вольном поведении нашего сына или мужа»

«Извѣстно, что столичная домашняя прислуга глубоко и почти поголовно развращена. Женская, большею частью незамужняя молодежь, массами прибывающая изъ деревень и поступающая въ услуженiе къ петербургскимъ „господамъ“ кухарками, горничными, прачками и пр., быстро и безповоротно вовлекается въ разврать и всей окружающей обстановкой, и безчисленными, нецеремонными ловеласами, начиная съ „барина“ и лакея, и кончая гвардейскимъ щеголемъ-солдатомъ, велемощнымъ дворникомъ и т. д. Развѣ закаленная въ цѣломудрiи весталка устояла-бы противъ такого непрерывнаго и разнороднаго соблазна со всѣхъ сторонъ! Можно положительно сказать, поэтому, что огромнейшая часть женской прислуги въ Петербурге (въ сложности, ея около 60 т.) сплошь проститутки, со стороны поведенiя». (В. Михневич, «Исторические Этюды Русской Жизни», С.-Петербург, 1886 г.).

Свои рассуждения г-жа Северова заканчивает пророчеством: «…еще 50 лет назад слуги назывались «домашней сволочью», «смердами», и именовались так и в официальных бумагах. Теперешнее наименование «люди» также уже отживает свое время и лет через 20 будет казаться диким и невозможным. «Если мы „люди“, то кто вы? - спросила меня одна молодая горничная, выразительно глядя мне в глаза».

Госпожа Северова немного ошиблась - не через 20, а уже через 9 лет случится революция, когда не захотевшие жить по-старому низы начнут массовое выпиливание верхов. И тогда молодые горничные посмотрят в глаза своим барыням еще выразительнее…

П олитолог Сергей Черняховский рассказал, что будет, когда ЕС откроет безвизовый режим для Украины.

Возле здания посольства Литовской Республики в украинской столице утром собрались сотни демонстрантов, требуя получения рабочей визы. Собравшихся не пропускали, после чего недовольные украинцы буквально начали штурмовать диппредставительство.

По неофициальным данным, всего в акции участвовали 300 человек, все они желали сдать документы на получение рабочей визы в Литву. Охрана посольства, как отмечает Baltnews.lt, вела себя нагло, звучали угрозы отказа пропустить украинских граждан на территорию, хотя это не входит в их права. Большую часть штурмующих посольство составляют люди из регионов Украины.

Демонстрация у посольства развернулась в преддверии заседания Европарламента о безвизовом режиме между странами. К тому времени, штурм уже прекратился.

Что будет, когда ЕС откроет безвизовый режим для Украины, корреспонденту ИА «Политика Сегодня» рассказал профессор факультета истории, политологии и права Российского государственного гуманитарного университета и Международного независимого эколого-политологического университета Сергей Черняховский .

Он отметил, что важен вопрос, кому и для чего нужен безвизовый режим ЕС и Украины. По словам политолога, киевскому режиму он необходим для политической демонстрации своей победы, что добились исполнения своих обещаний и этим покрыть весь ущерб, принесенный самим украинцам.

«Я с некоторой брезгливостью отношусь к людям, которые хотят уехать на заработки в другую страну, - указал он. - Еще можно понять мигрантов XVII-XVIII века, когда люди уезжали в Америку и устраивали Новый мир, а сейчас они явно едут наниматься в прислугу».

По мнению Черняховского, одинаковую брезгливость вызывает и российский танцор, мечтающий танцевать на западе, и обездоленный украинский чернорабочий, который будет менять ночные горшки литовскому барину. Он подчеркнул, что прославленную Украину довели до такого состояния, но каждый народ в равной степени заслуживает сделанного им выбора.

«Это очень печально, - заявляет собеседник ПС. - Я этнический украинец, и мне больно за происходящее на моей родине. Но за свою глупость четыре года назад и за свою безропотность нужно отвечать. В любом случае, если ЕС откроет,условно говоря, фантастический безвизовый режим для маргиналов Украины, поставят на границе пулеметы и будут расстреливать тех, кто им воспользуется, они испытают лишь чувство удовлетворения».