Я попыталась написать рецензию, учитывая прошлые недочеты. Совсем с "зубками" не получилось, поскольку мне очень понравилось и я не увидела глобальных вещей, к которым можно придраться. Получилось длиннее. Если что в конце будет фотка интересная))))

Сюжет «Мертвых душ» прост, с одной стороны. Человек хочет разбогатеть любыми способами. Эта тема не теряет актуальности и сейчас. С другой стороны, в поэме заложено много «подводных камней». Гоголь представляет нам героев со сложившимися принципами, объясняя почему они стали такими. Судьба у всех сложилась по-разному, испытания были у каждого свои. И каждый стал таким, каким смог выжить в испытаниях. Такое произведение, как «Мертвые души», невозможно полностью поставить на сцене. Сокращение авторского текста неизбежно. Но сократить, изменить и воплотить в жизнь можно исходя из таланта постановочной группы.
«Мертвые души» неоднократно ставились на сценах театров России. И в каждой постановке делался акцент на одной теме, которую выделял режиссер. Театр им. Маяковского не стал исключением. Режиссер сделал героев человечными, не смотря на их подлость. Главная мечта Чичикова, о семье и детях, была протянута через весь спектакль. В спектакле нельзя сделать монтаж или спецэффекты, показывающие, что это мысли или мечта героя. А здесь было это понятно и без спецэффектов. Нормальная, приземленная мечта человека о семье. Но через спектакль она прошла, как воздушная.
В театре им. Маяковского своя особая атмосфера. Первое, что бросается в глаза - оформление зала, который выполнен в красном цвете. Красный зал немного подавляет, чисто зрительно. Красный цвет, вообще, действует как раздражитель. Но это дань прошлому театра, отголосок из истории, который раньше был театром Революции. Такое же почтительное отношение к прошлому было перенесено и в постановку Сергея Арцибашева.
Но для полного ощущения спектакля нужно обязательно прочитать поэму Гоголя.

Спектакль идет в два акта. Один акт – это один том. И хоть первый том сократили, а во втором добавили своего – все было в меру, без ущерба для спектакля и произведения. Режиссерская линия выстроена очень грамотно. Сергей Арцибашев сделал спектакль легким для восприятия. Достаточно сложная задача для «Мертвых душ». Очень много смысла заложено в декорациях и костюмах.
В первом акте все актеры в разноцветных костюмах, которые соответствуют описываемому времени. Души их еще «живые». Значит, они ещё видят краски, они видят радость, они ещё не опустели, не очерствели. А позади них декорация – целый черный вращающийся круг, который превращается в дома, где принимают Чичикова. Концепция спектакля выстроена таким образом, что Чичиков едет на карете и заезжает ко всем в гости. Естественно в спектакле Вы не увидите всех философских мыслей и подтекстов Гоголя. Здесь лишь малая часть. Но для этого нужно читать книгу.
Целый круг выражает и полноту жизни, которой живут герои, и дописанный первый том. Черные декорации – отражение мрачности поэмы Гоголя. Николай Васильевич писал о трагедии человека. И попытка передать мистику, которая сопровождала Гоголя.
Мрачные «живые» декорации были и в «Участи Электры» в РАМТе, которые произвели сильнейшее впечатление и сделали спектакль. Они тоже создавали напряженность и ощущение задействованности зрителя в спектакле. Только в театре им. Маяковского они были ещё и с руками. В прямом смысле. Ведь правда, и стены могут держать человека или отпустить его. У стен есть не только «уши», но и «руки».
Во втором акте все актеры в черно-белых костюмах и полукруг позади них. Это сожжённый второй том и гибель души человека. Очень интересная находка показать, вернее подчеркнуть более явно, «мертвую» душу в мизансцене, когда Чичиков приходит к генералу Бетрищеву. В кабинете генерала висит его цветной портрет, а внизу, под портретом, висит красный пиджак с орденами. Когда-то в молодости Бетрищев был с «живой» душой, воевал с французами, стремился к новому. А теперь он уставший от жизни человек, его мало что интересует. Точка поставлена.
Музыкальное оформление Владимира Дашкевича придавало ещё больше мрачности, напряженности в спектакле. Какие были чудесные песни о Руси. Вся музыка в тему, к месту, с нужными акцентами. И очень запоминающаяся. Что редкость для музыки к спектаклю. Она часто проходит мимо.
Чичиков (Сергей Удовик) был неуверенным человеком. Мямлей, ведомым человеком. Не было в нем видно желания заработать, чтобы ради этого совершать подобные махинации. В спектакль он вписался, но роль не удалась. Чичиков – человек, знающий себе цену и уверенный в своих действиях. Он идет к своей цели. Удовик затерялся среди декораций, костюмов и других актеров. Чичиков был не главный герой, а как призма через которую проходят главные герои (Собакевич, Плюшкин, Коробочка).
Представить красавца-мужчину Игоря Костолевского в роли Плюшкина было немыслимо. Грим и актерское мастерство сделали свое дело. Костолевского было не узнать. Он был похож на бабу-ягу. Даже рассматривая в бинокль невозможно поверить, что это тот самый Костолевский. Такое преображение. На сцене был, действительно, Плюшкин. И никто иной. Если бы у Костолевского не было второй роли во втором акте, где он играет генерал-губернатора, то можно было подумать: «в программке ошибка». Браво, Маэстро!
Финальная речь генерал-губернатора в исполнении Костолевского была актуальна как никогда. Да, ее писал Гоголь много лет назад. Да, ее отредактировали. Но суть осталась. И суть за эти столетия не изменилась. От этого и хочется плакать, не верить что это правда. Жаль, что эти слова не каждый зритель примет на свой счет.
Коробочка (Светлана Немоляева) одинокая вдова туго соображающая. А может даже и не туго. Просто ей не с кем поговорить, и она таким способом пытается задержать тех, кто к ней заходит. Немоляева удивительно точно передала все черты и повадки Коробочки. Старая гвардия актеров не растеряла свой талант и мастерство.
Собакевич (Александр Андриенко) был не так уж и неуклюж. Не было полноты характера, не раскрыт герой как таковой. Собакевич не упустит своей выгоды. Он не любит общество, закрыт в себе. Герой-то сложный, в нем копаться и копаться.

Постановка «Мертвых душ» в театре им. Маяковского – это дань уважения к Николаю Гоголю. Спектаклю, сделанного с такой любовью, можно простить мелкие недочеты.

Мертвые души. Театр им.Маяковского. Пресса о спектакле

Коммерсант , 14 ноября 2005 года

Мертвые души взяли за живое

Звезды Маяковки в гоголевской поэме

В Театре имени Маяковского художественный руководитель Сергей Арцибашев поставил гоголевские "Мертвые души" и сам сыграл в спектакле главную роль. Такой шумной премьеры давно не видела МАРИНА ШИМАДИНА.

Репертуар Маяковки в последнее время пестрит легкими комедиями с песнями и танцами, всевозможными "фантазиями по мотивам" и совсем проходными постановками, которые театральные критики дипломатично оставляют без внимания. Но раз в сезон Сергей Арцибашев непременно выпускает один мощный спектакль по русской классике, в котором задействована вся тяжелая артиллерия театра, то есть все звезды труппы. Первым таким "блокбастером" была гоголевская "Женитьба", вторым – "Карамазовы", третьим стали "Мертвые души".

Премьера была обставлена как событие государственного масштаба. Поздравить Сергея Арцибашева приехали не только Михаил Швыдкой, театровед по образованию, но и чиновники, ранее в любви к сценическому искусству не замеченные. На поклонах к артистам выстроилась такая очередь, что зрители уже устали хлопать, а букеты все прибывали и прибывали. В общем, складывалось впечатление, что мы присутствуем чуть ли не на премьере века. И в самом деле "Мертвые души" – какой-то Колосс Родосский. В спектакле занято полсотни артистов, музыка и песни заказаны Владимиру Дашкевичу и Юлию Киму, над хореографией первого и второго актов работали два разных постановщика, и для каждого акта сшиты два отдельных комплекта костюмов.

Но главный козырь постановки – это, безусловно, декорации Александра Орлова. Художник придумал для спектакля огромный, во всю сцену, вращающийся барабан, начиненный всевозможными сюрпризами. Гоголевские персонажи как черти из табакерки выскакивают не только из его многочисленных дверей и окошек, но и прямо из стен. Барабан имеет такую хитрую плетеную поверхность, что сквозь нее свободно проникают руки, головы, появляются и исчезают предметы, а иногда и люди. Режиссер использует эту чудо-игрушку изобретательно и остроумно: вот, например, появляются растопыренные пятерни безликих чиновников, каждую из которых нужно умаслить, чтобы "пошла писать губерния", а торчащие из черного вращающегося круга подсвеченные фонариками лица артистов, поющих что-то про горькую судьбу, похожи на огоньки деревень, мимо которых проезжает в своей бричке Чичиков.

Все это наполняет спектакль атмосферой гоголевского фантастического морока, в которой шаржированные фигуры помещиков, выглядевшие бы фальшиво и карикатурно в реалистической постановке, смотрятся вполне естественно. Светлана Немоляева в роли Коробочки и Александр Лазарев в роли Ноздрева тут отрываются по полной, пуская в ход весь свой арсенал комических приемов и ужимок. Но наибольший восторг публики вызывает Игорь Костолевский в образе Плюшкина. Загримированный до неузнаваемости, обвешанный каким-то тряпьем, сгорбленный и шамкающий беззубым ртом, он обращается к остолбеневшему Чичикову: "А вы что, гусара ожидали увидеть?" Не знаю, откуда автор инсценировки Владимир Малягин взял эту фразу (в книге ее нет), но в устах вечного героя-любовника, превращенного в эдакое страшилище, она звучит очень к месту.

Впрочем, Игорю Костолевскому еще придется надеть погоны – во втором акте, где он играет сиятельного князя из второго тома "Мертвых душ". Позабавив зрителей сценами-аттракционами в первом, комическом акте, в котором даже знаменитые слова о птице-тройке пародийно снижены и переданы фигляру Ноздреву, после антракта Сергей Арцибашев как обухом по голове огорошил зал почти трагическим пафосом. Второй, черно-белый акт решен в совсем ином, мистическом и меланхоличном ключе. Правда, здесь случаются переборы. Когда Чичиков соглашается на очередную аферу и пожимает руку мошеннику-юрисконсульту, раздается такой гром, будто он совершил сделку с дьяволом. А будучи разоблаченным, он оказывается в когтях гигантского позолоченного двуглавого орла – символа жестоко карающей государственной машины.

Не меняется от акта к акту только сам Чичиков. С самого начала герой Сергея Арцибашева выглядит не мошенником и проходимцем, а бедным и слабым несчастливым человеком, пускающимся во все свои авантюры исключительно ради светлого идеала – красавицы-жены и кучи ребятишек, которые то и дело проплывают перед ним прекрасным видением. Так что его финальное раскаяние вполне понятно и предсказуемо. И это не к нему обращает князь свою пламенную речь, в которой призывает всех вспомнить о долге и восстать против неправды. Игорь Костолевский, сбросив с плеч богатый мундир, в белой рубашке, словно оратор на митинге, бросает гоголевские слова о теневом правительстве и всеобщей коррупции прямо в зал, как это делали в былые времена на "Таганке". Неожиданный всплеск гражданского патриотизма никак не вяжется со всем тем, что происходило тут прежде. Эта сцена совсем из другого, публицистического, театра кажется вставным номером, своеобразным спектаклем в спектакле. Но именно ради нее, кажется, все и затевалось.

РГ , 14 ноября 2005 года

Алена Карась

Приятный во всех...

Сергей Арцибашев показал сразу два тома "Мертвых душ"

Сергей Арцибашев пытается превратить возглавляемый им театр в оплот классических русских текстов. После "Женитьбы", с которой он начал свое художественное присутствие в Театре им.Маяковского, он штурмовал роман Достоевского "Братья Карамазовы". Его последней работой стала поэма Гоголя "Мертвые души", причем сразу два тома. Драматург Владимир Малягин компактно и просто упаковал их в пьесу из двух действий. Вышел удивительный гибрид: монументальный, эпически-патетический комикс, энергичный пробег по сюжету, без лишних подробностей, но с простейшей моралью.

Брата Чичикова играет сам режиссер и художественный руководитель театра. Наследуя русской традиции быть адвокатом своего героя, он делает его умным, изворотливым, нервным и даже совестливым человеком с душой и фантазией, замученного подлой российской жизнью и воспитанного циничной чиновничьей средой.

Его Чичиков служил честно и ничего не заработал, потом воровал - и все равно ничего не заработал. И открылось ему, что для создания своего тихого, маленького рая нужно придумать нечто из ряда вон выходящее, аферу дьявольского остроумия. Мысль о скупке мертвых душ вовсе не кажется ему ужасной. И рождается она ради одной, умилительно-благостной, почтенной цели - создания собственной семьи с душенькой-женой и прелестными детишками. Через весь спектакль - как главное оправдание и упование Чичикова - проходит образ мадонны в белом платье в окружении ангелят.

Огромная круглая тумба в центре сцены, закрытая тканым полотном - черным снаружи, белым внутри - вот и все оформление. Да еще кибитка Чичикова, вылезающая прямо из-под земли на самом краю сцены (художник Александр Орлов).

Крутится тумба, катится колесо, едет кибитка под ядрено-веселые песенки Юлия Кима и Владимира Дашкевича, и вместе с ними плывут, просунувшись сквозь черное полотно тумбы, лица чиновников и помещиков, страшные маски русской жизни. Там и дикий, сладко-пьяный Ноздрев - Александр Лазарев, и Коробочка (Светлана Немоляева), и страшная косматая ведьма Плюшкин (Игорь Костолевский), и все пять чиновников, и чья-то рука, вечно дающая и просящая.

Только изредка чернота раскрывается, являя свое белое, нежное нутро со сладким Маниловым (Виктор Запорожский), белой мадонной с детками (Мария Костина) и двумя дамами, просто и во всех отношениях приятными (Светлана Немоляева и Галина Анисимова).

Арцибашев строит спектакль энергично, широкими мазками, без "лишних" подробностей. Сам играющий выразительно, но простовато, Арцибашев-режиссер и от других требует выразительных, но простых решений. Их работы запоминаются, но искушенного зрителя не радуют неожиданностью.

Когда дело доходит до второго акта и второго тома, подробности и вовсе не нужны. Плачущий Чичиков скрывается за решеткой, а генерал-губернатор в исполнении Игоря Костолевского выходит на авансцену, чтобы произнести свой обличительный монолог.

Здесь морализм Гоголя достигает своих вершин, а Сергею Арцибашеву только того и надо. Ведь нет ничего прекраснее, чем вывести на авансцену артиста и доверить ему злободневный, полный современных аллюзий монолог о нравах. Игорь Костолевский страстно, патетично и сладко читает его, пытаясь соединить две свои ипостаси: старую - героя-любовника и новую - резонера, всем существом ощущая, как откликаются на его слова зрители: "Пришло нам спасать нашу землю... гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже мимо законного управленья образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия, все оценено, и цены даже приведены во всеобщую известность...". Так говорит он и, сопровождаемый плачущим, невинным, мечтающим о земном рае Чичиковым, отступает назад, где ждут его для поклонов все актеры, занятые в спектакле.

В зрительном зале, к которому любит апеллировать режиссер, от него требуют простейшего, удобопонятного, с ясной моралью и несложной философией комикса.

Для тех, кто давно Гоголя не читал, повторение пройденного будет приятно во всех отношениях. Для тех, кто его вовсе не читал, - познавательно.

Единственными, кто чужд этому празднику примирения, оказываются те, кто помнит. В чьем сознании до сих пор живы два тома "Мертвых душ", великий мхатовский спектакль или - не дай Бог! - еще что-нибудь. Обремененные ненужными деталями и подробностями зануды, они чужды всем новым праздникам. В остальном новые "Мертвые души" - спектакль, прекрасный во всех отношениях.

НГ , 15 ноября 2005 года

Григорий Заславский

Когда мертвые хватают живых

В Театре имени Маяковского бессмертную поэму Гоголя поставили целиком

В Академическом театре имени Вл. Маяковского сыграли премьеру «Мертвых душ». В переполненном зале можно было видеть экс-премьера и председателя Счетной палаты Сергея Степашина, министров Зурабова и Фурсенко. Еще несколько приглашенных, в частности Герман Греф, в последнюю минуту отказались от новых театральных впечатлений в пользу неотложных государственных дел. Те, что пришли, не пожалели: они узнали, что в нынешних реформах ничего нового нет. Тем не менее Россия живет себе и в ус, как говорится, не дует. Пафос возрождения, который звучит в финале, трактовать можно и так и эдак: будешь честным – будешь бедным, будешь нечестным – все равно можешь остаться бедным. Все как у нас сегодня.

Владимир Малягин, который прежде написал для Сергея Арцибашева инсценировку «Карамазовых», теперь переработал для театра поэму Николая Васильевича Гоголя. Подзаголовок спектакля: «Поэма о Чичикове в 2 актах и 2 томах». К хрестоматийной афере дворянина Павла Ивановича Чичикова, скупавшего у провинциальных помещиков мертвые души, которые по документам значатся «как бы живые», добавилась другая, менее известная. При посредстве добрых людей Чичиков переписывает на себя наследство миллионерши Ханасаровой. За это попадает в тюрьму, но даже в ИТУ чувствует поддержку своих благодетелей. И тут, буквально за пять минут до философски-публицистического финала, на него нападает раскаяние, поддержанное, с одной стороны, богоугодными словами благочестивого миллионера Муразова (Игорь Охлупин), с другой – патриотической речью честного генерал-губернатора (Игорь Костолевский). И Чичиков прозревает. Виной тому, надо понимать, любовь героя к прелестной девушке Улиньке. Не знаю, о какой морали думал режиссер и исполнитель роли Чичикова Сергей Арцибашев, а я эту историю понял так: если ты всерьез занялся бизнесом, нечего нюни распускать. Тогда и дело не пострадает.

Любовь побеждает бизнес, а не смерть.

Второе действие спектакля – второй том гоголевских «Мертвых душ», с небольшими вкраплениями реприз из первого, пущей театральности ради. Первое действие – из «школьной программы»: Чичиков у Манилова (Виктор Запорожский), с Коробочкой (Светлана Немоляева), у Собакевича (Игорь Кашинцев), у Плюшкина (Игорь Костолевский), по пути встречает Ноздрева (Александр Лазарев)… Театральный эпиграф – философское завещание отца (Рамзес Джабраилов): точно бог Саваоф, из-под колосников он наущает сына беречь копейку и не доверяться друзьям-товарищам. Не слушает его сын.

Декорация, придуманная Александром Орловым, чрезвычайно затейлива: две полусферы образуют замкнутый цилиндр, который занимает всю сцену, снизу доверху. Когда на него падает свет, видно, что вся эта конструкция вышита, вернее, сплетена – так, как плетут корзины, причем снаружи она черная, а изнутри – белым-бела. Но главное, эта ткань невероятно эластична, и сквозь нее то и дело высовываются чьи-то услужливые руки, а то и головы и даже целые фигуры – с нужной бумагой, с важным советом. А исполнив дело, и руки, и головы вновь исчезают, а ткань «складывается» в первоначальном плетении, точно омут речной.

Этакое бы плетение – да в драматургическую ткань!

Но – нет.

Дело не в старомодности театрального хода и самой театральной игры, предлагающей традиционные вариации диалогов «Чичиков и…», механически соединенных между собой. Проблема спектакля – в некоторой актерской недостаточности: замечательные артисты строят роли на нескольких хорошо знакомых штампах, которых недостает, чтобы в их хрестоматийных героях открылось вдруг нечто увлекательно новое. На этом фоне, конечно, интереснее остальных оказывается Игорь Костолевский в роли Плюшкина: его, красавца героя, меньше всего ожидалось увидеть в роли страшилища-скопидома. Впрочем, этот актерский героизм первого акта компенсируется во втором традиционным Костолевским в роли резонерствующего генерал-губернатора. Слова его, обращенные к публике, впрочем, следовало бы выслушать всерьез (с учетом обращения их к тем, кто сегодня кое-какое влияние в стране имеет). Он говорит, что в России все продано, все цены объявлены, что надо срочно спасать отечество и что он едет к государю просить его – ради спасения отечества – позволить ему судить по законам военного времени (следует ли пояснять, о чем речь?).

Самого Чичикова ни минуты не жалко, он не вызывает сочувствия ни как успешный аферист (все-таки для успеха его затеи нужны были и талант обольщения, и порода), ни как мятущийся интеллигент, подумывающий о живой своей душе. А не жалко его, быть может, потому, что на возрождение отведены лишь несколько последних минут из большого трехчасового спектакля.

А вот господа Зурабов и Фурсенко получили удовольствие. Это понятно: история с наследством и отказом от него напомнила им сегодняшнюю монетизацию и вчерашние залоговые аукционы. Размеры же прежних откатов – всего 20%, которые просит у Чичикова демонический юрисконсульт, – должны были их насмешить. Действительно жалко, что Греф не пришел. Не услышал бессмертного текста.

Труд , 15 ноября 2005 года

Любовь Лебедина

Чичиков обрел душу

Второй том "Мертвых душ" возродился из пепла в одноименном спектакле Сергея Арцибашева

Художественный руководитель Театра имени Маяковского собрал настоящий звездный ансамбль, чтобы поставить две части бессмертного произведения: одну - всем известную и вторую - по уцелевшим отрывкам сожженной автором рукописи. В создании музыкально-поэтической притчи режиссеру помогали композитор Владимир Дашкевич и поэт Юлий Ким.

К этому театральному сочинению можно относиться по-разному. Я не сомневаюсь, что у него будут как сторонники, так и противники, потому что Арцибашев и инсценировщик Владимир Малягин попытались реанимировать то, что Гоголь хотел скрыть, уничтожив свой второй том. Следовательно, они пошли против его воли. С другой стороны, при наличии уцелевших черновиков им никто не запрещал пофантазировать на тему дальнейшей судьбы Чичикова, так неожиданно оборвавшейся в первой части поэмы. В общем, спорить тут можно бесконечно, но если спектакль получился интересным и современным (а это так), то, значит, его авторам удалось показать биографию Чичикова в полном объеме, не погрешив против Гоголя.

В первом акте спектакля разворачивается известная всем история с покупкой мертвых душ, во втором - разыгрывается новый сюжет. Верный себе Чичиков вновь идет на аферу, терпит фиаско и попадает в тюрьму. После чего раскаивается и обретает живую душу. Арцибашев понимал, что такой поворот в мировоззрении обаятельного мошенника может показаться притянутым за уши, поэтому он изначально представляет Чичикова как одного из тех маленьких людей, которые, поступившись совестью, пытаются выжить в условиях безумного рынка, где нравственные ценности утрачены и обманщик погоняет обманщика.

Сергей Арцибашев решил сам сыграть Чичикова. Не потому, что в труппе нет достойных актеров на эту роль - просто Чичиков в его трактовке “режиссирует” свою жизнь, готовится к встречам со своими клиентами-помещиками заранее и в зависимости от обстоятельств надевает то одну “маску”, то другую. Конечно, с такой задачей лучше всех мог справиться играющий режиссер, каковым является Арцибашев, неоднократно выступавший на сцене Театра на Покровке и снимавшийся в кино. В этом спектакле он объединил вокруг себя исполнителей, спровоцировал их на творческое соревнование с собой. И артисты выкладываются по полной программе. К тому же многие из них играют две роли: одну в первой части и совершенно противоположную - во второй.

Красавец Игорь Костолевский вначале появляется в образе этакого “бомжа”, всеми забытого Плюшкина, который буквально выползает из собачьей конуры, обросший, с беззубым ртом, так что зрители долго гадают: а Костолевский ли это? Зато во втором акте артист преображается в статного генерал-губернатора, идеального слугу народа и верного сподвижника царя-батюшки, каленым железом выжигающего коррупцию и отправляющего Чичикова в тюрьму. Или, к примеру, Александр Лазарев. В первой части спектакля он изображает Ноздрева с повадками “соловья-разбойника”, готового всех предать и продать. Такова уж его подленькая суть. Ну а во втором акте Лазарев играет сладенького ябеду Хлобуева, просвистевшего свое имение и нацелившегося прибрать к рукам наследство умирающей тетушки. Между этими персонажами нет ничего общего, но именно они становятся главными виновниками банкротства Чичикова. Вначале Ноздрев перекрывает ему кислород, разоблачая скупщика мертвых душ перед общественностью, потом Хлобуев, узнав, что долгожданное наследство уплывает к Чичикову, пишет донос губернатору, после чего его друг оказывается за решеткой.

Павла Ивановича Чичикова подвела излишняя сентиментальность. Все его мечты крутятся вокруг желанного семейства с красавицей женой и кучей ребятишек. Стоит ему только закрыть глаза, как эта пасторальная картинка встает перед ним, и тогда он с удвоенной энергией начинает проворачивать свои дела.

Чичикову ассистируют в его “бизнесе” чиновники. Они кружат вокруг него, их отвратительные ухмыляющиеся рожи просовываются в дыры стенок двухметрового цилиндра, стоящего в центре сцены и напоминающего устройство для фокусов. Стоит только Чичикову вручить этим “говорящим головам” деньги, как они моментально исчезают, но тут же из черной пасти резервуара вытягиваются новые жадные руки и опять им надо давать. Это напоминает сеанс черной магии, от которой становится страшно и муторно на душе.

“Куда же ты несешься, Русь?” - спрашивает режиссер вслед за Гоголем. Где в этом безумном мире, наполненном фантомами, можно найти спасение? Ответ дается в финале спектакля, когда полностью раздавленный Чичиков, не помышляющий уже ни о семейном счастье, ни о богатстве, спрашивает у своего кучера: “Как ты думаешь, Селифан, у меня есть живая душа?” И плачет. Чичиков вспомнил о душе, когда он остался гол как сокол. Вернее, это душа напомнила ему о себе, указывая Чичикову путь к спасению.

Время новостей, 16 ноября 2005 года

Александр Соколянский

Изложение на четверку с плюсом

«Мертвые души» в Театре имени Маяковского

Учительница по русскому и литературе будет расстроена: мальчики ведь старались. Они все отвечали правильно, они даже второй том прочли, и вообще они хорошие, патриотичные мальчики. Очень хочется сказать им «молодцы, пять», но школьная программа строга. Есть обязательный вопрос: образ автора. Или еще: роль лирических отступлений. Ну, вспоминайте же: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа» - кто это говорит? Пауза. Неуверенно: «Ноздрев?» Увы, нет. Все-таки четыре. Во всем остальном премьера Театра им. Маяковского (режиссер Сергей Арцибашев, автор пьесы – «поэмы о Чичикове в двух актах и двух томах» - Владимир Малягин, художник Александр Орлов) идеально отвечает школьным требованиям, равно как и веяниям времени – во всяком случае, их казенной части. Кульминацией спектакля стал финальный монолог Князя, идеального государственника. Игорь Костолевский, скинув белый вицмундир (рубашка под ним – еще белее: наш Князь не просто чист, а безупречно чист) выходит на середину авансцены, обращается к залу – «к тем, у которых есть еще в груди русское сердце». Он говорит, что пора спасать нашу землю, что она гибнет не от нашествия иноземцев, а от нас самих; что «мимо законного управленья образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного», что «все оценено, и цены даже приведены во всеобщую известность» – как все верно, как своевременно! Нас призывают вспомнить, «как в эпоху восстанья народ вооружался против врагов» и восстать против неправды, а в качестве альтернативы предлагается нам – что? Правильно, военный трибунал. Давно пора, подтверждают аплодисменты.

Странно, но выспренний монолог, написанный Гоголем в дурную и бездарную годину, со сцены звучит весьма естественно. В пользу Костолевского работает эффектная смена сценических задач: ему удобно и интересно играть блистательного Князя уже потому, что в 1 акте он играл несчастного Плюшкина. Скажу сразу, что во всех прочих случаях (Александр Лазарев – Ноздрев/Хлобуев; Игорь Кашинцев – Собакевич/Бетрищев; Виктор Запорожский – Манилов/Костанжогло; Игорь Охлупин – Прокурор/Муразов) прием «два в одном» отыгрывается менее выразительно, но вернемся к Князю. Десять, даже пять лет назад умному актеру было бы невозможно произнести подобный текст, не фальшивя. Теперь это снова стало возможно: Костолевский озвучивает мысли и чувства, носящиеся в воздухе. Он нравится залу и чувствует это.

Тем же стремлением нравиться большинству, тою же отзывчивостью на сигналы «из воздуха» - темпераментной, хваткой, неразборчивой – наделен от природы Сергей Арцибашев, и все же я затрудняюсь сказать, такого ли успеха хотелось режиссеру. Мне проще объяснить, чего ему категорически не хотелось: разбираться с авторским стилем и особым, «фасеточным» видением мира, одному только Гоголю и свойственным. Попытки передать глубинное, грозное очарование «Мертвых душ» изнурительны и дорого обходятся режиссерам.

Совладать с «Мертвыми душами» не удалось ни Марку Захарову («Мистификация», 1999), ни Петру Фоменко («Чичиков», 1998), ни Юрию Любимову («Ревизская сказка», 1978). Анатолию Эфросу («Дорога», 1979) они, говоря всерьез, попросту сломали театр, окончательно разбив некогда удивительный, но уже начавший исподволь трескаться актерский ансамбль («Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, нет, мудрено», сказал бы Хлестаков). Можно сказать: «мистика»; можно сказать: «стилистика» - в случае Гоголя это почти одно и то же. Свой ключ к ней сумел подобрать Валерий Фокин, с предельной, т.е. единственно возможной пристальностью вглядевшийся в две внешне бессобытийные главы 1-го тома, 7-ю и 8-ю («Нумер в гостинице города NN», 1994).

Арцибашеву, который делал спектакль большого формата, такая пристальность была бы не с руки. Вместо того, чтобы мучаться с гоголевской поэмой – четырехмерной, по выражению Набокова, прозой – он поставил грамотный, быстро движущийся и легко усваиваемый спектакль-дайджест, спектакль – ознакомительную экскурсию. «Похождения Чичикова», название, придуманное благожелательным цензором Никитенко, на афише театра им Маяковского выглядело бы уместней, чем авторское.

Персонажи узнаваемы с первого взгляда; экскурсовод поторапливает тех, кто желал бы задержаться и присмотреться: быстрее, быстрее, мы ведь еще собираемся пробежаться и по 2-му, вами нечитанному тому. В антракте персонажи переодеваются (художник по костюмам – Ирина Чередникова), цветные платья сменяются черно-белыми. Идея понятна: показать, что 2-й том качественно отличается от 1-го. Он и впрямь сильно отличается. Гоголю, который задумал привести Чичикова к нравственному перерождению, необходимо придумать хотя бы схему: какие встречи, какие люди пробудили в покупателе мертвых душ тоску по живой, возможно, что и бессмертной душе? Придуманную схему он оживить не сумел, персонажи остались картонными, но спектаклю-дайджесту нет дела до того, что Ноздрев написан гениально, а Хлобуев скверно, до проблем литературного качества вообще.

Можно думать, что «черно-белое» в спектакле Арцибашева отнюдь не синонимично «бесцветному». Нам, скорее, пытаются указать на то, что от выбора между мраком и светом уже некуда спрятаться, что никаких «цветных», межеумочных пространств больше не существует. Это справедливо со всех внехудожественных точек зрения, и в спектакле действительно получается, что 2-й том «Мертвых душ» ничем не хуже 1-го. Точнее даже – поскольку все персонажи, за вычетом Чичикова, прописаны двумя-тремя размашистыми мазками – что 1-й том ничем не лучше 2-го.

Чичикова, своего героя, Сергей Арцибашев с самого начала нацеливает на «нравственное перерождение». Аферы затеваются лишь потому, что Чичиков не знает, как устроить жизнь по-другому. Свой дом, жена, много детей, покой и независимость – только этого ему и хочется, а чтобы добиться всего этого, приходится жульничать. «Как не ехать по грязи, / Когда едешь по Руси» - поется в одной из песен, сочиненных для спектакля Юлием Кимом. Вот в чем вопрос: как?

В лучшие, к сожалению, немногочисленные минуты Чичиков у Арцибашева напоминает чудесного евстигнеевского Дынина из к/ф «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Не только внешне, голосом и повадками, но, что важнее, самоощущением. Мучительным непониманием: что же во мне неисправимо плохого?

Ответ приходится искать за пределами спектакля. Арцибашев его не знает, автор «Мертвых душ» не хочет знать, ибо мышление Гоголя-моралиста устроено иначе, чем мышление Гоголя-художника. Думается, что верный ответ найден Набоковым (эссе «Николай Гоголь», глава «Наш господин Чичиков»), для которого герой 1-го тома – не только и не столько жулик, сколько конденсат человеческой пошлости, ее чудовищное олицетворение. Жулик может стать добродетельным, но добродетельный Чичиков обречен оставаться пошляком: эта страшная догадка и обрекла 2-й том на сожжение.

Чтобы понять всю ее верность и всю ее ужасность, нужно прочесть гоголевскую поэму пристально и вдохновенно, нужно уметь наслаждаться чтением. Этому, собственно, Набоков и пытался научить свою американскую аудиторию. Преуспел он мало, равно как и Ролан Барт, пытавшийся объяснить французам, что такое «плезир дю текст», и как его добиваться, равно как и все племя книгочеев, переживающее демографический кризис. Может быть – вымирающее.

Спектакль Сергея Арцибашева, как и любой дайджест, сделан для людей, не любящих читать. Поэтому в нем нет места ни гоголевской мистике, ни гоголевской лирике, ни самому Гоголю (когда я писал, что с вопросом «Куда ж несешься ты?» к Руси обращается Ноздрев – вы что думаете, я шутил?). Я ничего не имею против дайджестов, несущих эхо высокой книжной культуры в массы, но должен остеречь книгочеев, которым на этом спектакле, добротном и по-своему неглупом, делать нечего.

Любопытная подробность: сцена заселена очень густо – три десятка персонажей, не считая детей, чиновников и дам на балу. В спектакле Арцибашева не нашлось места только одному из сколько-нибудь значимых персонажей гоголевской поэмы, а именно – чичиковскому лакею Петрушке.

Единственному в мире мертвых душ существу, которое любило читать.

Культура , 17 ноября 2005 года

Наталия Каминская

Бедный, бедный Павел Иванович!

"Мертвые души". Театр им.Маяковского

Бричка Чичикова снова колесит по родным просторам. В Ленкоме еще недавно шла при переполненных залах "Мистификация" Н.Садур и М.Захарова. Тем временем на телеэкраны вышло странное сочинение П.Лунгина, противу захаровского совсем уже вольное и совершенно "по мотивам". В нем оставил свои следы второй том поэмы, от которого, как известно, уцелели после сожжения его самим автором незаконченные куски. Но, перепутавшись со следами тома первого и с изрядной отсебятиной, эти дорожки увели от изначального Гоголя невесть куда.

У Сергея Арцибашева и автора пьесы Владимира Малягина тоже задействован второй том, более того, ему отдан весь второй акт спектакля. Но, зная этот тандем по спектаклю "Карамазовы", ожидать дерзких и непредсказуемых поездок по чичиковским маршрутам оснований не было. Ожидания оправдались. И инсценировка, и спектакль выполнены способом скорее традиционным - с почтением к оригиналу, с попыткой прочитать именно то, что написал автор, и с акцентом на "любимую мысль" самих авторов постановки. Словом, спектакль делался в том театре, который многие наверняка запишут в эстетическое "вчера".

При этом новая работа Арцибашева получилась по-свойму сильной и цельной, и социально острой, и, как бы "позавчера" сказали, идеологически безнадежной. Безнадега - ее сквозная, щемящая тема.

Как ни странно, а впрочем, наоборот, симптоматично, и "Господа Головлевы" Кирилла Серебренникова, и "Мертвые души" Сергея Арцибашева суть вопль на одну и ту же тему. Вот и подумаешь, что в нынешней театральной ситуации, которую хлебаем, как щи пустые, индивидуумов, способных серьезно высказаться, не разводить впору по углам, а собирать за чаепитием, и то немного ртов наберется. И что с того, что один с черными бровями, а другой лысоват, один нынче в самой моде, а другой вчера в ней был?

Если бы Арцибашев после ряда невыдающихся сезонов руководимой им Маяковки малодушно рванул бы в постмодернизм, вышел бы, скорее всего, большой конфуз. Он, к счастью, остался самим собой. Точнее - наконец попытался возвратиться к самому себе. И вновь оказался интересен. К тому же сам играет Чичикова. Убивает двух зайцев.

Арцибашев - отличный актер, что давно известно. В Театре Маяковского он решился играть впервые, сперва на центральную роль планировал Михаила Филиппова, потом репетировал с Даниилом Спиваковским. В результате играет сам, и, как знать, не это ли обстоятельство добавило ему самому режиссерского пороха? Впрочем, какая нам разница?

Еще одна удачная "ставка" - участие сценографа Александра Орлова. Его декорация не просто работает или намекает, она организует смысл. Мир, в который так стремится Чичиков из первого тома, сокрыт за высокой черной цилиндрической стеной. В этом монолите образуются мистические отверстия - не только двери, но и некие подозрительные дыры, "выплевывающие" и "всасывающие" головы чиновников, руки взяткобрателей, предметы, которые по ходу действия надо сокрыть от посторонних глаз. Этот обломок Вавилонской башни содержит бездну метафор. Вот головы чиновников высовываются согласно табели о рангах - снизу вверх. Вот темное чрево принимает в себя очаровательного Павла Ивановича, а затем - выбрасывает вон, на авансцену покупателя мертвых душ.

Весь первый том - первый акт Чичиков стремится внутрь цилиндра. А когда во втором томе-акте достигает цели, внутри оказывается белая, зияющая пустота. Одновременно меняются и движения персонажей, становятся ломаными, неживыми. Нас будто приглашают в утопию, которую Гоголь очень старался сочинить. Выдумывал прогрессивных помещиков, благородных губернаторов, намечал пути выхода России из болота...

Потом прочел, оглянулся окрест, схватился за голову и отправил утопию в печь.

У Чичикова во втором акте возникает нешуточная дилемма. Сидя за тюремной решеткой, он искушаем и ангелом в образе благочестивого миллионера Муразова (Игорь Охлупин), и чертом, сиречь представителем Фемиды (Евгений Парамонов). Один уговаривает: брось жульничать, начни новую жизнь. А другой сулит вернуть конфискованный при аресте нечистый капитал. Но с условием отката! С этого самого отката, который (пардон за рифму) всем нынешним деловым россиянам - ближе друга, товарища и брата, и начинается действие второго тома.

Именно представители правосудия предлагают Павлу Ивановичу махинацию с наследством, но - за хороший процент самим себе. Тень Сухово-Кобылина, столь востребованного нынешним театром, зависает над бедолагой Чичиковым. При этом мысль, весьма похожая на захаровскую в "Мистификации", сообщена и герою Арцибашева - жалко человека. Он со своей предприимчивостью, как заблудший барашек, попал меж волчьих клыков отечественной действительности.

Меж тем конечной целью его эволюций была всего лишь милая семейная жизнь с тихой красавицей и пятью ребятишками. Эта пасторальная компания время от времени проходит по сцене в чичиковских грезах. А однажды дама сердца даже материализуется в утопически добродетельную генеральскую дочку Улиньку (Мария Костина).

Арцибашев-режиссер, разумеется, использует все возможности своей звездной труппы. Если бы не мистический цилиндр города N и его окрестностей, репризность сцен из первого тома была бы еще более очевидной. Александр Лазарев играет Ноздрева еще с большей комической удалью, чем старика Карамазова. Светлана Немоляева - уж такая дубиноголовая Коробочка, что дальше некуда. Плюшкин в облике Игоря Костолевского - ход неожиданный, и играет актер сильно, но столько грима и лохмотьев - классическая "прореха на человечестве". Собакевич в весомой органике Игоря Кашинцева вообще не требует пояснений. И Манилов - Виктор Запорожский - будто сейчас с добротной книжной иллюстрации.

Вот сам Чичиков в отличие от остальных совсем не репризен. Даже как будто стушеван, неожиданно лиричен и очень по-человечески понятен. Органика артиста Арцибашева такова, что он и без сочных масляных красок может быть абсолютно убедителен. Но, возможно, функция режиссера, тайный присмотр за подопечными тоже делают его присутствие на сцене более тихим и даже кантиленным?

Впрочем, в яркой репризности первого акта есть своя логика. Сначала играют классику, то, что всем знакомо и театрально закреплено. Зато после антракта очертания размываются, рефлексии и даже сантименты усиливаются. Накатывает полубольной сон истерзанного сомнениями Николая Васильевича, в котором множатся риторические вопросы к Отечеству.

Те же артисты меняют амплуа и обличья. Костолевский сбрасывает плюшкинское тряпье и выходит благородным князем-губернатором.

На монолог о воровстве и взяточничестве, достигшем в стране запредельных масштабов, о всяких долге-чести-совести надобно в современном театре решиться. Хотя второй том все равно не дописан... Вот и монолог не брошен в зал, а будто бы пробует сам себя на звучание, да так и обрывается... Безнадега.

Между прочим, опять же у Кирилла Серебренникова, только в спектакле "Изображая жертву" братьев Пресняковых, нечто подобное проговаривает... милиционер. Тоже лицо ответственное, на госслужбе пребывающее. Но - не князь. Не Гоголем писанный, а современными ребятами.

Впрочем, и Гоголю сарказм, насмешка удавались куда лучше, чем обнаженный пафос.

Зрителю на спектакле Арцибашева дадут и вдоволь посмеяться. И заняться печальной самоидентификацией. Но главное, наконец-то встретиться с режиссурой, не предназначенной для необременительного вечернего времяпрепровождения.

ЛГ , 16 ноября 2005 года

Борис Поюровский

Россия, опомнись! - взывает Гоголь

«Мёртвые души» в Театре имени Вл. Маяковского

Казалось бы, что за дело Николаю Васильевичу до нас? Полтора века минуло с тех пор, как он упокоился. Однако похоже, ему по-прежнему неймётся, и он всё ещё надеется быть услышанным. Кстати, Гоголь умер в Москве, на Никитском бульваре, совсем неподалёку от Театра имени Вл. Маяковского, где несколько лет назад появился удивительный спектакль «Женитьба». Его постановщик Сергей Арцибашев, видимо, вообще неравнодушен к Гоголю. Ещё прежде он поставил «Ревизора» в Театре на Покровке. И в обоих случаях режиссёр сумел заметить то, мимо чего спокойно прошли другие, особенно из числа тех, кто обращался к комедиям Гоголя с единственным желанием – привлечь к себе внимание.
Автор пьесы Владимир Малягин, разумеется, знаком с работой Михаила Булгакова, впервые представленной в 1932 году на сцене Художественного театра. Но опыт предшественника, на мой взгляд, никак не ограничил фантазию Малягина. Тем более что Михаил Афанасьевич использовал лишь первый том поэмы Гоголя. А Малягин включил и второй.

В повествовании С. Арцибашева есть и юмор, и романтика, и сатира. Но над всеми ними превалирует, очевидно, чувство отчаяния и боли, граничащее с воплем: «Россия, опомнись!»
Чичиков – его играл Арцибашев – отнюдь не Остап Бендер образца 2005 года. Свою родословную он, скорее всего, ведёт от Акакия Акакиевича Башмачкина через Смердякова, Расплюева и Тарелкина. Каждую минуту Павел Иванович мечтает начать жить честно, в семейном кругу, в окружении благородных людей. И не его вина, что всякий раз он наступает на те же самые грабли.
Ещё отец напутствовал Павлушу, как надо вести себя в обществе, чтобы добиться успеха. Но, по мнению Чичикова, лучше бы он оставил сыну в наследство хоть какое-то состояние, чтобы бедолаге не нужно было постоянно мыкаться в нужде.

Чичиков Арцибашева – изначально фигура страдательная, вызывающая скорее сочувствие, чем отвращение и презрение. Не он – Чичиков – движет сюжет, но через него всеми событиями управляет Юрисконсульт – лицо реальное и в то же время мифическое – фактический хозяин жизни, создающий законы, направляющий следствие, отправляющий правосудие, карающий и милующий в зависимости от собственных интересов.

Евгений Парамонов – Юрисконсульт – вторая по значимости фигура спектакля. Он и Мефистофель, соблазняющий Фауста–Чичикова. И Воланд, чьи возможности безграничны. Цинизм героя Парамонова обезоруживает своей откровенностью, что, впрочем, не лишает его обаяния. На него можно как угодно гневаться, но ему нельзя отказать в логике, а главное – в последовательности. Юрисконсульт дорожит своей репутацией и в полной мере отвечает по своим обязательствам. Ибо никогда не сулит больше, чем может сделать. А сделать он может многое. Потому что, будучи никем, Юрисконсульт реально руководит всеми – этот опытнейший кукловод с ослепительной белозубой улыбкой. Ему не то что горемыка Чичиков, любой из нас готов доверить всё что угодно!

В спектакле нет незначительных мелочей – от брички, в которой путешествует Чичиков, до головных уборов, украшающих местных красавиц. Каждый, кто появляется на сцене всего на несколько минут, совершенно необходим для общего повествования, будь то отец Чичикова – Расми Джабраилов, пытающийся в крошечном монологе изложить основные принципы жизни, или Александра Ивановна Ханасарова – Майя Полянская, миллионерша, без пяти минут живой труп, и вовсе не произносящая ни единого слова. И очаровательная помещица Манилова – Галина Беляева, и любезнейший Губернатор – Ефим Байковский, и его супруга-стерва – Елена Козлитина, и их капризная дочь – Ольга Ергина, и надменная Княгиня – Надежда Бутырцева, и божий одуванчик, мечта Чичикова Улинька – Мария Костина, и бравый служака капитан-исправник – Виктор Власов появляются лишь на мгновения, но без них картина бы явно обеднела. Как обеднела бы она и без музыки Владимира Дашкевича, и без песен Юлия Кима, без хореографии Юрия Клевцова и Алексея Молостова.

В наши дни, когда с классиками почти повсеместно принято говорить исключительно на «ты», без малейшего к ним почтения, опыт Театра имени Вл. Маяковского в некотором роде выглядит дерзким вызовом. Предвижу, что наиболее отвязанным и особо раскрепощённым от предрассудков коллегам «Мёртвые души» покажутся блюдом излишне пресным, не приправленным авторами спектакля ненормативной лексикой, не украшенным живыми картинками в стиле «ню», не угадавшим нетрадиционную ориентацию Губернатора, подозрительно увлекающегося таким явно не мужским занятием, как вышивание по шёлку…

Театр обеспокоился нравами, которые, к сожалению, ничуть не претерпели изменений с тех пор, о которых повествует Николай Васильевич. Больше того, пьеса и спектакль так устроены, что мы неожиданно обнаруживаем в поэме Гоголя детали, до сих пор остававшиеся в тени. Разумеется, в спектакле сохранились и визиты Чичикова, и образы всех помещиков, которых он удостоил своим вниманием. Но сверх того на первый план выдвинулись мотивы, которыми руководствуется прежде всего сам Павел Иванович. А ещё точнее, те люди, что подталкивают его к неблаговидным поступкам, обещая своё высокое покровительство, или, как сказали бы сегодня, «крышу». Удержаться от подобных соблазнов при гарантированной безнаказанности, согласитесь, трудно не только Чичикову!..
Художник Александр Орлов придумал уходящую под колосники чёрную ширму, вращающуюся по кругу и позволяющую действию развиваться безостановочно. Зато, когда ему нужно вдруг расширить пространство, он без труда раздвигает створки, и мы попадаем, к примеру, на бал. Кроме того, стены ширмы так устроены, что при желании через них можно в любой момент проникнуть и вовнутрь, исчезнув там бесследно. Или образовать в стене окошко.

Художник по костюмам Ирина Чередникова пользуется исключительно пастельными тонами. При этом она отнюдь не стремится ни к пестроте, ни к многокрасочности, отдавая предпочтение спокойным цветам: белому, чёрному, светло-серому, светло-салатному, особенно в массовых сценах. Точность эпохи, запечатлённая в платьях, причёсках, головных уборах, не только не снижает остроту восприятия, но ещё больше подчёркивает основную мысль создателей спектакля, настаивающих на том, что за минувшие годы, увы, ничего не изменилось в нашей жизни. Взяточники, коррупционеры, мошенники по-прежнему чувствуют себя вольготно, безнаказанно, потому что все и всё продажно – «от канцлера до последнего протоколиста», как заметил Пушкин ещё в 1828 году! Это они создают такие волчьи законы, при которых любой человек, пытающийся выбиться в люди, вынужден «выть по-волчьи».
Спектакль населён отнюдь не монстрами, хотя и не людьми. Большинство актёров исполняют по две роли. И некоторые делают это до того искусно, что, лишь заглянув в программу, выясняешь: да, действительно, Виктор Запорожский играет не только душку Манилова, но и настоящего мужика Костанжогло. Опознать же в Плюшкине Игоря Костолевского решительно невозможно. Зато во втором акте он – блистательный Князь, Генерал-губернатор, которому создатели спектакля доверили донести до нас последние слова Гоголя, полные горечи, печали, но и надежды. Ради этих слов, по-моему, и затеяна вся история с постановкой «Мёртвых душ». Чем более личностным, выстраданным станет монолог Губернатора, тем большего добьются и актёр, и театр, хотя здесь, конечно, важно сохранить чувство меры, не дай Бог впасть в декламацию и ложную патетику! В подобном случае кто-нибудь обязательно заподозрит, что слова эти принадлежат не Гоголю, а Малягину. Вслушайтесь повнимательнее, что говорит Князь: «Я знаю, что бесчестие у нас слишком сильно укоренилось. Так сильно, что быть честным стыдно и позорно… Но настала такая минута, когда мы должны спасать землю свою, спасать своё Отечество. Я обращаюсь к тем, у которых ещё есть в груди русское сердце и которым понятно слово «благородство». Братья, наша земля погибает! Она гибнет не от нашествия иноплеменников, она гибнет от нас самих. Уже помимо законного правительства образовалось другое, которое сильнее законного. Уже всё в нашей жизни оценено и цены объявлены всему свету. Никакой самый мудрый, самый честный правитель не сможет поправить зла, пока каждый из нас не восстанет против неправды. Я обращаюсь к тем, кто не забыл, что такое благородство мысли. К тем, у кого ещё жива душа. Я прошу вспомнить, что есть долг, который нужно отдавать здесь, на земле. Ведь если мы с вами не вспомним о долге своём…»
Не правда ли, можно лишь догадываться, каким образом полтора века назад Гоголю удалось просчитать нашу ситуацию и заранее предупредить о надвигающейся опасности…

Но вернёмся к спектаклю и отметим ещё одну его особенность. Все роли, включая Чичикова, обозначены пунктиром. Режиссёр почти не позволяет актёрам присаживаться. Он ревниво следит за тем, чтобы действие развивалось стремительно, со скоростью ветра. Чтобы ни у кого не оказалось бы времени озаботиться поведением Павла Ивановича: шуточное ли дело затеял херсонский помещик?
При этом Арцибашеву не хочется повторять интонации великих предшественников, он и актёров подталкивает к поискам большей самостоятельности. Вот и Ноздрёв у Александра Лазарева не просто бузотёр, скандалист и нахал, но по-своему натура романтическая. А его же Хлобуев во втором акте изначально воспринимается как полное ничтожество, отмеченное однако непомерными амбициями. И Коробочка у Светланы Немоляевой не такое уж ископаемое, а вполне прагматичное существо. В дуэте с Галиной Анисимовой они ещё лихо резвятся в образе Просто приятной дамы и Дамы, приятной во всех отношениях. Игорь Кашинцев, с удовольствием разделавшись с охальником Собакевичем, во втором акте предстаёт в роли спасителя Отечества генерала Бетрищева. Есть обстоятельность и в поведении Игоря Охлупина, особенно в образе миллионера Муразова. А сколько иронии всего в нескольких репликах кучера Селифана у Юрия Соколова!

На фоне нынешнего театрального раздрая и беспредела спектакль «Мёртвые души» в Театре имени
Вл. Маяковского воспринимается как серьёзный общественный поступок, а не просто художественная удача, свидетельствующий о том, что, несмотря ни на что, земля всё-таки вертится!..

Итоги , 21 ноября 2005 года

Елена Сизенко

В двух томах

"Мертвые души" в театре им. Вл. Маяковского оживить так и не смогли

Взглянув на афишу Маяковки последних лет, любой критик неизбежно придет в замешательство. Уж очень велики перепады в материале, который выбирает его художественный руководитель Сергей Арцибашев, легко переходя от откровенно коммерческих текстов, требующих антрепризной манеры, к литературным шедеврам. Обращение к "Женитьбе", "Карамазовым", а теперь вот и к "Мертвым душам" предполагает не только другой стиль, но, понятно, и другие ценности, иную в принципе духовную ориентацию. При всем желании быть успешным и там, и здесь, единым в двух лицах практически невозможно. Последняя премьера театра - весомое тому подтверждение.

Собственно, во время работы над этим спектаклем интриги было две. Первая заключалась в назначении некоторых актеров-звезд сразу на две роли. Вторая, впечатляющая своей грандиозностью, состояла в попытке воплощения наряду с первым томом поэмы и второго, как известно, почти полностью Гоголем сожженного и теперь "воссозданного" драматургом Владимиром Малягиным. Что касается актерских перевоплощений и предполагаемой здесь легкой, броской виртуозности, то, к сожалению, особых удач нет. Кажется, первые "лица" театра пришли на встречу с Гоголем, прихватив набор собственных штампов и банальных представлений о героях. А режиссер не смог или не захотел эти представления хоть в чем-то поменять, просто вставил их в рамочку спектакля (очевидно, чтобы школьникам легче было потом ходить "по образам"). Поэтому Собакевич (как и Бетрищев) в исполнении Игоря Кашинцева тяжел, угрюм да и только; Коробочка Светланы Немоляевой (как и Просто приятная дама) впрямь "тупоголова" и суетлива; Манилов Виктора Запорожского (как и Костанжогло) сладок до приторности, Ноздрев Александра Лазарева (он же и Хлобуев) вечно пьян и куражлив. На этом фоне просто осмысленное, внутренне логичное существование на сцене выглядит уже как открытие. Например, Игорь Костолевский в роли Плюшкина. За лохмотьями, шамканьем и характерным гримом его героя видишь нечто большее - грим души, озлобленной, мстительной и... удивительно несчастной, ищущей элементарного сочувствия. Сам же Сергей Арцибашев в роли Чичикова запомнится не только тяжелым, измученным взглядом и бритой, втянутой в плечи головой, но и точностью интонаций обычного современного чиновника, мечтающего о том, чтобы и капитал приобресть (не заработаешь его сегодня праведно), и остатки совести сохранить...

В общем, так или иначе, первый акт смотрится хотя и скучновато, но особого отторжения не вызывает. А вот замах на голое проповедничество, открытое обличение, связанное со вторым томом поэмы, выбивает из-под спектакля хрупкие опоры. Язык становится выспренним. Живописность (пусть и избыточную) сменяет черно-белая гамма не только в костюмах, но и в актерском исполнении. Стремительным, а оттого крайне неубедительным выглядит нравственное перерождение Чичикова. Но все натяжки, нехитрые аллегории не идут ни в какое сравнение с финальной картинно-картонной сценой, где генерал-губернатор (Игорь Костолевский) обращается с патетической речью ко всем, "у которых есть еще в груди русское сердце", призывая вспомнить свой долг и спасать гибнущую землю. Увлеченный идеей режиссер с пафосом воскресил под занавес забытые приемы провинциального театра позапрошлого века.