Персонаж “любого романа”. Ольга Ларина в контексте пушкинского «Онегина»

ГАЛЕРЕЯ

Вячеслав КОШЕЛЕВ,
г. Великий Новгород

Персонаж “любого романа”

Ольга Ларина в контексте пушкинского «Онегина»

Тот импровизированный портрет Ольги, который приводит Пушкин во второй главе «Онегина» (стр. XXIII), кажется характеристикой абсолютно неинтересной девушки - вполне “проходного” персонажа, введённого с чисто “сюжетной” целью: через Ленского и Ольгу нить повествования тянется к действительно неординарному женскому персонажу - к Татьяне. Об Ольге же много сказать как будто и нечего:

Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, лёгкой стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдёте верно
Её портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно... (VI, 41)

Перед нами расхожий, вполне традиционный облик “русской красавицы”, вполне соответствующий сентиментально-романтическому шаблону героини произведений конца XVIII - начала XIX столетия. Н.Л. Бродский в своём комментарии к роману обращает внимание на то, что Пушкин здесь сосредоточивается именно на “наружности” Ольги, которую передаёт “деталями, слишком общими, лишёнными индивидуализации”: “Бедный внутренним содержанием, портрет Ольги не требовал углублённого раскрытия” . В.В. Набоков фактически соглашается с этим утверждением, определяя описание внешности Ольги как набор “трафаретных риторических фигур аналогичных описаний в европейском романе того времени с речитативом перечислений, разрешающихся восторженным «всё...»”, и приводя ряд примеров из романов Ж. де Сталь «Дельфина», Ш.Нодье «Жан Сбогар», О.Бальзака «Тридцатилетняя женщина», а заодно из поэзии Э.Марвелла, А.Рамзея, П.Д. Экушара-Лебрена и А.Пирона . Ю.М. Лотман добавляет к этому перечню русские “образцы”: «Роман и Ольга» А.А. Бестужева, повести Н.М. Карамзина “Бедная Лиза», «Рыцарь нашего времени», «Прекрасная царевна и щастливой карла» и тому подобное .

Словом, не случайно уже в черновой рукописи «Онегина» Пушкин предпочёл оттолкнуться от “надоевшего” шаблона и декларировал принципиально новый подход:

И новый карандаш беру,
Чтоб описать её сестру.
(VI, 289; выделено мной. - В.К. )

Между тем из сохранившихся черновиков «Онегина» видно, что в первоначальном замысле повествования о “похождениях” героя (которые должны были совершаться “в роде Дон Жуана”) вовсе не было места для какой бы то ни было “сестры” возлюбленной его героя. Рисуя предмет любовных воздыханий Ленского в строфах, позднее получивших номера с XX по XXIII (второй главы), Пушкин в рабочей тетради ПД № 834 на листах 34–35 последовательно прописал более обширный набросок характера женщины, которой надлежало связать судьбу с личностью страдающего “хандрой” Онегина. Она уже получила имя Ольги, но начальная характеристика её в чём-то напоминает характер Татьяны. Облику романтической красавицы, начертанному в XXIII строфе, предшествовали две строфы, перекочевавшие позднее и в первый беловой автограф и уже в нём зачёркнутые. В первой из этих отвергнутых строф содержался намёк на возможное трагическое будущее героини:

Кто ж та была, которой очи
Он, без искусства, привлекал,
Которой он и дни и ночи,
И думы сердца посвящал
Меньшая дочь - соседей бедных -
Вдали веселий, связей вредных
Невинной прелести полна
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный -
Незнаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой -
И, может быть, уж обреченный
Питомец утренней росы
Слепому [острию] косы. (VI, 287)

Ольгу в окончательной редакции романа в стихах невозможно сравнить с “ландышем потаённым”: в ней изначально нет ничего “потаённого”. В.В. Набоков, комментируя финал этой, зачёркнутой в окончательной редакции строфы, заметил: “Интересно, была ли Ольгина судьба, о которой все мы теперь знаем, столь очевидна для Пушкина в тот момент <…> Я думаю, что тогда Ольга была ещё составлена из двух лиц - Ольги и Татьяны - и являлась единственной дочерью, которую (с неизбежными литературными последствиями) должен был совратить негодяй Онегин. В этом наборе вариантов мы наблюдаем процесс биологической дифференциации” . С этой гипотезой о первоначальном замысле романного сюжета, кажется, стоит согласиться: подобный “ход” весьма вписывался в повествование “в роде Дон Жуана” .

Затем в черновой рукописи следует строфа, повествующая о первоначальном воспитании Ольги; показательно, что, переписав её в беловую рукопись, Пушкин пробовал “приспособить” её для характеристики Татьяны:

Ни дура Английской породы,
Ни своенравная Мамзель
(В России по уставам [моды]
Необходимые досель)
Не баловали Ольги милой.
Фадеевна рукою - хилой
Её качала колыбель,
Стлала ей детскую постель,
Помилуй мя, читать учила,
Гуляла с нею, средь ночей
Бову рассказывала <ей>,
Она ж за Ольгою ходила
По утру наливала чай
И баловала невзначай. (VI, 287–288)

Показательно, что в беловом автографе в составе этой строфы находилось и указание на внешность героини: “Чесала золото кудрей” (VI, 566). “Перерабатывая” строфу для характеристики Татьяны, Пушкин переменил “золото кудрей” на “шёлк её кудрей”: судя по варианту черновой рукописи, поэт представлял Татьяну внешне похожей на Ольгу с одним различием:

[Вы можете, друзья мои,
Её лицо представить сами,
Но только с чёрными глазами.]
(VI, 290; ПД 834, л. 35 об.)

То есть идея вывести не одну возлюбленную (предполагавшуюся, вероятно, в качестве предмета любовного соперничества Онегина и Ленского), а двух сестёр пришла к Пушкину уже в процессе работы над словесным оформлением второй главы «Онегина». В сущности, это была идея совершенно новая для подобного “любовного” романа: до Пушкина антиномия двух сестёр не очень ещё в нём развивалась.

Два - по Далю - “второе счётное число, один с одним, пара, чета, дружка”; это число “выражает удвоение, двойственность”. Эта “двойственность” может быть различна: Даль же различает понятия двоичный, двойственный и двоякий (к последнему понятию приводится синоним двуразличный ). Само представление о двух сёстрах - то есть о кровных родственницах - провоцирует восстановление препозиции сходства (по типу: “двое из ларца, одинаковых с лица”). Но Пушкин предпочитает бинарную оппозицию по типу того, когда у одного гоголевского Ивана голова “похожа на редьку хвостом вниз”, а у другого - “на редьку хвостом вверх”.

Эта бинарная антиномия закреплена уже в деталях первоначального описания первой из выведенных в романе сестёр. Ольга “всегда скромна, всегда послушна” - первый же поступок Татьяны (её письмо к Онегину) свидетельствует о противоположных чертах её характера. Ольга “всегда как утро весела” - Татьяна, как правило, “грустна”. Ольга “простодушна” - Татьяна, напротив, изначально демонстрирует сложную душевную организацию. И так далее.

То же - и во внешности. Ольга, соответственно пушкинским представлениям, светлая: “глаза как небо голубые”, “локоны льняные”. Татьяна - тёмная, “с чёрными глазами”. Отметим, что в окончательной редакции романа внешность Татьяны не описывается вовсе, но в нашем представлении она выступает антиподом младшей сестры, и, соответственно, представление читателя о её внешности конструируется “от противного” по отношению к Ольге.

Татьяна - “бледна” - это её обычное состояние. Ольга румяна: “Авроры северной алей” (VI, 106). С этой точки зрения младшая сестра, кажется, ближе к простому народу, чем Татьяна: “...свежий цвет лица и румянец во всю щёку - первое условие красоты по простонародным понятиям” (Н.Г. Чернышевский) . Именно по поводу Ольгиного “румянца” и разворачивается первая выведенная в романе “полемика” между Онегиным и Ленским.

Онегин и Ленский возвращаются домой после первого посещения дома Лариных; Онегин удивляется, почему из двух сестёр его приятель выбрал “меньшую”:

- А что? - “Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет.
Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне”.
Владимир сухо отвечал
(VI, 53)

Любопытно, что Набоков комментирует реплику Онегина как несомненную похвалу Ольгиной красоте: “Старое значение слова «красна» - «красива», и я понимаю выражение «она красна лицом», как «у неё красивое лицо», а не как утверждение, что «у неё красное лицо». «Красное лицо» свидетельствовало бы о грубом румянце невоздержанности, высоком кровяном давлении, злости, чувстве стыда и так далее, что абсолютно не соответствовало бы образу розоволикой Памелы или мадонны, который имеет в виду Онегин. И без того он здесь довольно груб <…> Мой выбор этого значения обусловлен и сравнением с луной, которая предстаёт здесь прекрасной сферой («круглой и белоликой»), воспеваемой поэтами <…> Естественно, эта лирически обобщённая луна не окрашена никаким цветом; как бы то ни было, сравнение красного лица с красной луной вызывало бы у читателя ассоциации с цветом помидора, а не розы” .

Но ведь Ленский явно обиделся на эту онегинскую реплику: выходит, что он не понял комплимента... И почему в таком случае Онегин оказывает предпочтение “некрасивой” Татьяне перед “прекрасной” Ольгой?

В черновой и беловых рукописях третьей главы между тем нет никакой “глупой луны”. В беловых рукописях приведены даже два варианта этого краткого диалога двух приятелей по поводу Ольгиной красоты. В первом варианте дан показательный “сухой” ответ Ленского:

В чертах у Ольги мысли нет.
Как в Рафаелевой Мадоне,
Румянец да невинный взор
Мне надоели с давних пор. -
- Всяк молится своей иконе, -
Владимир сухо отвечал,
И наш Онегин замолчал. (VI, 575)

Во втором варианте показательна “литературная” отсылка:

В чертах у Ольги мысли нет,
Как у Рафаеля в Мадоне.
Поверь - невинность это вздор
А приторной Памелы взор
Мне надоел и в Ричардсоне, -
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал. (VI, 575)

Кроме попытки заменить “глупую луну”, бросаются в глаза два существенных различия в семантике обоих вариантов и окончательной редакции. Во-первых, Онегин ведёт речь не об отсутствии “жизни” в чертах лица возлюбленной Ленского, а об отсутствии “мысли”. Во-вторых, в сравнении с “Мадонной” речь идёт не о какой-то конкретной картине А.Ван-Дейка (единственное полотно такого рода, которое Пушкин мог видеть, - «Мадонна с куропатками» - почему-то представлялось Н.Л. Бродскому “слащавым” и “сентиментальным” ). Почему-то пушкинский Онегин не хочет оценить красоту Мадонны как таковой: вариантом к “Вандиковой Мадоне” возникают и “Рафаэлева”, и “Перуджинова” (VI, 575).

Примечания

Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А.С. Пушкина. Пособие для учителей. 4-е изд. М., 1957. С. 161.

Задание:

Внимательно прочтите примеры, найдите в них сравнения и при чтении вслух выделите их.

Пример 1.

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда, как утро, весела,

Как жизнь поэта, простодушна,

Как поцелуй любви, мила;

Глаза, как небо, голубые;

Улыбка, локоны льняные,

Все в Ольге… Но любой роман

Возьмите и найдете, верно,

Ее портрет…

(А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)

Пример 2.

«Масса ворочалась, гудела, волновалась, словно огромный шерстистый зверь - тысячелапый, тысячеглазый, податливый, как медведь-мохнач».

(Д.Фурманов «Чапаев»).

Когда в рассказе появляется новое понятие, оно также выделяется логическим ударением. Так, логическое ударение падает на имя, впервые появившееся в произведении:

Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы

Или блистали, мой читатель.

(А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)

Когда герои впереди уже названы, при дальнейшем упоминании нет надобности их особо выделять:

По деревне ехал царь с войны.

Едет - черной злобой сердце точит.

Слышит - за кустами бузины

Девушка хохочет.

Грозно брови рыжие нахмуря,

Царь ударил шпорами коня,

Налетел на девушку, как буря,

И кричит, доспехами звеня…

(М.Горький «Девушка и смерть»)

I Задание: Япония Для Соединенных Штатов Япония была самым чуждым противником из числа тех, с кем им приходилось когда-либо вести большую войну. Ни в какой другой войне с крупным противником мы не оказывались перед необходимостью принимать в расчет совершенно отличные от